Овидайя тяжело дышал. Спина выгибалась назад, бедра ушли вперед, чтобы облегчить труд графине. Он почувствовал, что вот-вот кончит, и в этот миг графиня соскользнула с диванчика и прижалась декольте к его промежности.
На миг Овидайя едва не потерял сознание, по крайней мере, ему так показалось. Снова открыв глаза, он увидел, что графиня стоит напротив него и вытирается платком. На платке и платье он увидел те самые "белые жемчужины", о которых она только что говорила.
– А теперь прошу меня извинить, Мертоншир, я возвращаюсь в свои покои. Там я отдам платье в чистку камеристке и немного помечтаю о том сильном и требовательном любовнике, которым вы могли бы быть. Заходите ко мне при случае, когда ваша пушка снова зарядится.
И женщина улыбнулась ему, а затем вышла из комнаты.
* * *
Раздался сильный удар, когда карета подпрыгнула на одной из многочисленных рытвин на дороге. Едва Овидайя оправился от сотрясения, как карета попала в следующий ухаб. К этому моменту они проделали уже примерно треть пути до Пинероло. Сидевшая напротив него графиня переносила тряску с достоинством греческого стоика. Овидайя проклял себя за то, что не поехал верхом, в отличие от Марсильо или Жюстеля. Однако ехать верхом ему было не положено по статусу, и, возможно, это вызвало бы недовольство савойских солдат, составлявших эскорт кареты. В конце концов, он – граф Мертонширский, бастард английского монарха, племянник "короля-солнце" и путешествует со своей любовницей, о чем он узнал вчера вечером. Единственным положительным моментом всей этой тряски было то, что любвеобильная графиня оставила его в покое. Он не слишком умел обращаться с женщинами, хотя вынужден был признаться себе, что вчерашнее переживание нельзя было назвать неприятным. Тем не менее его не покидала надежда на то, что в будущем да Глория будет стараться держаться от него подальше.
Местность, по которой они ехали, можно было назвать забытой богом. Турин давно остался позади, и теперь они пробирались по единственной горной дороге, по которой можно было ездить. Интересно, они еще на территории Савойи или же уже в крестьянской республике? В этом уверенности у него не было. До сих пор им не встретилось ни одной живой души. Лишь пара коз паслась чуть выше по склону. Еще через час, когда зад его уже был похож на отбивную, карета резко остановилась. Овидайя потянулся к ручке двери, однако графиня остановила его:
– Вы граф. Дождитесь, пока кучер откроет вам.
И они стали ждать. Было слышно, что савойцы спешились и принялись беседовать с кучером на итальянском диалекте, в звуках которого слышался рокот перекатывающихся камешков.
– Лейтенант говорит, что у французов неподалеку форпост, – перевела графиня. Тут дверь распахнулась. Овидайя выскочил из кареты и протянул руку графине. Пока она выбиралась наружу, он оглядывался по сторонам. Они находились в небольшой деревушке, домики которой напомнили ему о Северной Англии – маленькие покосившиеся строения со стенами из плоских, уложенных друг поверх друга камней, кое-как скрепленных глиной и пометом. Из некоторых каминов в безоблачное голубое небо уходили тонкие струйки дыма. Казалось, все жители буквально растворились в воздухе. Овидайя немного размял затекшие конечности, а затем галантно сопроводил Лавальер к деревянной скамье. Ее камеристка, сидевшая прежде на козлах, присоединилась к ней.
Пока один из солдат разжигал костер под небольшим котелком, Овидайя обернулся к лейтенанту, бородатому мужчине с широкими плечами и кривыми ногами.
– Где это мы? – спросил он у него по-французски.
– В деревне под названием Мадонна, ваша светлость. Полпути проехали.
– Но где же жители?
Солдат пожал плечами:
– Вероятно, на пастбище, с животными. Скоро будут косить сено, работы полно.
Овидайя только кивнул, однако про себя решил, что предстоящий сбор урожая – не единственная причина отсутствия жителей деревни. Для крестьян дворяне со свитой означали в лучшем случае необходимость кормить проезжающих и их лошадей. Платы за это не предполагалось. Награда могла состоять в том, что никто из солдат не подожжет их перекошенные хижины и не затопчет на скаку играющих в пыли детей. По крайней мере, так было в Англии и Франции, и ученый сомневался, что итальянские солдаты ведут себя намного лучше.
– По вашим словам, – произнес Овидайя, – можно предположить, что через три часа мы будем в Пинероло?
– Примерно. Впрочем, думаю, французы перехватят нас раньше.
– Понимаю. Есть ли повод для беспокойства?
– Вообще-то нет. – Лейтенант рассмеялся. – По крайней мере, когда вчера я говорил с нашим капитаном, отношения между домом Савойских и домом Бурбонов были вполне сносными. Если бы все вдруг изменилось, мы бы заметили.
Овидайя слабо улыбнулся. Лейтенант понял, что его шутка не слишком удалась, и поспешно добавил:
– Я хорошо знаю командующего крепостью, он благородного происхождения. Раньше был лейтенантом "серых мушкетеров".
Что такого совершил этот человек, что оправдывало бы перевод из Парижа в Пинероло? Добровольно никто не согласился бы занять должность в столь удаленной местности.
– Как его зовут? – поинтересовался Овидайя.
– Жан д’Отвий, ваша светлость.
– И что же дальше?
– Пока мы будем обедать, один из моих людей поедет вперед, он сообщил французскому форпосту, что в Пинероло едет герцогиня с савойской свитой, после чего нам выедут навстречу.
Эта процедура совершенно не нравилась Овидайе. Он предпочел бы появиться в Пинероло без предварительного оповещения, чтобы застать командование крепости врасплох. Однако возразить против действий лейтенанта так, чтобы он ничего не заподозрил, было нечего. Возможно, это не важно. Какой французам прок от информации, что через несколько часов к ним приедет Лавальер? Вокруг Пинероло нет ничего, не говоря уже о высокопоставленных королевских чиновниках, с которыми мог бы посоветоваться комендант. Нет, их план все равно сработает или, по крайней мере, не рухнет из-за такой мелочи.
Поблагодарив лейтенанта, Овидайя направился к Жюстелю и Марсильо, сидевшим на двух валунах и курившим трубки. Между ними на табурете стояла доска для игры в нарды. Марсильо намеревался выиграть, причем с огромным превосходством.
Овидайя усмехнулся:
– Мне кажется, генерал слишком хорошо разбирается в тактике, Пьер, чтобы вы смогли у него выиграть.
– Наверное, вы правы. Я не выиграл еще ни одной партии. Уже не первую неделю пытаюсь убедить его попробовать другую игру, однако он не хочет.
– И какую же? Фараон? Или пятнадцать? – спросил Овидайя.
Марсильо покачал головой:
– Нет. Он хочет, чтобы я сыграл с ним в мячик.
– Он имеет в виду теннис, – отозвался Жюстель.
– Называйте как хотите. Я слишком стар, чтобы колотить по мячику из пробкового дерева. Предложите игру, в которую можно играть сидя. Подойдет любая.
Вместо ответа Жюстель сделал ход, который можно было назвать только поразительно глупым. Марсильо с каменным лицом дождался, пока гугенот закончит, а затем бросил кости и забрал у противника две шашки.
– Признаю свое поражение, – произнес Жюстель. – Сколько я вам должен?
– Уже триста двадцать пистолей, друг мой.
Овидайя шумно вздохнул:
– Вы играете на такие деньги?
– Что ж, мы в радостном предвкушении будущих синекур, – с усмешкой ответил Марсильо.
Овидайя покачал головой:
– Шкура неубитого медведя, вы же знаете эту поговорку.
– Ах, вы просто слишком осторожны, – махнул рукой Марсильо. – Чего вы тревожитесь?
– Я не тревожусь. Просто удивляюсь вашей беспечности.
Марсильо развел руками:
– Мы все спланировали. Теперь нам остается только надеяться. Так в любой битве, и всякий солдат знает об этом. Так что прекратите наконец размышлять, вам это не идет. Лучше сыграйте со мной в нарды.
– Возможно, позже. Когда мы войдем и снова выйдем, я брошу вам вызов. – Он заставил себя улыбнуться. – По десять пистолей за партию!
– Слышите, слышите, вот это я понимаю!
От костра подул ветер, принеся с собой аромат сала и лука. Разговор оборвался, и без дальнейших рассуждений мужчины потянулись к костру. Придя туда, они обнаружили, что один из солдат уже собирается раздавать порции блюда, которое он назвал тартифлет. Готовилось оно из картофеля, поджаренного с салом и луком и перемешанного с тертым сыром. Простая крестьянская еда, совершенно не соответствующая его положению, однако Овидайя был слишком голоден, чтобы обращать внимание на подобные мелочи. Марсильо и Жюстель тоже с удовольствием налегли на еду. И только графиня отказалась, сославшись на то, что картофель – это для свиней, а не для людей, и уж тем более не для благородных дам. Овидайя не знал, удивляться ли настолько глупым предрассудкам или же восхищаться да Глорией и ее железной выдержкой, с которой она играла свою роль.