Отчетливее всего это проявляется при сравнении качественно различных актов, в которых мы чувствуем ценности, а также при сравнении ценностей этих переживаний. Так, например, в сущности "блаженства" и его противоположности, "отчаяния" заключено то, что они сохраняются и "длятся" в вариациях (im Wechsel) "счастья" и "несчастья" – независимо от того, как долго они существуют объективно: в сущности "счастья" и "несчастья" – то, что они сохраняются и длятся в вариациях "радости" и "страдания"; в сущности "радости" и "страдания" – то, что они сохраняются в вариациях, например, (витальных) "удовлетворения" и "неудовлетворения"; в сущности этих последних – то, что они сохраняются и длятся в вариациях состояний чувственного удовольствия и боли. Здесь уже в "качестве" соответствующих переживаний-чувств с сущностной необходимостью содержится и "долговременность"; кому бы и когда бы они ни были фактически даны, какова бы ни была их фактическая длительность, они даны как "длящиеся" или "изменяющиеся". Мы переживаем в них самих, там, где мы их переживаем – не будучи вынужденными ожидать опыта их фактической длительности – некоторую определенную "долговременность", а тем самым – и определенную меру временной "распространенности" в душе и некоторого "проникновения" в личность, которые принадлежат к ее сущности.
Итак, этот "критерий" "высоты" ценности без сомнения имеет определенное значение. Низшие ценности по своей сущности – "наиболее преходящие", высшие – одновременно "вечные" ценности. И это совершенно не зависит от, например, того, что всякое чисто чувственное чувство может "притупиться", и от тому подобного, что относится только к психофизическим свойствам особых носителей чувств.
Другой вопрос – является ли этот "критерий" изначальным сущностным критерием высоты ценности.
2. Несомненно и то, что ценности тем "выше", чем менее они "делимы" - это в то же время значит: чем в меньшей мере они должны "разделяться" тогда, когда к ним становятся причастны многие [индивиды]. Тот факт, что причастность многих [индивидов] к "материальным" благам возможно только через их деление (кусок ткани, каравай хлеба и т. д.), имеет свое последнее феноменологическое основание в том, что ценности чувственно приятного по своей сущности являются отчетливо экстенсивными, а соответствующие им переживания чувств выступают как локализированные в теле и столь же экстенсивные. Так, сладкое обладает распространением на сахаре, а соответствующее чувственное чувство – на "языке". Этот простой феноменологический факт, который связан с сущностью этого вида ценностей и того состояния чувств, имеет своим следствием то, что и материальные "блага" могут быть распределены только так, что разделяются они сами и что их ценность изменяется пропорционально изменению их вещной величины – причем в той мере, в какой они еще не оформлены, т. е. выступают как "чисто" материальные блага. Так, например, кусок ткани – приблизительно – вдвое более ценен, чем половина этого куска. Величина ценности связана здесь с величиной ее носителя. Крайней противоположностью тут является, например, "произведение искусства", которое изначально "неделимо"; "кусочек" произведения искусства существовать не может. Поэтому сущностные законы абсолютно исключают то, что одна и та же ценность типа "чувственно приятное" может чувствоваться – и служить предметом наслаждения – для множества существ, если не подвергается делению ее носитель и тем самым она сама. Поэтому в самой сущности этого вида ценностей уже заключен "конфликт интересов", как относительно стремления к реализации этих ценностей, так и относительно наслаждения ими – даже если мы отвлечемся от величины наличных благ (которая приобретает вес только для социальной хозяйственной ценности материальных благ). Но это означает также, что в сущности этих ценностей заключено разделение, а не объединение тех индивидов, которые их чувствуют.
Иначе дело обстоит – если выбрать нечто совершенно противоположное – с ценностями "святого"; равным образом – и с ценностями "познания", красоты и т. д. и соответствующими им духовными чувствами. У них отсутствует как причастность протяжению и делимость, так и необходимость деления их носителей в том случае, если их чувствует или переживает множество существ. Произведение духовной культуры может одновременно постигаться, а его ценность – становиться предметом чувства и наслаждения неопределенно многими [индивидами]. Ибо сущность ценностей этого вида определяет то, что они могут передаваться неограниченно и не подвергаясь какому-либо разделению дли умножению (это положение только по видимости становится относительным из-за существования носителей этих ценностей и их материальности, как и из-за ограниченности доступа и этим [носителям, например, недоступности материальных носителей произведений искусства, книг и т. д.). Но ничто не объединяет существа столь непосредственно и тесно, как общее поклонение и почитание "святого", которое согласно своей сущности исключает необходимость "материального" носителя – но не материального символа. И в первую очередь – почитание "абсолютно" и "бесконечно святого", бесконечной святой личности – "божественного". Эту ценность – "Божественное" – в принципе может "усвоить" любое существо, именно потому, что она – самая неделимая. Сколь бы ни были значительны разделения среди людей, которые производило то, что фактически считалось в истории "святым" (например, в религиозных войнах и конфессиональных спорах), тем не менее, уже в сущности интенции святого содержится то, что она объединяет и связывает. Всякая возможность разделения связана здесь только с его символами и техниками – а не с ним самим.
Но хотя и несомненно, что здесь идет речь о "сущностных связях" (как это показывают примеры), все же встает вопрос о том, определяет ли критерий протяженности и делимости изначальнейшую сущность "высших" и "низших" ценностей.