Также и нравственные (абсолютные или относительные) правомерности и обязанности, которые мы строжайшим образом отличаем от коммуникативных прав и обязательств, и которые не могут конституироваться в свободных социальных актах, а предполагают бытие определенных фактических обстоятельств [Tatbestände] другого рода, могут иметь свой первичный исток только в лице как таковом. Говорят о праве свободного развития личности; мы оставим открытым вопрос о том, каким образом и в какой форме может быть выдвинуто это право в действительности: во всяком случае мы имеем здесь пример того типа абсолютных нравственных правомерностей, которые как таковые коренятся в личности. Есть большое число коррелятивных случаев; они также могут играть некоторую роль в позитивном праве. Напомним об указанных в некоторых конституциях "основных правах", которые отчасти можно охарактеризовать как абсолютные, признаваемые позитивным правом нравственные правомерности, которые присущи лицу как таковому, а также о так называемых "правах личности" гражданского права. Ранее мы упоминали о том, что некоторые нравственные правомерности и обязанности могут возникать из определенных отношений, в которых лица находятся друг к другу – из дружбы, любви и т. д. Они также играют определенную роль в позитивном праве; стоит напомнить об обязанностях супругов по отношению друг к другу, об их обязанностях по отношению к детям. Все они таковы, что не могут быть переданы. Поэтому нельзя освободиться от того, что коренится в лице как таковом или в определенных отношениях между лицами. Здесь все обстоит не так, как в случае коммуникативных прав и обязательств, которые возникают из свободных социальных актов и могут быть переданы другому посредством свободных социальных актов. Правда, о правах и обязательствах, не подлежащих передаче, говорят как в том, так и в другом случае. Но мы должны очень хорошо отличать тот случай, когда сами по себе предаваемые права или сами по себе возлагаемые обязательства не могут быть in concreto переданы по причине отсутствия [право]мочности передачи или наложения, от той невозможности передачи, которая сама по себе и сущностно относится к нравственным правомерностям и обязанностям. О "высших личностных" правах (и обязательствах) говорится в трояком смысле: в случае нравственных правомерностей, которые коренятся в сущности лица как такового и вследствие этого неотъемлемы от него; в случае нравственных правомерностей, которые возникают из определенных фактических обстоятельств, в которые вовлечено данное лицо, и которые неотъемлемы от лица, пока эти фактические обстоятельства продолжают существовать; и наконец в случае прав, которые возникают у лица в силу социальных актов и не могут быть далее переданы им, так как у него нет [право]мочности передачи. О какой бы то ни было неотъемлемости, пусть даже временной, в последнем случае вообще не может быть и речи, поскольку возможность отказа коренится в сущности этих коммуникативных прав.
Адольф Райнах. О сущности движения
III. Сущность движения
§ 1. Относительное и абсолютное движение
В то время как другие науки постигают вещи с определенных точек зрения и руководствуются в своем выборе целями, философское рассмотрение устремляется к чистой сущности самих вещей.
Мы хотим знать, что есть движение в самом себе, а не то, каким образом можно установить существование и массу движущихся тел в реальном мире или каково их воздействие друг на друга и т. д. Поэтому философские результаты должны были нередко отвергаться именно новейшей наукой, хотя против них и не выдвигалось никаких объективных возражений. Такого рода возражения, по-видимому, имели бы место только в том случае, если бы дефиниторно-описательно или не в собственном смысле употребляемые научные выражения рассматривались бы как относящиеся к сущности самих вещей.
Утверждению естествознания, что всякое движение относительно, мы противопоставляем философское утверждение, что всякое движение абсолютно; или, лучше сказать, что всякое движение есть именно движение и что в нем самом вообще отсутствует какая бы то ни было противоположность абсолютного и относительного. Если мы представим себе наглядно какое-нибудь движущееся тело, – а сделать это нам столь же просто, как наглядно представить прямую или систему точек, – то мы будем иметь тело, которое с произвольно полагаемой скоростью и в произвольном направлении проходит пространство, которое наглядно дано вместе с этим телом. Движение есть движение этого тела и больше ничего, точно так же как при расширении полагания мы можем представить тело, движущееся в ином направлении и с иной скоростью, или же покоящееся тело, и при этом мы будем иметь в подвижности и покое не что иное, как состояния соответствующего тела.
Фундаментально иную ситуацию мы имеем, если мы переходим от этого полагания [Ansetzung] произвольных элементов к считыванию [Ablesung] тех элементов, которые имеют место в реальном мире. Передвигая предмет на своем столе на другое место, я, по-видимому, обнаруживаю движение этого предмета в противоположность покою самого стола, остающегося на прежнем месте. Но кто мне гарантирует, что этот стол "действительно" покоится? Конечно, его возможная подвижность дана мне в виде удаления от меня самого или от других предметов. Но, возможно, вместе со столом таким же образом двигаюсь и я, и совокупность доступных моему восприятию вещей. Такого рода подвижность я не мог бы схватить и ложно представлял бы себя находящимся в покое. Если представить, наконец, что стол и я сам двигаемся с одинаковой скоростью, но в направлении, противоположном движению отодвигающегося от меня предмета на столе, то в результате окажется, что движущийся, на первый взгляд, предмет "в действительности" покоится, а предмет, который, на первый взгляд, покоится, "в действительности" движется.
Так как подвижность тел может обнаружиться как действительная только в отнесении к покоящемуся телу или к телесно покоящемуся Я, а сам этот покой опять же требует удостоверения через отнесение к покоящимся предметам и так до бесконечности, то, по-видимому, невозможно в каком бы то ни было случае реального мира установить фактическую подвижность или неподвижность некоторого тела. Если какой-то предмет или система таковых принимается за покоящуюся, а затем подвижность или покой прочих тел устанавливается в зависимости от того, удаляются ли они от этого предмета или нет, то это делается совершенно произвольным образом и может быть оправдано только соображениями целесообразности. Таким образом любое допускаемое нами в практической жизни или в науке движение является относительным (и субъективным) постольку, поскольку оно сообразуется с определенным предположением относительно других тел, которое не может быть оправдано в себе самом. Однако то, что относится к установлению движения и покоя в реальном мире, никоим образом нельзя переносить на саму сущность движения и покоя. Само движение по своей сущности – и, следовательно, и при своей реализации в мире – никоим образом не относительно, и тем более не имеет никакого "онтического" смысла противоположность между абсолютным и относительным, так как любое тело также и в реальном мире либо движется, либо покоится и ни одно из этих состояний не может быть модифицировано и, тем более, конституировано отнесением к другим телам. Выражение "относительное движение", употребляющееся не в собственном смысле, не должно приводить к смешению коренящейся в сущности установлен и я факта движения относительности (= необходимого соотнесения с другими телами) и субъективности (= произвола в допущении о состоянии движения) с относительностью и субъективностью самого движения, которая при ближайшем рассмотрении обнаруживает свою полную беспомощность. Ведь и из того, что мы никогда не можем безупречно установить, является ли очертание какого-то тела в реальном мире совершенно шарообразным, мы не станем заключать, что "абсолютный шар" невозможен ни в смысле предела какого-то реального тела, ни как идеальный геометрический предмет. Из теории относительности нельзя сделать вывод об относительном характере движения уже потому, что относительность и субъективность установления факта движения согласно своему смыслу предполагает абсолютный характер самого движения (т. е. возможность собственно движения предметов как согласно своей идее, так и в реальном мире). Недостаток, присущий установлению факта движения в противоположность другим суждениям о действительности, обнаруживается только с учетом самой этой в себе ясной, но нам недоступной ситуации [абсолютного движения]. Потому-то в философии столь редко с ясным сознанием и в ясных выражениях относительность движения утверждается как одно из присущих самому движению качеств. (Было бы, очевидно, совершенно бессмысленно говорить здесь о втором элементе теории относительности – о субъективности.) Там, где все же отваживаются на такого рода утверждение – как это имеет место у Беркли, – оно сразу обнаруживает свою несостоятельность. "Мне кажется, – говорит он в "Принципах человеческого познания", – движение не может быть иным, кроме относительного, поэтому для представления движения следует представлять по меньшей мере два тела, расстояние между которыми или взаимное расположение которых изменяется. Поэтому, если бы существовало только одно тело, оно никак не могло бы находиться в движении. Это представляется очевидным, поскольку идея движения, которую я имею, необходимо включает в себя отношение".