Вы, наверное, заметили, что с момента прибытия в Йотунберг я говорил очень мало - да и не удивительно, положение было такое, что комментарии излишни. События последних сорока восьми часов привели к тому, что не только говорить, но даже трезво мыслить стало практически невозможно. Единственным осознанным моим желанием было вырваться из этого кошмара любой ценой, и чем быстрее, тем лучше. Но манера, в какой этот юный нахал скомандовал мне сесть и слушать, разозлила меня даже вопреки страху. Я так устал, что все мне указывают, приказывают сделать то, потом это, и вертят мной как куклой. И что проку от того, что я покорно следовал их указаниям: попадал из одной переделки в другую, и только чудом остался жив до сих пор. И вот, если я не ошибаюсь, блеск в глазах Штарнберга говорит о том, что меня ждет очередное заманчивое предложение сунуть голову между жерновами. Впрочем, думать об открытом сопротивлении было бы безумием, но в тот миг я чувствовал, что если соберу в кулак всю свою трусливую душонку и посмею хоть что-то заявить о своих предпочтениях, то вряд ли моя участь окажется худшей, чем та, что он наметил для меня.
- Слушай-ка, - говорит Руди, - сколько из этих проклятых датчан знают, что на самом деле ты самозванец?
- Заптен и Грундвиг точно, - сообщил я. - Насчет их крестьянских соратников не уверен. - Но последних Руди отбросил без колебания.
- То есть двое, - говорит он. - А с моей стороны трое: Бисмарк, Берсонин и Крафтштайн; Детчарда и эту клизму - доктора можно не считать. Теперь предположим, что наш плененный принц отправляется сегодня вниз по трубе, а мы опускаем мост, чтобы побудить ваших друзей начать штурм? Для них не сложно организовать горячий прием - достаточно горячий, чтобы Грундвиг и Заптен никогда не пересекли эту дамбы живыми. С Крафтштайном во время боя может произойти несчастный случай - знаешь, я прямо уверен, что так и будет, - и покуда "Сыны Вёльсунгов" будут прокладывать себе путь через ряды защитников, мы с тобой уже будем подгребать на лодке к берегу. Потом мчим в Штракенц, где нас бурно встречают все, кто уже с ума сходил в догадках, куда запропастился их драгоценный принц. О, мы придумаем какую-нибудь историю, и разоблачить нас будет некому: Детчард с доктором не рискнут. Твои датские дружки не смогут, пребывая в могиле. А у Бисмарка и Берсонина, как я подозреваю, будет слишком много забот, чтобы думать про Штракенц.
Видя, что я не понял, он пояснил.
- Ты, конечно, не слышал новостей. Берлин, похоже, живет как на вулкане. Надвигается революция, мальчик мой: студент бунтует, и все идет к тому, что прусского короля скинут с трона если не через неделю, так через две. Так что нашему дорогому Отто самое время половить рыбку в мутной воде. О, и это не в одной Германии: слышал, вся Франция взялась за оружие, Луи-Филипп, как говорят, отрекся. Революция ширится как лесной пожар. [XXXIX*] - Он радостно рассмеялся. - Неужто ты не соображаешь, парень? Это подаренный небом шанс. Пройдут недели - нет, месяцы - прежде чем кому-нибудь будет дело до этого милого маленького герцогства - и до установления личности его консорта.
- А нам-то что из того?
- Господи, ты совсем без мозгов? Мы же завладеем браздами правления - настоящей властью - в целом европейском государстве, пусть даже таком крохотном, как Штракенц! И если мы не сможем извлечь из этого кое-какой прибыли - достаточной, чтобы обеспечить нас на всю оставшуюся жизнь - прежде чем отчалим оттуда, то я сильно заблуждаюсь на наш с тобой счет. Ты хоть представляешь, каков годовой доход герцогства?
- Ты сумасшедший, - говорю я. - Чокнутый. Неужто ты считаешь, что я снова суну шею в эту петлю?
- А почему нет? Кто тебе помешает?
- Мы не продержимся и недели: да половина этих чертовых крестьян в Штракенце уже наверняка толкует про двух Карлов-Густавов, шляющихся по округе! Скажешь, не так?
- Эй, где же ваше присутствие духа, господин артист? - ухмыльнулся Руди. - Да кто их слушать станет? Да и понадобится нам всего несколько недель. У тебя ведь один раз уже получилось, парень! Подумай, как будет весело!
Этих людей очень мало, но они существуют, и зовут их искателями приключений. Руди был один из них: азарт, озорство его интересовали больше, чем нажива; ему нужна была игра, а не выигрыш. Упертые, как буйволы, и опасные, как акулы, они не подпадают под общие стандарты, такие слизняки, как я, не вправе их судить. У Флэши нет ни малейшего желания иметь с ними дело, но ему хорошо известно, как они устроены. Поэтому я лихорадочно искал способ отвертеться от его предложения.
- К тому же ты сможешь вернуться к своей прекрасной герцогине, - говорит Руди.
- Мне она не нужна, - отвечаю я. - И вообще с меня уже достаточно.
- Но ведь это целое состояние, приятель!
- Спасибочки, предпочитаю остаться бедным, но живым.
Он задумался.
- Ты мне не веришь: дело в этом?
- Ну… раз ты сам сказал об этом…
- Но ведь в этом вся изюминка! - Штарнберг хлопнул в ладоши. - Мы с тобой идеальные партнеры: мы ни на грош не верим друг другу и тем не менее не можем друг без друга обойтись. И в этом единственная гарантия нашего предприятия. Ты такая же сволочь, как и я, и мы готовы продать один другого за медный грош, но нам нет смысла так поступать.
Для наших финансистов все это прописные истины, зато мне часто кажется, что дипломатам и политикам не помешает посещение лекций профессора Штарнберга. Как сейчас вижу его: руки в боки, глаза блестят, вьющиеся локоны, очаровательная улыбка и готовность поджечь сиротский приют, если понадобится раскурить сигару. Да, я - мерзкий подлец, но стал таковым в силу обстоятельств, Руди же возвел это в ранг профессии.
- Ну давай же, приятель, решайся!
В его голосе я уловил нотку нетерпения. "Осторожность, - скомандовал я себе. - Иначе он станет опасным". Его план был нелепым, но я не решался высказать ему это начистоту. Как же быть? Стоит ли мне покуда сделать вид, что я согласен, или попробовать отговориться? Во мне крепло убеждение, что самым безопасным - или наименее рискованным - выходом было найти способ сделать то, что хотел от меня Заптен. Но как сумею я опустить мост? Удастся ли мне пережить штурм? Так, так, но пока следует притвориться.
- Можем ли мы быть уверены насчет Заптена и Грундвига? - озабоченно спрашиваю я.
- Даже не сомневайся, - заверяет он. - Тут под лестницей у нас пара пушчонок: они почти игрушечные, но стреляют. Заряжаем их цепями, и они сметают с дамбы все живое, стоит атакующим пойти на приступ.
- Не забывай, их полсотни: достаточно ли у тебя людей, чтобы управляться с орудиями и держать оборону, пока мы не смоемся?
- Нас двое, трое в подвале, и еще трое в башне, - говорит Руди. - Есть еще двое на дамбе, но с ними покончат в первые минуты атаки. Нам не о чем беспокоиться.
Да, это был прирожденный вожак, ей-богу. Зато теперь я знал, сколько у него людей и где они располагаются. И самое важное: судя по всему, подъемный механизм моста никто не охраняет.
- Итак, ты со мной? - восклицает Руди.
- Ну-у, - с сомнением протягиваю я, - если есть уверенность, что мы сможем достаточно надолго задержать этих треклятых Вёльсунгов на мосту…
- Мы сосредоточим все наши силы у орудий в арке моста, - говорит он. - На все про все нужно полчаса. Потом опускаем мост, и пусть мухи летят в комнату, - глаза его сияли, рука жестикулировала. - А затем, друг мой, наше взаимовыгодное партнерство начнет свою деятельность.
Я вдруг понял: теперь или никогда - Руди быстр, и мне нужно что-то делать, пока его малочисленные силы разбросаны по замку, а меня ни в чем не подозревают. Я загнал поглубже страх перед грядущим, отчаянным усилием стараясь держать себя в руках. Моя ладонь, поданная Руди, была предательски потной.
- За это надо выпить! - радостно воскликнул он и повернулся к столу, где стояла бутылка.
"Ну, помоги Господи", - подумал я. Пока он разливал бренди по стаканам, я подошел к нему и стал рассматривать бутылки на столе. Мое внимание привлекла массивная фляга; я как бы невзначай взял ее, вроде чтобы разглядеть ярлычок. Руди был так опьянен своей силой, молодостью и отвагой, что даже мысли не допускал попасть впросак - да и чего ему опасаться, находясь в замке, среди своих и наедине с малодушным Флэшменом?
- Вот, - говорит он, поворачиваясь со стаканами в руках. Я взмолился про себя, ухватил бутылку за горлышко и со всей силы обрушил ее на голову Руди. Тот заметил движение, но не успел увернуться; фляга, ударившись о его висок, разлетелась вдребезги. Руди стал оседать, весь залитый вином, потом в полный рост растянулся на полу.
Я тут же подскочил к нему, но он лежал пластом: из большой раны на кудри стекала кровь. Пару секунд я выжидал, прислушиваясь, но все было тихо. С колотящимся сердцем я встал и стремительно подбежал к выходу, задержавшись лишь для того, чтобы выхватить из стойки в углу саблю. Сделанного не воротишь, и мое положение становилось аховым, но оставалось только идти вперед и надеяться.
Осторожно приоткрыв дверь, петли которой жутко заскрипели, я выбрался наружу. Все было спокойно: на лестнице тускло горели огни, шагов не было слышно. Я притворил дверь и на цыпочках пошел по лестнице, держась стены. В пролете арки виднелись механизмы моста - они казались громадными, и меня терзало сомнение, сумею ли в одиночку справиться с ними и успею ли сделать это, пока в холле никто не появился?