Он перекатился на бок, стоная и кусая губы, и посмотрел на меня расширенными от ужаса глазами.
- Если я скажу вам… все… О, моя нога! Если я скажу… Вы клянетесь, даете слово джентльмена, что отпустите меня?
- С какой стати? Ты и так все расскажешь. Хотя ладно, даю слово джентльмена. Говори.
Но он настаивал, чтобы я поклялся еще и памятью матери. Уж не знаю, чего он хотел добиться этими клятвами, но, смею заметить, он был не в себе, кроме того, эти иностранцы так и стремятся заполучить слово англичанина при первой же возможности. Это общеизвестно.
Итак, я произнес все клятвы, и вот что выяснилось. У принца Карла-Густава не было никакого триппера, он был чист как младенец. Но Бисмарк с Детчардом затеяли выкрасть его и поставить вместо него меня. Это им удалось. Историю про болезнь придумали исключительно для моего удовольствия, и если сейчас она выглядит шитой белыми нитками, то я могу сказать в свое оправдание, что в тот миг, в уединенном замке Бисмарка, с Крафтштайном, готовым в случае чего порубить меня на котлеты, она звучала весьма убедительно. Короче, их маленький план заключался в следующем: через несколько дней, когда Штракенц будет убежден, что заполучил для своей герцогини настоящего консорта, меня убьют в Йотун Гипфеле, а Де Готе испарится по ту сторону германской границы. Поднимется стон и плач, мое тело найдут и доставят в Штракенц, орошаемое слезами всех верноподданных.
А затем - о чудо из чудес! - в моих вещах обнаружат бумаги, из которых становится ясно, что никакой я вовсе не принц Карл, а отчаянный английский самозванец по имени Флэшмен, агент лорда Палмерстона, если вам угодно; готовивший одному Богу известное, какое страшное покушение на безопасность и благополучие герцогства Штракенц. Начинаются хаос и замешательство, происходит беспрецедентных пропорций дипломатический скандал.
Поначалу я отказывался поверить.
- Проклятый лжец! Неужто ты рассчитывал, будто я поверю в эту несусветную дичь? Да и кто вообще в нее поверит, раз уж на то пошло?
- Да все, - лицо его кривилось от боли. - Вы же не принц… выяснят, кто вы на самом деле - даже если потребуется время… найдут нужных свидетелей. Кто же усомнится? Все это правда.
Голова моя шла кругом.
- Но Бога ради, зачем? Какую выгоду может получить Бисмарк из всего этого?
- Дискредитация Англии. Лорда Пальмерстона. Крайнее озлобление и гнев здесь, в Штракенце. Немцы и датчане здесь на ножах… начнутся беспорядки и кровопролитие. Вот чего хочет барон… Ах, Herr Gott, нога горит!
- К черту ногу! Какого беса ему понадобились кровопролитие и беспорядки?
- Как… как предлог. Штракенц, Шлезвиг и Гольштейн - яблоко раздора для датчан и немцев. Беспорядки в одной из этих земель распространятся и на другие - старинное соперничество между Копенгагеном и Берлином вспыхнет с новой силой. Под предлогом защиты интересов Германии Берлин введет войска в Штракенц, потом в остальные два государства. Кто сможет ему воспрепятствовать? Никто.
- Но как они объяснят мое убийство?
- А его нет нужды объяснять. Вы - английский агент, и этого достаточно.
Так, думаю, в жизни не слыхал ничего нелепее. Так я ему и сказал. Кто же примет меня за агента?
- Пощупайте за подкладкой своего мундира, с правой стороны, - несмотря на боль, на лице его появилась злорадная ухмылка. - Она там, чувствуете?
Бог мой, он прав. Я вспорол подкладку ножом, и извлек лист бумаги, исписанный непонятными маленькими значками - одному Богу известно, что они означали, но, зная Бисмарка, я не сомневался: это окажется надежной, истинной, неопровержимой уликой. Я хлопал глазами, пытаясь вникнуть в то, что продолжал выкладывать де Готе.
- Все было спланировано до мелочей, - говорит он. - Провал исключен. За вашей смертью последуют скандал и бунт, и Германия не упустит возможность применить силу.
Я тщетно старался охватить весь этот невероятный замысел. И найти в нем изъян.
- Ага, постой-ка, - говорю. - Все это здорово. Но то, что Бисмарку пришла в голову блестящая идея ввести в Штракенц войска, еще ничего не решает. Есть же правительство в Берлине, которое, предположим, вовсе не разделяет воинственный пыл Отто. Как тогда?
- Я же говорю, все спланировано, - кричит он. - У него есть друзья - влиятельные люди - в высоких сферах. Все согласовано: как только Штракенц даст повод, они начнут действовать по инструкциям барона. Он способен управлять событиями… у него есть дар предвидения. Das genie.
Что ж, возможно, он и гений. Сейчас я, естественно, понимаю, что у него все получилось бы - сомневаюсь, что можно найти другой такой блестящий и изуверски просчитанный дипломатический ход. Хотя Бисмарк и был одним Из самых гнусных ублюдков, занимавших когда-либо кресло канцлера, он являлся величайшим государственным деятелем нашего времени. Впрочем, не все ли равно: получилось, не получилось. Где теперь Штракенц? Там же, где Шлезвиг и Гольштейн - похоронен в просторах Германской империи, созданной Отто Бисмарком.
И вот моя злая судьбина распорядилась - создав это сверхъестественное внешнее сходство - чтобы я оказался первым камнем, заложенным в фундамент его великой мечты. Это был его первый шаг к власти, первый ход в большой игре по объединению Германии и превращению ее в первое из государств мира. Сидя на сырой траве в Йотун Гипфеле, я понял, что сумасшедший план, в котором мне пришлось играть свою роль, построен на безупречной логике: все, в чем нуждался Бисмарк - это чтобы в Штракенце промелькнула маленькая искорка. А трут уже наготове - это я. А далее, направляемый гением барона, трагический фарс пойдет своим чередом.
Стон де Готе снова вернул меня на землю. Он лежал передо мной - этот мерзавец, намеревавшийся всадить мне пулю в спину - да-да, и уже разукрасивший мое лицо сабельными шрамами. В ярости я пнул его ногой. "Так вот какую участь ты и твои проклятые дружки уготовили мне, - кричал я, - заманили меня в эту чертову страну, ложно обвинили, обрекли на смерть либо от рук бисмарковской шайки, либо от властей!". Он орал и умолял меня остановиться.
- Да, теперь самое время стенать, - говорю я. - Всего час назад ты был готов убить меня без тени жалости, чтоб ты сдох! - Тут мне пришла в голову мысль. - Как я понимаю, тот датский бедолага тоже ее не удостоился? Где сейчас Карл-Густав? Лежит где-нибудь с перерезанной глоткой и с письмом в кармане: "Это вам подарочек от Флэши и лорда Пальмерстона"?
- Нет, нет, - он жив. Клянусь! Его держат… в безопасном месте.
- Зачем? Какой Бисмарку в нем прок?
- Его не… с ним ничего не случится, пока… пока…
- Пока мне не вскрыли трахею? Не так ли? Ах вы подлые псы! Раз его не убили, то где же он?
Сначала де Готе не соглашался говорить, но я пощекотал его ножиком, и он передумал.
- В Йотунберге - старом герцогском замке. Вон там, за утесами, на Йотунзее. Это правда, клянусь. Его держат под охраной - и ему ничего не известно. Барон ничего не предоставляет случаю - если что-то пойдет не так, принц может понадобиться - живым.
- Ах ты вонючий пес! А если не понадобится, то его ждет пуля, не так ли?
Мне пришлось еще некоторое время поупражняться с его пальцами, прежде чем он стал отвечать, зато открыв рот, де Готе уже не скупился на детали. Во избежание неприятностей и на случай попытки вызволения, Карла-Густава держали в подземелье замка, оборудованном хитроумным люком в полу. Туннель заканчивался в водах озера Йотунзее. Стоит бросить принца туда - что им и предписывалось сделать при получении известий о прибытии моего тела в Штракенц - его никогда не найдут, и скандал с моим разоблачением пройдет на "ура". Да, для Карла-Густава дело выглядело скверно при любом раскладе. Не то, чтобы меня это тревожило, зато давало законный повод излить праведный гнев - а его накопилось немало, должен признать.
- Де Готе, - говорю я. - Ты низкое создание, и не заслуживаешь жизни…
- Вы же клялись! - заверещал он, извиваясь в своих путах. - Дали мне торжественное обещание!
- Ну дал, - отвечаю. - Я обещал отпустить тебя, не так ли. Так и будет. Давай, поднимайся.
Я помог ему встать и развязал ремень, удерживающий ноги. Из-за боли в пальцах он едва мог стоять, так что мне пришлось его поддерживать.
- Так вот, де Готе, - говорю я. - Давай отпустим тебя. Но куда, а? Вот в чем вопрос.
- Что ты хочешь сказать? - его глаза расширились от ужаса. - Ты же обещал!
- Так же, как Бисмарк. И как ты. Ты грязная скотина де Готе, и думаю, тебе не мешает помыться. - Подтащив его к самому краю, я замер на секунду. - Я отпущу тебя, мразь, как мы и договаривались. Туда, вниз.
Вопль, который он издал, слышен был, наверное, даже в Мюнхене. Негодяй пытался вырваться, но я держал его крепко и не спешил, чтобы он уверился в неотвратимой смерти. Потом со словами: "Gehen sie weg, de Gautet", - я толкнул его.
Мгновение он балансировал на краю, пытаясь сохранить равновесие, и орал как резаный; потом рухнул вниз, и я смотрел, как его тело медленно кувыркается в воздухе, ударяется о скалы на полпути, отлетает в сторону, раскинув ноги, как тряпичная кукла, и исчезает в окутанной туманом бездонной пропасти.