Рядом с ней я запнулся и уловил мускусный запах лолиных духов, схватил и потащил прекрасную андалузску в темноту за собой. Она была такой податливой, волнующей, и через мгновение ее уста слились с моими. Потом она выскользнула, я потерял равновесие и почти рухнул на кушетку. Я позвал ее, но услышал в ответ: "Минутку, всего одну минутку". Дверь тихо притворилась.
Я полулежал на кушетке, голова шла кругом от выпитого, а в мыслях роились сладострастные желания. Видимо, я на время впал в ступор, поскольку очнувшись, обнаружил, что по комнате разливается тусклый свет, а моей щеки касается чья-то нежная рука.
- Лола, - бормочу я, словно лунатик.
В ответ руки обвили мою шею, а сладкий голос зашептал мне в ухо. Но это была не Лола. Я заморгал, вглядываясь в нависшее передо мной лицо, а руками ощутил плоть - да еще в каком объеме! Моей гостьей была баронесса Пехман, причем совершенно голая.
Я попытался оттолкнуть ее, но куда там - она прицепилась ко мне как пиявка, бормоча что-то нежное по-немецки и прижимая к кушетке.
- Убирайся прочь, жирная шлюха, - пищу я, вырываясь. - Gehen Sie weg, черт побери! Я не тебя хочу, а Лолу!
С таким же успехом можно было пытаться сдвинуть собор Святого Павла. Она навалилась на меня, стараясь поцеловать, и не без успеха. Я чертыхался и барахтался, баронесса же по-идиотски захихикала и начала расстегивать на мне брюки.
- О, нет! - кричу и хватаю ее за кисть, но то ли я был слишком пьян, чтобы защищаться, то ли при всем своем жире она была слишком сильна. Она пришпилила меня к кушетке, обзывая своим утеночком, цыпленочком и еще по-разному, и не успел я опомниться, как баронесса поставила меня на ноги и мои роскошные вишневые лосины сползли на колени, а ее толстый зад заерзал по мне.
- Oh, eine hammelkeule! - выдохнула она. - Kolossal!
Ни одной женщине не стоит повторять мне это дважды: я ведь такой впечатлительный! Я постарался обхватить ее и приступил к действию. Может, она и не Лола, зато тут как тут, прямо под рукой, а я был слишком пьян и распален, чтобы привередничать. Мое лицо погрузилось в копну русых волос у самой шеи, и она застонала от наслаждения. И только-только я взялся за дело как следует, как дверь распахнулась, и в комнату ворвались люди.
Их было трое: Руд и Штарнберг и двое гражданских в черном. При виде меня, захваченного, как сказали бы мы - питомцы классической школы - flagrante seducto, Руди заулыбался. Но я знал, что тут не до шуток. Даже будучи пьян, я понял, что мне грозит опасность, страшная опасность - причем в тот момент, когда я меньше всего готов к ней. Угрюмые лица тех двоих, что пришли с ним - мощных, атлетически сложенных парней с ухватками борцов, - настраивали на серьезный лад.
Я тут же оттолкнул от себя жирную баронессу, и она шлепнулась пузом на пол. Отпрыгнув назад, я попытался натянуть штаны, но лосины кавалериста - они что кожа, и не успел я прикрыться, как те двое уже набросились на меня. Каждый ухватил меня под руку, а один прорычал на скверном французском:
- Не шевелись, злодей! Ты будешь арестован!
- Какого дьявола? - взвился я. - Уберите от меня свои лапы, черт побери! Что это значит, Штарнберг?
- Вы арестованы, - говорит он. - Это офицеры полиции.
- Полиция? Бог мой, да что же такого я сделал?
Подбоченившись, Штарнберг смотрел, как женщина поднимается на ноги и пытается накинуть на себя одежду. К моему удивлению, она хихикала, прикрыв рот ладошкой. Видно, чокнутая или пьяна, подумал я.
- Не знаю, как у вас в английском, - сухо говорит Руди, - но в наш язык для этого иметься несколько не слишком красивых терминов. Гретхен, иди отсюда, - он повел в сторону двери большим пальцем.
- Господи, но это же не преступление! - вскричал я, но видя его холодную спокойную улыбку, буквально весь затрясся.
К этому моменту я достаточно протрезвел и был смертельно напуган.
- Отпустите меня! - возопил я. - Вы сошли с ума! Я хочу видеть графиню Ландсфельд! Я требую доставить меня к английскому послу!
- Ну не без штанов же, - усмехается Руд и.
- Помогите! - закричал я. - Помогите! Пустите меня! Вы мне за это заплатите, скоты! - и я затрепыхался, пытаясь вырваться из лап полисменов.
- Ein starker mann, - заметил Руди. - Утихомирьте его.
Один из обидчиков шагнул мне за спину; я попытался обернуться, но тут в затылке что-то больно и ярко вспыхнуло. Комната закружилась перед глазами, и прежде чем сознание покинуло меня, я почувствовал, что падаю на подкосившиеся колени.
Иногда мне приходит в голову мысль: а был ли не свете человек, который чаще попадал в заточение, нежели я? Со мной это происходило по жизни, и с завидным постоянством. Наверное, пора подать заявку с претензией на рекорд? Впрочем, стоит это сделать, как найдется какой-нибудь американец, который тут же его побьет.
Это пробуждение ничем не отличалось от прочих: голова чертовски болит - внутри и снаружи - тошнота и меня охватывает страх перед будущим. Но хотя бы последний вскоре улегся. Едва серый рассвет забрезжил сквозь решетку окна - расположенного, как я догадывался в полицейском участке, ибо камера была приличной - охранник в мундире принес мне чашку кофе, а потом провел через длинный коридор в скромную, отделанную панелями комнату, в которой стоял весьма официального вида стол, с расположившимся за ним весьма официально выглядевшим человеком. Лет ему было около пятидесяти, седые волосы, подкрученные усы, холодный взгляд и нос с горбинкой. Рядом с ним, за пюпитром у стола, Устроился клерк. Туда-то и втолкнул стражник меня: небритого, очумелого, перепачканного в крови и злого на самого себя.
- Требую сию же секунду встречи с нашим послом, - начал я. - Чтобы заявить протест на выходящие за всякие рамки…
- Успокойтесь, - говорит чиновник. - Сядьте, - и указывает на стул перед столом.
Такого я стерпеть не мог.
- Кто ты такой, чтобы отдавать мне приказы, кочанноголовый ублюдок. Я - английский офицер, и если только вы не намерены устроить жуткий международный скандал, за который вам придется держать ответ, то вам…
- Если вы не прикусите свой поганый язык, то я устрою вам хорошую порку и суну обратно в камеру, - сухо отвечает он. - Садитесь.
Услышав такое, я ошарашенно уставился на него. Тут за моей спиной раздался жизнерадостный голос:
- Уж лучше присядемте, дружище, он ведь так и поступить.
Обернувшись, я увидел Руди Штарнберга, развалившегося за столиком у двери: я не заметил его, когда входил. Руди был свеж и весел, со сдвинутым на один глаз кепи и чирутой во рту.
- Ты! - вскричал я, но больше ничего не мог вымолвить. Он махнул рукой и показал на стул. Чиновник в ту же секунду стукнул кулаком по столу, так что я предпочел сесть. Да и голова у меня болела так сильно, что я не уверен, долго ли сумел бы и далее простоять на ногах.
- Это доктор Карьюс, - заявляет Руди. - Он магистрат и представитель законной власти, и у него имеется, что сказать вам.
- Тогда пусть начнет с того, что объяснит мне причину такого недопустимого обращения, - кричу я. - На меня напали, проломили череп, бросили в вонючую камеру, отказывают в праве видеть посла, и вообще бог знает что творят. Да, еще угрожали поркой, кстати!
- Вас заключили под стражу вчера вечером, - говорит Карьюс на удобоваримом французском. - Вы оказали сопротивление представителям власти. Они применили силу. Вот и все.
- Применили силу? Да они чуть не убили меня! И что это за несусветная чушь насчет ареста? В чем меня обвиняют, а?
- Что до обвинения, то оно пока не выдвинуто, - продолжает Карьюс. - Повторяю: пока. Но могу сказать, каким примерно оно будет. - Он выпрямился, устремив на меня презрительный холодный взгляд. - Первое: непристойное и неприличное поведение; второе: оскорбление общественной морали; третье: буйство; четвертое: сопротивление полиции; пятое…
- Да вы с ума сошли! - завопил я. - Это смешно! Неужто вы допускаете, что какой-нибудь суд способен осудить человека за то, что случилось вчера? Боже правый, неужели правосудие в Баварии настолько…
- Вот как? - прерывает он меня. - Тогда заявляю вам, сэр, что не только допускаю, но даже уверен в этом. Так и будет.
Голова у меня пошла кругом.
- Ах, ну вас к черту! Я не собираюсь выслушивать эту чушь! Требую встречи с послом. Мне известны мои права, и….
- Посол вам не поможет. Я ведь еще не упомянул о самом серьезном из обвинений. Не исключено, что вас обвинят в преступном посягательстве на женщину.
При этих словах я едва не сполз со стула от страха.
- Но это ложь! Подлая ложь! Бог мой, ведь это она можно сказать изнасиловала меня. Она ведь…
- Она не даст таких показаний перед судьей и присяжными, - голос чиновника был холоден, как лед. - Баронесса Пехман известна как особа безукоризненных нравов. Ее муж - бывший комиссар полиции Мюнхена. Вряд ли можно найти более солидных свидетелей.
- Но… но… - слова путались, но в голове моей забрезжила ужасная догадка. - Это же заговор! Да, да! Это же преднамеренная попытка очернить меня! - я повернулся к Штарнбергу, преспокойно наводившему лоск на свои ногти. - Ты замешан в этом, негодяй! Ты дал ложные показания!
- Не изображайте из себя осел, - отвечает он. - Давайте выслушаем чиновника.