Рэймидж напрягся. Это был кульминационный момент: вместо бортовых залпов сражение вели две противоположных воли. До сих пор он удерживал инициативу; теперь, столкнувшись с категорическим отказом, он мог в любой момент утратить ее. И все же Мармайон избегал его взгляда, и Пареха прилагал все усилия, чтобы при переводе смягчать выражения и Рэймиджа, и Мармайона, как будто чувствовал, что у Рэймиджа припрятана в рукаве козырная карта. Рэймидж предполагал, что причина отказа Мармайона - гордость. Это было так просто - и так все усложняло. Мармайон мог вообразить, как в Испании встретят известие о том, что "Сабина" сдалась крошечному куттеру. Он будет опозорен среди братьев-офицеров, станет посмешищем. И Рэймидж знал, что должен предложить Мармайону выход: способ отступить изящно, найти оправдание, приемлемое для испанского Министерства морских дел.
- Переведите вашему капитану, - сказал он, - что он находится в невыгодном положении. Его судно абсолютно беспомощно, и он не может произвести ремонт. У него есть только одна шлюпка - недостаточно, чтобы развернуть корабль для бортового залпа. Все это будет четко отмечено в нашем отчете. Его судно находится во власти любого противника - будь то трехпалубник, куттер, или дюжина берберских пиратов - и во власти всех четырех ветров. Он ограничен в запасах пищи и воды, а также в морском пространстве. Если северный ветер будет дуть в течение нескольких дней, то его судно окажется на мели вон там, - он указал в сторону африканского побережья, - а он и вся команда судна закончат свои дни как рабы, гребущие на берберских галерах…
Пареха перевел, но Мармайон начал яростно спорить. Как только Пареха закончил переводить Рэймидж, зная, что наступил момент для настоящей угрозы, сказал резко:
- Скажите вашему капитану, что он знает - так же точно, как знаю я, - что мы можем разрушить его судно, превратить его в обломки. И мы, как он должен понимать, не примем на борт почти триста пленников - даже если они переживут взрыв.
- Какой взрыв? - спросил Пареха, закончив перевод и дождавшись ответа Мармайона. - Мой капитан говорит, что вы не сможете разрушить наш корабль, так что лишь вопрос времени когда наш флот найдет нас. У нас достаточно провизии, и погода хорошая.
- Ваш флот, - рискнул ответить Рэймидж, - не ближе трехсот миль отсюда и вряд ли двинется в этом направлении. И мы можем разрушить вас. Вы видели, как взорвалась шлюпка.
- Но шлюпка взорвалась на расстоянии в пятьдесят ярдов! Мы не получили никаких были повреждений!
- Она взорвалось на расстоянии в пятьдесят ярдов, потому что мы так рассчитывали: вы видели, как мы маневрировали. Мы просто показали вам, как легко можно будет буксировать вторую шлюпку и взорвать ее точно под вашей кормой. Мы все согласны, не так ли, что такой взрыв проломит вашу корму? Вы, надеюсь, не оспариваете это? И во второй шлюпке будет много разных горючих материалов…
Как только Пареха перевел это, Мармайон развернулся на пятках и двинулся к трапу, чтобы спуститься вниз.
Рэймидж похолодел от этого оскорбления и резко сказал:
- Скажите ему, чтобы вернулся немедленно. Он - мой пленник, и я пока что не вижу причин оказывать ему большую милость, чем он получит на галерах!
Пареха, очевидно, понял, что это отнюдь не праздная угроза, и поспешил за Мармайоном, повторяя ему слова Рэймиджа вполголоса. Потом он позвал Рэймиджа, который игнорировал его, и Пареха вернулся.
- Мой капитан хочет продолжить беседу в своей каюте.
- Ваш капитан продолжит беседу на борту куттера. У него есть пять минут, чтобы упаковать вещи. Тем временем ваш первый лейтенант и я обсудим детали буксировки.
Пареха снова вернулся к Мармайону и передал ему слова Рэймиджа. Капитан спустился вниз, и Пареха сказал Рэймиджу:
- Он соглашается против воли и только ради спасения жизней команды судна. Он расценивает использование шлюпки с взрывчаткой как варварский и постыдный метод ведения войны, беспрецедентный в истории. Он говорит, что перед лицом такого варварства его обязанность - защищать его людей.
- Очень хорошо, - сказал Рэймидж. - Полагаю, вы - первый лейтенант? Очень хорошо, здесь ваши приказы на буксировку.
Когда Мармайон вместе с Рэймиджем поднялся на борт "Кэтлин", Рэймидж был рад видеть, что в его отсутствие Саутвик не терял времени даром. Он переоделся в свой лучший мундир, и остальные члены команды были одеты аккуратно и, кроме тех, что стояли по расписанию у карронад, построены на шканцах. Не было видно ни раненых, ни пятен крови. Каждый конец был аккуратно смотан; ведра и кадки для банников расставлены через геометрически точные интервалы, банники и правúла - на стойках.
Впечатление аккуратности и, в отличие от команды испанского судна, уверенности в себе и готовности к бою, не было не упущено Мармайоном, который оглядывался по сторонам, медленно отстегивая свою шпагу.
Когда Саутвик приветствовал Рэймиджа, Мармайон обернулся, удивленный, и непроизвольно воскликнул:
- Вы - капитан?
Рэймидж кивнул, и так как не было больше необходимости притвориться, что он не говорит по-испански, сказал:
- Да, я командую судном. Вы должны отдать свою шпагу мне.
Суровый тон его голоса не оставил сомнений в том, что это приказ, и Мармайон вручил Рэймиджу шпагу, которую тот принял без комментариев и передал Джексону, как будто она была грязной.
Хотя Рэймидж испытывал презрение к испанцу, потому что тот не даже не пытался спорить и принял все условия, он был настороже. Эти маленькие, водянистые, бегающие глазки… Плохо, что пришлось оставить Мармайона и Пареху наедине, пока он осматривал фрегат.
Саутвик, продолжая стоять по стойке смирно, всем своим видом и выражением глаз, давал понять, что не знает, что тут происходит, и Рэймидж сказал,
- Этот джентльмен - капитан фрегата. Он - военнопленный. Выделите двух человек для охраны. Оборудуйте временные переборки из парусины, чтобы у него было что-то вроде каюты, и повесьте койку. Команда испанского судна считается условно освобожденной. Они дали слово, что будут повиноваться моим приказам - то есть принять и закрепить буксир и делать все необходимое для безопасной буксировки. Взрыв произвел на них впечатление…
Рэймидж прервался, потому испанец вытаращил глаза. Он уставился на Джанну, которая только что появилась из люка. Рэймидж решил, что не помешает, если она останется для испанца загадкой, и ничего не сказал.
- Возьмите шлюпку и заведите буксирный трос, - продолжил он. - Первый лейтенант фрегата говорит на очень хорошем английском языке. И удостоверьтесь, что у них готовы фонари. Ночью они должны зажечь три белых огня - по одному на каждой скуле и третий точно по оси судна, но высоко, так чтобы мы могли всегда видеть, как они двигаются. Все ясно?
- Так точно, сэр, - сказал Саутвик и добавил с усмешкой: - Я возьму наш флаг и подниму его над испанским?
Рэймидж рассмеялся. Он забыл об этом.
- Да, но вам что-нибудь понадобится, чтобы поднять флаг, - у них нет ничего длиннее абордажной пики!
Саутвик отошел и начал отдавать свои приказы.
- От такой работенки в горле пересохло, сэр, - прокомментировал Джексон.
Рэймидж глянул на него.
- Да - у меня. Я вел все переговоры. Передай моему стюарду, чтобы принес мне лимонного сока и воды.
Джексон казался слегка огорченным, и Рэймидж сжалился. Захват фрегата стоил дополнительной порции рома для всей команды.
- Напомни мне во время ужина, что у тебя в горле пересохло.
- Слушаюсь, сэр. Можете на меня положиться.
Два моряка с абордажными саблями оставили Саутвика и подошли к Рэймиджу, который сказал:
- Как только его каюта будет подготовлена, испанский джентльмен должен содержаться под стражей внизу. До тех пор держите его перед мачтой.
Тем временем матросы спустили в шлюпку "посыльного" - линь, при помощи которого будет протянут тяжелый трос.
Рэймидж подошел к Джанне, которая говорила с Антонио.
Ее глаза сверкали от возбуждения, которое она не могла скрыть.
- Нико - кто этот что забавный человек?
- Капитан испанского фрегата.
- Но зачем вы привезли его сюда?
- Он - наш пленник, фактически - заложник.
- Но как вы будете управлять всеми этими матросами на фрегате? - спросил Антонио. - Да ведь их там сотни! Мистер Сасвик позволил мне посмотреть в подзорную трубу.
Рэймидж пожал плечами.
- Мы должны продолжить блефовать.
Антонио сказал нетерпеливо, дергая свою бородку:
- Нико - позвольте мне отправиться с дюжиной матросов на судно. Я прослежу, чтобы они вели себя спокойно!
Рэймидж покачал головой.
- Если бы не одна вещь, я попросил бы вас сделать это.
- И что это за вещь?
- Антонио, вы и Джанна - причина того, что "Кэтлин" идет в Гибралтар. Вы находитесь под моей охраной. Если что-нибудь случится с вами…
- Вы и ваши приказы, - сказал Антонио уныло. - Стоило ли ради этого сбегать из Италии?
- Антонио! - воскликнула Джанна. - После всего, что Нико сделал для нас!
- Нет, - сказал Антонио торопливо, - я не это имел в виду. Вы знаете, как я вам благодарен, Нико. Но эти испанцы - они хуже чем французы. Они только потому вступили в войну, что думают, будто французы победят.
- У победителя много друзей, - сказал Рэймидж насмешливо. - Но проигравший очень одинок.
Саутвик подошел к ним и приветствовал капитана.
- Прошу прощения, сэр. Все готово. Я спускаюсь в шлюпку.
- Очень хорошо. Не давайте им там капризничать. Заставьте их бегать перед вами, словно перед адмиралом.