Через три дня, как и предвидел Бриджмен, в банк явился некий тип, талантливо сочетающий в себе подобострастие и осторожность. Это был мистер Паркинс, поверенный в делах Косгуда. Он завел витиеватые речи, переплетая сожаления графа Косгуда о пережитых джентльменами злоключениях с его же возмущением, вызванным бесстыжими россказнями негодяев, попавших в руки полиции. Мыслимо ли, чтобы граф, друживший с Исааком Ньютоном и Соломоном Бриджменом, мог устроить нападение на своего друга в его же собственном доме! В общем, стряпчему поручено сообщить джентльменам, что его клиент не имеет ни малейшего касательства к этому неслыханному преступлению и надеется из их собственных уст услышать подтверждение своей невиновности.
Наилучшим ответом этому велеречивому лицемерию (и Ян, к восхищению Бриджмена, еще раз это сразу же понял) было молчание. Когда поверенный закончил, Бриджмен и Ян воззрились на него, не говоря ни слова. Их безмолвие стало гнетущим, и стряпчий начал терять уверенность. Бриджмен изобразил на лице скуку, а Ян смерил визитера недобрым взглядом. Он, не шелохнувшись, выслушал речь Паркинса, обращавшегося в основном к Бриджмену, очевидно принимая молодого человека за простого статиста. Наконец Ян спросил безразлично:
- Сколько?
- Простите? - переспросил, повернувшись к нему, сбитый с толку стряпчий.
- Вы меня слышали.
- Я не понимаю… - продолжал упорствовать Паркинс, обращаясь к Бриджмену, чтобы тот прекратил эти неподобающие вопросы. Но Бриджмен и бровью не повел.
- Сколько ваш клиент дает, чтобы обелить свою честь? - четко выговорил Ян без всякого снисхождения.
- Но… честь бесценна, сэр, не вам ли…
- Жизнь тоже бесценна, стряпчий. У вас с собой вексель, так что покончим с кривлянием.
Властный тон Яна выбил у Паркинса почву из-под ног. Бриджмен с трудом скрывал свое веселье.
Стряпчий возвел глаза к небу, словно призывая Бога в свидетели.
- Джентльмены, в самом деле, достойно ли примешивать денежные расчеты к защите чести и…
- Ничуть не менее достойно, - оборвал его Ян, - чем прикарманить вексель, если мы его не потребуем.
Намек был оскорбительным, но стряпчий угодил в ловушку: задание надлежало выполнить любой ценой, чтобы избежать громкого скандала.
- Если уж речь зашла об этом… то что бы сказали джентльмены о трехстах гинеях?
Ян покачал головой.
- Вы же не хотите уйти несолоно хлебавши? Кончайте.
Паркинс посмотрел на Яна, явно пораженный холодностью этого Адониса. Потом тяжело вздохнул, достал из своего кармана свернутую в трубку бумагу и вручил ее Яну. Вексель был на пятьсот гиней.
- Не слишком высокая цена за две человеческие жизни и за каплю воды, чтобы отмыть подлость, - сказал Ян.
Паркинс покраснел, встревожившись.
- Но презрение, которое внушает это дело, - продолжил Ян, - запрещает нам продолжать торг. Мы берем вексель, мистер Паркинс. Всего хорошего.
Ян приготовился встать, но поверенный поднял руку.
- Сэр, не угодно ли взамен подписать вот это заявление, - сказал он, извлекая из своего кармана другой документ.
Ян развернул его: это было обязательство признать, что бесстыдные и нелепые измышления злоумышленников, покушавшихся на жизнь Соломона Бриджмена и Яна Хендрикса, были, по их глубокому убеждению и чести, совершенно безосновательны. Бриджмен велел слуге принести чернильницу и перо, и они с Яном подписали документ, потом присыпали его песком, чтобы высушить чернила, и вернули поверенному.
Уходя, мистер Паркинс бросил на Яна долгий взгляд. Когда он вышел, Бриджмен хлопнул себя по ляжкам и дал волю своему веселью.
- Черт побери, Ян, это мне надо у вас поучиться!
- Кстати, об учении. Что стало с рукописями вашего друга Ньютона?
- Наследники поделили их между собой, вконец перессорившись, и, думаю, почти все продали.
- А у вас самого что-нибудь осталось?
- Да, - кивнул Бриджмен. - Я вам покажу.
- Как он работал?
- Не знаю, поскольку видел только один его инструмент - атанор.
- Атанор?
- Это такая особая печь, в которой он проводил опыты, - ответил Бриджмен, жестом показав примерный размер аппарата.
- Где он?
- Кажется, достался племяннице и ее мужу Джону Кондуиту. Учитывая славу Ньютона, на все его вещи нашлись охотники.
- Есть у вас адрес этого Джона Кондуита?
- Да, - ответил заинтригованный Бриджмен.
- Не окажете ли любезность съездить со мной к нему?
На следующий день после визита Ян с Бриджменом привезли домой странную чугунную печь высотой фута в два, пузатую и тяжелую, - атанор. Кондуиты были даже рады избавиться с выгодой от предмета, назначения которого не понимали.
Ян Хендрикс заплатил сто пятьдесят гиней. Сказочный барыш для Джона Кондуита.
- Таким образом, неудавшееся нападение принесло мне сто гиней, - заключил Ян, прежде чем они уселись за стол.
- Сто гиней?
- Моя доля в векселе Косгуда составляет двести пятьдесят гиней. После этой покупки остается сто.
- Ян, среди сюрпризов, которыми вы меня то и дело балуете, есть один, который я ценю особо, - сказал Бриджмен, поднимая свой бокал, - потому что долго был этого лишен: вы умеете меня рассмешить.
- Ну и слава богу! - сказал Ян, тоже поднимая бокал.
Через две недели трое негодяев были повешены.
В который раз рука заплатила за голову. Вечная несправедливость.
Соломон Бриджмен и Ян Хендрикс смотрели в этот момент, как дуврские утесы растворяются в ноябрьском тумане. Ла-Манш был серым, как жидкая сталь.
13. ЯЙЦО ДРАКОНА
Корабль держал курс на Кале. Бриджмен, стоявший на палубе, облокотившись о борт, поскольку предпочитал свежий воздух открытого моря тошнотворной затхлости кают, обратился к Яну, опять сжимавшему между сапог свою сумку с драгоценностями:
- Простите, что заговорил о предметах, которые касаются только вас. Вы сбежали от приглашения маркизы Эберкорн, чтобы не пришлось танцевать гавот с ее дочками на выданье. Но вы весьма пригожий малый и не век же будете прятаться от женского вожделения, которое ничуть не менее настоятельно, чем мужское. Неужели у вас нет никакой склонности к прекрасному полу? Или вы избрали жизнь монаха?
Упрямый ветер, хлеставший Яна по лицу, окрасил его щеки румянцем. Юноша улыбнулся.
- Соломон, то, что я узнал о любовном пыле, было не слишком поучительно. Тела разогреваются под воздействием похоти, а нередко и вина. Каждый использует другого как вещь, чтобы достичь двух-трехминутного животного удовлетворения, во время которого тела выделяют жидкости, предназначенные для воспроизведения себе подобных. После чего приходит усталость, отупение и удивление, что столько трудов было потрачено ради такой малости при полном безразличии к настроению партнера. Предполагаю, что именно это обычно и называют любовью. Однако я не думаю обзаводиться потомством и больше не хочу, чтобы кто-то относился ко мне как к вещи.
Сперва озадаченный, Бриджмен вдруг затрясся от приступа безудержного смеха, и Ян, заразившись, тоже засмеялся.
- Не думаю, что это имеет отношение к тому, что ваш друг Исаак Ньютон называл всемирным притяжением, - добавил Ян.
Бриджмен захохотал еще пуще; англичанин почти выл от смеха, захлебываясь им так, что привлек внимание моряков.
- Счастлив опять развлечь вас, - сказал Ян.
Бриджмен достал из кармана большой носовой платок, на которые тогда была мода, и, прежде чем высморкаться, промокнул себе глаза.
- Но неужели вы никогда не испытываете потребности в присутствии друга, сообщника, который утешил бы вас в моменты одиночества?
- Я терпел присутствие брата Игнасио около десяти лет. Уверяю вас, я ни разу не заскучал по нему с тех пор, как оставил его в Мехико в плачевном состоянии.
Бриджмен, качая головой, подумал почти невольно: "Тело этого малого глухо. Быть может, это благословение для него". Но тем не менее он был озадачен и продолжал настаивать:
- Однако когда вы видите красивую девушку, розу, наделенную всеми природными прелестями, неужели вы не испытываете влечения к ней?
- Соломон, - ответил Ян, - такое создание - один из шедевров природы, как те же самые розы, как бабочки и соловьи, не говоря о попугаях Южной Америки, яркие цвета которых меня восхищают. Но неужели вы думаете, что я испытываю потребность блудить с розами, бабочками, соловьями и попугаями?
Тут Бриджмен не нашелся что возразить. Речь этого юноши была совершенно логична. Правда, она не слишком согласовывалась с тем, что называют здравым смыслом, и англичанин был этим настолько смущен, что больше не задавал вопросов.
Неужели Ян Хендрикс увечен сердцем?
Через два дня почтовая карета доставила их из Кале в Париж, после остановки в Перонне, где они поужинали тушеной капустой и паштетом из кабана, запив белым шампанским вином, которое выбрали, потому что оно стоило дорого и приятно щекотало в носу.
Бриджмен уже два раза бывал в Париже; он нанял плохонькую карету и на почти правильном французском назвал кучеру адрес гостиницы "Лебедь" в квартале Сен-Медар, неподалеку от Потрошиного моста. Там он спросил две самые большие комнаты, и к вечеру измученные, но уже умывшиеся и посвежевшие путешественники были склонны смотреть на жизнь более спокойным взглядом.
- У меня тут есть друзья, которые нас охотно приняли бы, - сказал Бриджмен Яну, - но я предпочитаю, чтобы эта поездка прошла незамеченной.