Километрах в 25 выше Кежмы на берегу небольшие утесы; проводник останавливает возле них лошадь, мы подтягиваем лодку к берегу. Он показывает белые пятна на утесах: "Вот и каменное масло". Это масло явно выдает свое происхождение - над каждым таким пятном снуют с острыми криками стрижи; здесь их гнезда и любимые места для посиделок. На недоуменные вопросы - есть ли где еще каменное масло, - проводник подводит ко второму утесу. Здесь потеки гуано меньше - но так же несомненны.
Приходится ограничиться исследованием этих залежей. В смысле практическом они не имеют никакого значения, даже как гуано-это только потеки и корки птичьего помета. Но Вакар все же добросовестно собирает образцы, чтобы показать в РИК'е и даже снявши сапоги, самоотверженно залезает по ответному склону утеса.
Экспедицией за каменным маслом закончилась деловая часть нашего пребывания в Кежме. 26 июля пришло долгожданное известие об отгрузке горючего из Братского, и через 1 ч. 32 м, - мы были уже в Воробьеве, в 270 км выше по реке.
Этот участок Ангары красивее-река становится уже и проходит в более высоких горах. Но самые интересные места начинаются выше с. Воробьева.
В с. Воробьеве - снова те же посетители, что и в Фроловой: старики, мальчишки, а к концу и бабы на своих стружках окружают самолет и выползают наверх, почтительно ступая босыми ногами и трепетно ложась на фюзеляж, чтобы заглянуть в кабины. Опять те же разговоры, те же напутствия старикам, и сравнения со своими "чапкими" (валкими) стружками, которые так легко "опруживаются" (опрокидываются).
В Воробьево, конечно, бензин еще не пришел и никаких известий о нем нет. Председатель колхоза относится очень равнодушно к прилету самолета, и нам приходится добиваться всего, что нужно, с большими усилиями.
Выше Воробьева вскоре первый большой порог Ангары - самый большой, Шаманский, и посылать лодку навстречу бензину трудно. Надо терпеливо ждать.
День проходит снова в сиденьи на берегу. Вглядываешься в речную даль - не покажется ли из-за острова черная точка. Несколько раз что-то выплывает оттуда - но это все маленькие стружки.
К вечеру показывается большая лодка, полная людьми. с красным флагом, и мы уже верим, что это бензин - такой флаг подымают ведь над огнеопасным грузом. Но лодка подходит, люди вылезают и под ними не видно никаких бочек. Это кежемцы, возвращающиеся домой; они отправились из Братска на день позже нашего бензина, но нигде на реке его не видели.
Только на второй день к вечеру подходит лодка с бензином, и через полтора часа мы летим дальше. Уже поздно
и к сожалению нельзя фотографировать самые живописные места Ангары. Прежде всего - Шаманский порог: река идет здесь в узком и крутом русле между низкими террасами утесов, и вся кипит на протяжении 6 километров. Я гляжу вниз, и стараюсь разглядеть те грозные валы, которые надвигаются наискось вверх от Ушканьего острова, и которые в 1923 г. бешено опрокидывались на нашу лодку и едва не выкинули за борт лоцмана вместе с рулевым веслом.
Но сверху вся река покрыта пеной, лишь средняя часть - главные ворота, - местами выделяется узким каналом.
Выше Шаманского порога Ангара образует большую излучину, и мы пересекаем горы напрямик. Еще трудно отделаться от некоторого чувства сомнения в надежности моторов после печального опыта первого дня. Эта тень неуверенности, глубоко затаенная, остается, конечно, на все лето, и появляется при каждом перелете через сушу.
Здесь горы стали гораздо выше - мы вышли уже из пределов Тунгусского бассейна, и его окраинная зона поднимается высокими округлыми и столовыми горами, покрытыми темным лесом. Через 20 минут мы снова на реке выше узкого каньона Долгого порога, в котором на протяжении нескольких десятков километров река течет между стенами и колоннадами столбов траппов.
Снова река в широкой долине со множеством островов - и вот опять пороги, второй из главных Ангарских порогов, Падун, не уступающий Шаманскому.
Он гораздо короче и шире, но очень крут - действительно "чадун". Огромная река падает на коротком расстоянии на несколько метров между плоским подводным выступом траппа, и снизу навстречу ей бегут из плеса громадные валы-"толкачи". С воздуха все это - опять только гряды белой пены.
Я вспоминаю, как мою лодку здесь сплавлял через "главное жерло" старик - лоцман, охотно рассказывавший о том, как он "губернахтора через порог плавил, и в самом жерле губернахтор ужахнулся".
Еще несколько мелких порогов с завлекающими названиями-Пьяный, Похмельный-и перед нами Братский острог, большое село, когда то оплот наступавших снизу казаков против живших в южных степях бурятов ("братские").
От старых времен сохранилась только деревянная башня острога, приземистая и квадратная. Еще более любопытные образцы деревянного крепостного зодчества - в городке Илимске, на притоке Ангары Илиме.
В Братском все нам благоприятствует; молоко не хуже и даже дешевле, чем в Кежме, и мошек не больше. Ночевка на реке. Спокойное темное зеркало воды; жители Братского, насмотревшись и выяснив все самые важные вопросы авиации, - вплоть до того, сколько зарабатывает пилот, уходят спать, и мы остаемся одни, на якоре. Устраиваемся на ночевку, кто внутри, кто на крыльях (вернее на центроплане) - благо мошки на ночь прекращают работу.
На рассвете начал накрапывать дождь, и только мы успели убрать постели с центроплана, как налетела с юга буря, и самолет сорвало с якоря, понесло на север и придавило к берегу - к счастью мягкому и невысокому.
По фюзеляжу яростно хлестали потоки дождя и сразу уютная спальня превратилась в холодную и мокрую конуру.
После бури мы начали приводить в порядок самолет, и борт-механик Крутский с печалью убедился, что шлем и летные очки, которые он с таким доверием к мирной речной пристани развесил над моторной гондолой, унесены бесследно - Это была первая потеря в длинной серии подобных же несчастий Крутского, служивших бесконечным источником для шуток.
В половине десятого облака разносит и можно вылетать. Под нами - уже низкие горы, долина Ангары с частыми деревнями; все это закрыто белыми холодными облаками, которые комочками плывут под нами - вернее, которые мы обгоняем с быстротой, недостижимой ни для какого облака.
Иркутск. Мы долго кружим над городом, изучая посадочную площадку. Близко под нами прямоугольники кварталов, чистые и аккуратные - но сколько там, на самом деле пыли и грязи.
5 ОТ БАЙКАЛА ДО ТИХОГО ОКЕАНА
Полпланеты отменной скоростью
Просвистело у ног твоих.
В. Саянов.
В Иркутске - снова долгая стоянка. Ждем мотора из Москвы, потом его ставят, пробуют. Лишь 4 августа пробы В воздухе и пробный полет до Байкала, Все в порядке - и в 7 ч. вечера назначен вылет.
Мы снова в воздухе, над хорошим аэродромом - рекой впереди громадный Байкал. Ангара все уже, одним потоком среди плоскогорья. Вдоль нее - узкая чистая полоска железной дороги. На горизонте белесоватый провал в разрезе, гор - это поверхность Байкала, которая как-будто круто встает к востоку.
Вот и выход Ангары из Байкала - воронка, в которую выливается озеро. В этой воронке-пробка, знаменитый Шаманский камень. По бурятскому сказанию, если удалить этот камень, вся вода из Байкала вытечет. Он едва виднеется среди реки, вершина его покрыта птичьим пометом ("каменным маслом?)" и нет никакой веры в его чудодейственные силы.
Байкал встречает нас ласково: ясное небо, противоположный берег виден хорошо, и не надо искусства аэронавигатора, чтобы пересечь озеро. Мы идем на большой высоте, внизу беляки: вероятно волнение значительно.
На северовосток тянется озеро, исчезая в дымке - все такое же сине-серое, нигде нет ни одного судна, и не видно конца водной пелене.
На том берегу - длинный хребет Хамар-дабан; острые Вершины, врезанные в вечернее небо. Хребет огибает с юга озеро и идет нам на перерез, на север. Мы выходим к нему возле Мысовска (где следующей зимой летчик Водопьянов потерпел тяжелую аварию в самом начале своего перелета в Петропавловске на Камчатке) и поворачиваем вдоль берега, чтобы пересечь затем Хамар-дабан по прорыву Селенги.
Вот дельта Селенги - все залито водой. Сейчас из-за дождей реки восточной Сибири разлились, и здесь среди полос воды лишь кое-где выступает земля или ряды кустов. Деревья также залиты водой и дома чернеют печальными квадратиками.
Селенга выходит к Байкалу, прорывая Хамар-дабан. Это узкая долина, почти вся занятая рекой; мы летим низко и кажется, если не перегибаться через борт, что самолет занимает ее всю, и вот-вот коснется крылом одного из склонов.
Быстро темнеет. До Читы, нашего нормального этапа, мы конечно не дойдем из-за задержки в Иркутске. Но надо дотянуть до Верхнеудинска. Из теснины Хамар-дабана мы выходим в большую долину и в сумерках показывается город. С краю он залит рекой, вода между домами. Селенга сливается с своим притоком Удой в широкую пелену блестящей воды.
После посадки заходим в узкий и длинный пароходский затон - на реке течение быстрое, а в затоне тихо и уютно. Но очень тесно, и среди пароходов, барж и угловатых, и наступившей темноте неопределимых, предметов, самолет едва находит себе место.
Следующие два этапа-Верхнеудинск-Чита-Сретенск - самые трудные для нашей машины: надо пересечь Яблоновый хребет, итти вдоль маленьких речек, с посадочными площадками в виде очень редких отдельных озер. Тяжелые морские машины до сих пор по этой трассе не ходили и не пересекали восточную часть Сибири.