Картина еще не имела четких красок, но композиция была ясна: в центре – многосвечная люстра, висящая посередине потолка; на левой стене – ярусы с музыкантами; на правой – громадные зеркала; сзади, на втором плане – окна; на переднем плане – два ряда сидящих и смотрящих друг на друга женщин, разодетых в пышные платья с длинными подолами.
– Ну как? – спросил Гварди.
– Очень живенько. А это кто? Тут в левом углу? Вендрамин, что ли?
– Аха.
– Во скупердяй! Уже два года как к себе никого не приглашает.
– Да, не говори.
– А это? Ой, так это же Камилла из…
– Ш-ш-ш-ш-ш.
– Ладно, не буду мешать. Только покажи потом, когда закончишь.
– А как же иначе!
Большинство людей были в масках. Только венецианские чины ходили с открытыми лицами. Казанова скользил по полу, как змей увертливо и незаметно устремляясь вглубь зала, внимательно рассматривая маски женщин, изучая их движения, прислушиваясь к их голосам. Почти все говорили по-французски, и среди них он не мог различить русских. Вежливо здороваясь с теми, кого он узнавал, он разведал все уголки зала, прислушиваясь ко всем громким и негромким беседам, но Александры нигде не было. Вдруг он заметил, что на него посматривает прокуратор Пезаро. Он тут же схватил с проплывающего подноса бокал шампанского и присоединился к разговору двух венецианских купцов. Через минуту, кончиком глаза он увидел, как к Пезаро подошел молодой Винченцо Чеккин, личный паж дожа Реньера, и передал ему записку. Пезаро быстро ее прочел, оглянулся и, увидев имперского посла Дураццо, сразу бросил записку в камин. Но листок попал не в огонь, а на тлеющее бревно. Когда Пезаро резко отошел от камина и удалился, Казанова на цыпочках подкрался к огню и, проверив, что никто за ним не следит, своей тростью сдвинул записку с бревна и подвинул ее себе под сапог. Подождав, пока колыхающаяся толпа его полностью не загородила от глаз прокуратора, в одно мгновение он нагнулся и схватил листок бумаги, по краям уже сгоревший. Текст еще был виден:
Курс не меняется.
Альпийцы смотрят.
Ты продолжай развлекать.
Я ничего не знаю.
Казанова тут же скомкал записку и бросил ее обратно в камин, на этот раз так, чтобы она попала глубоко в огонь.
– А, синьор Казанова! Это Вы? Мы Вас узнали в вашей белой ларве. Да-да, это Вы.
Казанова узнал этот голос. Он повернулся и увидел графов дю Нор. Граф был в щекастой маске Пульчинеллы, я графиня – опять в черной Моретте, только на этот раз на ручке.
– Ваше Сиятельство! Графиня дю Нор! – Казанова поклонился. – Как я рад Вас видеть.
– Вот уже два дня, как мы не слышим ваши великолепные рассказы. Мы очень соскучились, я должен Вам признаться.
– Взаимно. Но у меня столько дел накопилось, Ваше Сиятельство, что я просто раздваиваюсь.
– Вы пропустили великолепную драму сегодня в театре Сан-Самуэле, – сказала графиня.
– Я передам Ваши добрые слова режиссеру. Он будет очень рад.
Казанова оглядывался, вздрагивая каждый раз, когда видел лицо какого-то венецианского чиновника.
– Может быть, вы к нам завтра присоединитесь? Прокуратор Пезаро обещал нам показать базилику Санти-Джованни э Паоло. Я уверен, что Вы могли бы рассказать много интересного.
– Очень постараюсь, Ваше Сиятельство. А сейчас, Вы меня извините, ради бога, но я должен на минутку удалиться.
– Конечно, конечно. Но только ненадолго.
Все громче и громче играла музыка, разжигая чувства танцующих, вдохновляя на менуэт даже самые неподвижные и неуклюжие пары. Тела сливались, кавалеры томно смотрели в женские глаза. Зал наполнялся негой и ощущением невесомости.
Казанова стоял у окна, поодаль от суеты, погруженный в раздумья. Александры пока было не видно. Дамы, танцующие без масок в середине зала, были венецианки; сидящие у стены были немолоды – некоторые вообще в преклонном возрасте. Его вдруг охватила ужасная мысль: а если Александра вообще не пришла на бал, а где-то заблудилась или гуляет по улицам среди этих похотливых карнавальщиков? Он взглянул в окно, на площадь, залитую морем бражничающих блудодеев, и сердце его сжалось. Почувствовав чью-то руку на плече, он повернулся и услышал шепот молодого мужчины в маске Арлекина:
– Завтра вечером, у испанского певца Диего Эспартеро собираются главы секты "Отстраненные монахи"!
– Что? – Казанова не понял, кто к нему обращается.
– Завтра вечером, у испанца…
– Бонифаччо, это ты?
– Да. Завтра у Эспартеро собирается секта "Отстраненные монахи".
– Хорошо. Спасибо. Учту.
Молодой мужчина не успел отойти, как к Казанове подбежал еще один господин в маске.
– Папское торговое судно "Апостол" задержано в Триесте, – прошептал он.
– Причина?
– Еще неизвестно.
– Держи меня в курсе.
Из толпы вышла дама в пышном красном платье и синей перистой маске и обратилась к Казанове:
– Добрый вечер, мой друг.
– Добрый вечер, мадам.
Он сразу понял, кто к нему обращается.
– Вы хорошо проводите время?
– Я на балах всегда хорошо провожу время, мадам.
– А в театрах?
– Простите?
– В театрах Вы тоже хорошо проводите время?
– Не так восхитительно как Вы, конечно. Но жаловаться не могу.
– Не знаю, не знаю. По-моему, служба не позволяет Вам расслабляться.
– О?
– И, по-моему, Вы служите не очень успешно.
– Вы думаете?
– В географии особенно отстаете. Не знаете, где находится Ватикан, а где – Неаполь.
Казанова улыбнулся самодовольно.
– Католицизм настолько всеобъемлющ, мадам, что становится трудно следить за всеми его аванпостами.
– Вы бы сначала научились правильно следить хотя бы за его посланниками.
– Да что Вы?
Дама покачала головой.
– Как же ты опустился, Джакомо. Как же ты опустился, дорогой.
– Жизнь, мадам Лоредан. Жизнь нас заставляет меняться. Понимаете?
– Ведь ровно тридцать лет назад в том же театре Сан-Бенедетто, месье Стукач также восхитительно проводил время. Со мной.
– Вы глубоко ошибаетесь, мадам. Во-первых, театр был не Сан-Бенедетто, а Сан-Джованни Кризостомо. Театр Сан-Бенедетто построили только в 1755 году.
– А, да. В 55-м Вы пребывали в заключении. За богохульство, если я не ошибаюсь, и за развратное поведение.
– А во-вторых, время, проведенное с Вами, для месье было вовсе не восхитительным, как Вам казалось, а довольно заурядным.
– А зачем же ты тогда просил моей руки?
– Вашей руки? – Казанова усмехнулся. – Вам это, безусловно, пригрезилось, мадам Лоредан.
– Конечно. И в отчаянии потом умолял своего покровителя, чтобы он дал тебе свою фамилию, и таким образом ты бы имел право на мне жениться.
– Ха! Его фамилию? Да Вы свихнулись, мадам. Мессер Брагадин сейчас бы в могиле перевернулся, если бы услышал Ваши слова.
– Скажи спасибо, что тебе отказали. А то бы ты сейчас тоже в могиле вертелся. Стал бы ты моим супругом, я бы непременно влила яд в твое какао.
– Выпало бы мне быть Вашим супругом, мадам, уверяю Вас, вливать яд в мое какао Вам бы не понадобилось. Я выпил бы его сам в чистом виде.
Казанова грациозно поклонился и юркнул в толпу.
В зале уже находилось так много людей, что было бесполезно искать Александру. Чтобы ее найти, ему пришлось бы подходить к каждой женщине отдельно.
– Джакомо, есть одно дело, – прозвучал мужской голос.
Это был Пьетро Дзагури.
– Слушаю.
– Я сегодня получил письмо от Меммо.
– Ну и как он там, в Риме? Мог бы мне тоже написать давно.
– Там-то все хорошо. Чем плохо быть послом в Вечном городе! Но тут у него дела неважно складываются.
– Что случилось?
– С тех пор как дочки вышли замуж, семейное состояние начало распадаться.
– А что он удивляется? В качестве приданого он почти все раздал.
– Да, я ему то же самое говорил.
– Короче.
– Короче, он с братьями думает продать какую-то часть семейного имущества.
– И?
– Нужен посредник.
– Хорошо. Но почему он меня сам не попросил?
– Не знаю. Может быть, стесняется.
– Меня?!
– Еще не точно, но если до этого дойдет, он бы хотел на тебя положиться.
– О чем речь!
– И, Джакомо, я тебя умоляю, ради меня, не играй больше у Гримани. Ты же себе там кровь портишь.
Казанова неохотно кивнул.
Музыканты спустились с ярусов на перерыв. В зале поднялся головокружительный гам. Хрустальные люстры задрожали, и закрытые окна задребезжали. Официанты засуетились вокруг гостей. Казанове стало душно. Он вышел в вестибюль, в котором было открыто небольшое окошко.
В бальный зал продолжало вливаться множество венецианских и иностранных гостей, но русской речи не было слышно. Да и вообще, вряд ли бы он ее узнал. Кроме нескольких слов и предложений, Казанова ничего не помнил.
Опираясь на мраморный порфировый подоконник, Казанова заметил, что к нему тайком надвигался человек в маске Доктора чумы. Маска была не просто карнавальная, а настоящая кожаная маска врача, с длиннейшим клювом, в который когда-то клали цветы и растения, чтобы лекарь не дышал воздухом умирающих пациентов.
– Мое почтение, – сказал человек с клювом по-французски.
Казанова услышал акцент и сразу понял, что мужчина не был французом.
– Здравствуйте, – ответил Казанова.
– Вы не возражаете, если я к Вам присоединюсь тут, у окошка? А то как-то тяжело дышится в зале.
– Милости просим.
– Великолепный бал, не правда ли?
– Превосходный.