- Ах, эта гадалка! - воскликнула хозяйка и в отчаянии всплеснула руками. - Вот уж все пристают ко мне с ней, а я ничего о ней не знаю. Тут был какой-то человек, говорил насчет гадалки, а я ничего не знаю, - и она рассказала, как было дело.
Миних нетерпеливо выслушал и сказал:
- Но я не поверю, чтобы вам была неизвестна эта гадалка.
И вдруг его голос оборвался, и он остановился, почувствовав, что делает, может быть, непростительную ошибку, которая способна породить большие неприятности. Он понял, что в своей необдуманной горячности зашел слишком далеко и что из простой истории розыска хорошенькой маски сейчас поставлена на карту его собственная карьера. Ему пришло в голову соображение, что, очевидно, гадалку разыскивают клевреты Бирона и что, выказав хозяйке кофейни свой особый интерес к этой таинственной француженке, он выдал ей себя с головой…
- Впрочем, к черту эту гадалку! - воскликнул он. - Мне до нее нет решительно никакого дела! Мне нужна та хорошенькая маска, которая знает эту гадалку и которая интриговала меня третьего дня вечером.
Хозяйка опять почтительно присела и покачала головой.
- Не понимаю, о какой маске может говорить господин фельдмаршал, когда никаких маскарадов по причине кончины государыни нет.
- Черт возьми! - воскликнул Миних и так хлопнул по столу ладонью, что стоявший на нем подсвечник подпрыгнул. Почем я знаю, как это все случилось! Ну одним словом…
Миних видел, что все более и более запутывается и затеянная им авантюра слагается необычайно глупо. Оставался только один способ покончить со всем этим - откупиться. Поэтому Миних вынул наполненный деньгами кошелек и бросил его на стол.
- Так как тут замешана женщина, - сказал он, - то все это должно остаться в тайне! Вот вам деньги за молчание; но если вы поможете мне найти хорошенькую маску, о которой знает эта госпожа Дюкар, то получите еще столько же!
Миних встал и ушел, а хозяйка еще почтительнее, чем прежде, присела ему вслед, взяла кошелек, взвесила его в руке, спрятала в карман фартука и отправилась в общий зал к своему месту за стойкой.
В то же время смотревший в скважину слуга кинулся в зеленую комнату, где сидела Грунька в ожидании Жемчугова, условившегося с ней, что он сегодня придет к ней сюда в известную ей зеленую комнату еще засветло. Но вот уже было темно, а Митька не являлся.
- Что? Он не приходил еще? - спросил слуга, высовываясь в дверь.
- Да нет же! - нетерпеливо ответила Грунька. - Я и сама не могу понять, куда он запропастился!
- А он наверное придет?
- Да как же не наверное, если он велел мне ждать его здесь, чтоб ему было пусто! А что случилось? Что такое?
- Тут такие дела, - сказал слуга, - что непременно его сейчас надо.
- Да что такое? - повторила Грунька.
Слуга видел, что Грунька была тут один раз с Жемчуговым, и потому пустил ее сегодня в зеленую комнату ожидать его, но вовсе не знал, кто такая Грунька, и, конечно, не мог ей рассказать, что происходило между хозяйкой и Минихом и что он подсмотрел и подслушал через замочную скважину. Поэтому он вместо ответа только махнул рукой и убежал.
Грунька снова осталась одна в ожидании Жемчугова, но это ожидание было напрасным: Митька не пришел, и было очевидно, что с ним что-то случилось.
34
ГРЕМИН ДЕЙСТВУЕТ
Митька Жемчугов, переехав к Гремину, повел свойственный ему образ жизни, то есть чрезвычайно безалаберный, с совершенно неопределенными часами сна, еды, а главное - ухода из дома и возвращения домой.
Гремин понимал, что Митька действует, и очень желал "действовать" тоже. Он требовал от Жемчугова, чтобы тот указал ему, что надо делать, и наконец изобрел себе занятие, которое и Митька одобрил: Василий Гаврилович решил заняться наблюдением общественного настроения по трактирам и публичным местам.
- Смотри! - сказал ему Митька. - Наблюдать, если хочешь, наблюдай, но сам ничего не болтай.
Занятие это оказалось как раз по Гремину. Он и поесть и выпить любил, одного только не любил - ходить пешком. Но в данном случае без этого вполне можно было обойтись, приняв во внимание, что у Василия Гавриловича были собственные лошади и прекрасная колымага.
Гремин уже второй день ездил по трактирам и "наблюдал", как вдруг, заехав в трактир при верфях, застал там Митьку, спавшего у стола беспробудным сном. Он, обрадовавшись, попробовал растолкать его, но не тут-то было - Митька не просыпался!
Гремин забеспокоился и заторопился. Он объяснил трактирщику, что это - его приятель и что он сейчас же возьмет его к себе в колымагу, а затем, перейдя немедленно от слов к делу, дал на чай половым и при их помощи вынес Митьку на улицу, после чего повез его домой и там уложил Митьку в постель в жарко натопленной комнате.
Жемчугов грузно ушел всем своим телом в перину, дышал ровно, спал тихо, без храпа и не просыпался.
Василий Гаврилович оставил его в покое, велел только к изголовью поставить квасу и огуречного рассола - самое лучшее питье с похмелья, после выпивки.
Прошел вечер, прошла ночь, а Митька не просыпался и не проснулся на другое утро.
Гремин пробовал будить его, но это не привело ни к чему. Митька, когда его приподнимали, открывал мутные глаза, но тут же его веки снова слипались и он, как сноп, валился опять.
Василий Гаврилович забеспокоился. В немцев-докторов он не верил и их науки не признавал, а потому на предложение дворецкого Григория сходить за лекарем сказал:
- Что ты? Господь с тобой! Умирать ему еще рано, а уж если пришел его час, так лучше без докторов так кончится… Нет, сходи-ка лучше за знахаркой!
Знахарка была призвана и заявила, что у Жемчугова порча, что его надо три раза окурить ладаном, но что это очень трудно и будет стоить целую полтину.
Гремин обещал ей полтину, и она курила ладаном, однако Митька не проснулся. Тогда знахарка сказала, что он очнется и выздоровеет, а ежели ему суждено не очнуться, то он не очнется и умрет.
Василий Гаврилович успокоился, что все зависящее от него было сделано для Митьки и стал терпеливо ждать, когда тот очнется.
Только поздно вечером Митька, весь потный от жары, стоявшей в комнате (о чем все время особенно старался Гремин), поднялся на постели и выпил залпом большую кружку кваса.
- Эй! - крикнул он. - Нельзя ли еще кваску?
Гремин, ходивший вокруг по комнатам, услышал голос Митьки и прибежал.
- Что, ты очнулся? - спросил он.
Митька, выпив кваса, пришел, кажется, в себя, но не совсем понимал, что с ним, собственно, случилось и где он теперь.
- Ты как сюда попал? - спросил он Василия Гавриловича, тараща на него глаза.
- Как я попал? - ответил тот. - Да ведь ты же у меня, то есть дома! А вот как это ты в трактире насвистался?
- Так это ты меня домой привез?
- Ну да, я тебя нашел спящим в трактире.
- Ишь, поганый поляк!
- Какой поляк?
- Ну уж погоди, доберусь я до него! Ну брат, - обратился он к Гремину, - из большой беды ты меня выручил! Могло быть очень скверно!
Митька, конечно, уже успел сообразить, что Венюжинский подбросил ему в вино сонного порошка, и понял, что, не увези его Василий Гаврилович вовремя из трактира, быть бы ему теперь в лапах бироновских молодцов.
- Да как же угораздило тебя так насвистаться? - спросил Гремин.
- Ах, не в этом дело! Значит, я спал весь день сегодня?
- Да не только сегодня, но и вчера.
- Что-о-о? - воскликнул Митька. - Сегодня, значит, не сегодня, то есть не вчера, тьфу ты! Запутался… Погоди, который час?
- Да уж час поздний! Уже на перекрестках рогатки поставили.
- Да не может быть! - испуганным голосом проговорил Митька. - Ведь, значит, сегодня я Груньке велел дожидаться!
- Ну уж теперь она все равно не дождалась тебя!
- Ах, какое свинство! Какое свинство! - несколько раз повторил Митька. - Ну уж погоди, только бы мне найти этого поляка!
- Какого поляка? Что ты все о каком-то поляке говоришь? У меня тоже поляк навернулся; я одного привез сегодня днем.
- Откуда?
- Да так, почти на улице подобрал. Он стоял и горько плакал. Мне стало жалко его… Он говорит, что он благородный.
- А как его фамилия?
- Венюжинский.
- А имя?
- Станислав.
- Так ведь это - он!
- Кто он?
- Мой поляк!
- Да нет, это мой поляк!
- Ну наплевать, Васька! Это - наш поляк! Где он у тебя?
- Он у меня в угловой по ту сторону дома спит. Он на наливку сильно налег.
- Ну держись теперь у меня, пан Венюжинский! Долг платежом красен! - сказал Митька.
35
ЖЕНСКОЕ СЕРДЦЕ
Грунька, напрасно прождав Митьку у Гидля, вернулась домой вся в слезах.
- Ну ради бога, что с тобой? - стала расспрашивать ее Селина, ожидавшая ее возвращения.
Грунька стала у нее уже не на положении горничной, а доверенного лица. Да иначе и быть не могло после тех действительно важных услуг, которые она оказала француженке. Без нее последняя была как потерянная, в совершенно незнакомом ей Петербурге, при помощи же Груньки она проникла во дворец, видела свою соперницу и смогла повлиять на нее. О переезде принцессы в Зимний дворец ей тоже стало известно, и она с самодовольством узнала, что это - дело ее рук, и что бы там ни было, а каша заварилась.
Селина де Пюжи была прежде всего, конечно, авантюристка в душе, и для нее являлось самым разлюбезным впутаться в интригу, да не просто любовную, а с политической окраской.