И вдруг одним из первых явился к нему Остерман с Ушаковым; если Остерман, наиболее чуткий и осторожный, остававшийся дома в качестве больного даже при гораздо более маловажных случаях, решился приехать к нему, Бирону, - значит, не только еще ничего не потеряно, но старый опыт Остермана говорит, что он, Бирон, не пропадет так скоро. Поэтому Бирон встретил второго кабинет-министра с распростертыми объятиями, в буквальном смысле этого слова, и радостно приветствовал Ушакова.
Последний держал себя так, как будто решительно ничего не случилось, а это еще более успокоило Бирона. Он постарался сделать вид, что тоже совершенно спокоен и равнодушен, и повел разговор о незначительных предметах, нетерпеливо ожидая минуты, когда останется наедине с Остерманом, мнение которого было для него решающим. Ушаков сейчас же угадал это - да это было и нетрудно - желание герцога и удалился, сказав, что пройдет к телу императрицы и будет в большом зале ждать, когда его позовут.
Как только он ушел, Бирон быстро повернулся к Остерману и по-немецки сказал:
- И вы, конечно, знаете выходку этой безумной?
Остерман не счел нужным притворяться, пожал плечами и проговорил:
- Женщина всегда остается женщиной! Я удивляюсь, как ваше высочество, такой тонкий знаток женского сердца, в этом еще не убедились!
За Бироном установилась репутация тонкого знатока женского сердца только потому, что он сумел понравиться императрице Анне Иоанновне. На самом же деле он был груб и мог прельстить разве что забытую, содержимую в черном теле герцогиню Курляндскую, по природе своей не склонную к деликатности. В действительности же по своей грубой природе Бирон не знал не только женского, но и вообще человеческого сердца. Недаром про него говорили, что о людях он судит, как о лошадях.
Однако рассчитанная лесть Остермана была ему приятна, и он, самодовольно усмехнувшись и приосанясь, ответил:
- Ну конечно, я знаю женское сердце, а потому и остаюсь совершенно спокоен и не помешал принцессе исполнить свой каприз!
- И отлично сделали!
- Ну вот, я так и думал, что вы одобрите это! - обрадовался Бирон. - Неправда ли, ведь иначе поступить было нельзя?
- Самое лучшее, чтобы управлять женщиной, - это исполнять ее капризы, но не позволять ничем распоряжаться! - ответил Остерман, продолжая говорить в тон герцогу.
- Ну разумеется! ну разумеется! - согласился Бирон и, очень собой довольный, прошелся по комнате.
- Надо все-таки, ваше высочество, на будущее время оградиться от таких вспышек! - произнес Остерман.
- Ну конечно, надо оградиться! Я и сам хотел это сказать!
Барон опять прошелся, потом остановился, повернулся и сказал:
- Но как это сделать?
- Надо занять воображение принцессы и отвлечь ее внимание в другую сторону!
- Прекрасно! Но чем же вы отвлечете ее внимание в другую сторону?
- Дать ей игрушку, которой бы она занималась и не мешала вашему высочеству!
- Ну что ж, я очень рад! Но какая же это может быть игрушка?
- Ну разумеется что-нибудь по сердечной части! Принц Антон, конечно, не может быть предметом ее женских дум и мечтаний! Вероятно, у нее есть кто-нибудь, о ком она мечтает.
- Знаете, что я придумал? - вдруг повернулся к нему Бирон, пройдясь снова по комнате. - Она ведь действительно была влюблена в этого - как его? - саксонского посла!
- Графа Линара, что ли? - подсказал вопросом Остерман.
- Вот именно, графа Линара!
- Графа Линара можно снова вызвать! Стоит только написать об этом в Дрезден!
- Но удобно ли будет это по дипломатическим конъюнктурам? Ведь мы, помнится, тогда потребовали его отозвания?
- А теперь просим его вернуться сюда вновь, чтобы загладить прошлое; это будет вполне тактично.
Бирон был человеком совершенно невоспитанным и от природы бестактным, но именно поэтому любил рассуждать о приличии и такте. Впрочем, в этих вопросах, в особенности когда они касались дипломатических дел, Остерман был для него авторитетом.
- Если вы находите возможным, - сказал он, - написать в Дрезден, тогда напишите поскорее!
- Я могу сделать это, только получив от вашего высочества приказание, как от регента Российской империи! По вашему распоряжению я могу написать официально!
- Да, да, я поручаю вам написать официально!
- Воля вашего высочества будет исполнена! - торжественно заявил Остерман и замолк.
Бирон был в восторге от своей выдумки. Он был полностью уверен, что это ему пришло в голову выписать Линара, чтобы воспользоваться им как сильным козырем в игре с принцессой. Эта комбинация была ему особенно приятна потому, что убеждала его в том, что он - тонкий знаток женщин. Но он все-таки не мог не отдать справедливости и Остерману, который так хорошо понимает его, Бирона, и, прощаясь с ним, он сказал, отвечая на его поклон:
- Я удивляюсь, как в таком больном теле бодрствует такой здравый ум, вопреки пословице, что в здоровом теле и здоровый ум!
- Бывают и исключения, ваше высочество! - улыбаясь своими тонкими, бескровными губами, проговорил Остерман. - Бывает, что и в очень здоровом теле совершенно никуда не годный ум… процветает!
Когда Остермана выносили из дворца, он внутренне торжествовал. Теперь он не сомневался в окончательном падении Бирона, так как видел, что герцогу и думать нечего о том, чтобы совладать с принцессой Анной; но он, Остерман, мог быть за себя спокоен - у него для себя теперь была страховка в письме в Дрезден с вызовом графа Линара, которое он сегодня же напишет. Но как Бирон был уверен, что до этой комбинации он дошел сам, так и Остерман забыл теперь о том, что он сам-то действовал все-таки не совсем самостоятельно, а по подсказке Андрея Ивановича Ушакова.
31
СТАРАЯ СОБАКА
- Я - старая собака, - сказал Иоганн, натягивая ботфорты герцогу, - и говорю вам, что все это очень плохо!
- Ты ничего не понимаешь! - ответил своему доверенному камердинеру Бирон. - Напротив, все очень хорошо! И Андрей Иванович Остерман говорит то же самое!
- Я Остерману не верю! - сквозь зубы проговорил Иоганн.
- Кому же после этого верить?
- Никому! Одному только Иоганну. Он один ошибиться не может.
- Отчего же так?
- Оттого, что я - старая собака и действую чутьем. Надо сейчас же показать власть и силу, пока еще не увидели, что нас можно не бояться! Велите сейчас же арестовать принцессу, а императора с почестями и церемониями перевести во дворец к вам!..
- Что за вздор! - усмехнулся герцог. Он был так доволен собой, что совет Иоганна показался ему смешной шуткой.
- Велите сейчас же, - повторил Иоганн, - завтра уже будет поздно!
- Полно, Иоганн! Видишь ли, нельзя управлять все только силой! Нужны также сноровка и хитрость!
- Хитрость - хитростью, а сила - силой! - угрюмо сказал Иоганн. - Я боюсь тут каких-нибудь внезапных подвохов!
- Что ты этим хочешь сказать?
- А то, что вчера под видом гадалки во дворец приходила какая-то француженка и беседовала с принцессой и Юлианой!
- Глупости! Ты не знаешь женщин, Иоганн! Они очень падки на всякого рода гадания! Покойная императрица тоже любила гадателей с тех пор, как оправдалось, казавшееся сначала невозможным предсказание одного из них, что она займет императорский престол.
- Да, но эта гадалка мне не нравится! Уж что-то она очень таинственна!
- Все гадалки таинственные, уж таково их ремесло.
- Но эта тщательно скрывает свое местожительство!
- Да разве трудно было выследить ее? Или ты не догадался послать за ней верного человека?
- Конечно послал, но этот осел Станислав оказался на этот раз неисправным и потерял все следы.
В другой раз такое сообщение вызвало бы приступ вспыльчивости у герцога, но сегодня он был в духе и потому только рассмеялся.
- Как же это он потерял их?
- Да кто его знает? Наплел какую-то околесицу! Одно несомненно, что он выпил! Пришел ко мне, потребовал людей, чтобы захватить в трактире человека, оставленного им там будто бы сонным, а когда туда пришли, то оказалось, что никакого человека там и нет!
- Твой Станислав, очевидно, соврал!
- Очень может быть. Но не в нем дело, вся суть в этой гадалке. Надо во что бы то ни стало узнать, что она говорила принцессе. Очевидно, это она придала смелости ей, а если это так, то, значит, что та гадалка была подослана и, очевидно, существует кто-то, желающий руководить принцессой против вас.
- Но кто же это может быть?
- Кто его знает? Остерман, Миних…
- Да ведь они же - немцы, и я объяснил им, что они сильны лишь до тех пор, пока мы все трое вместе!
- Ну я не знаю, герцог, может быть, и иной кто-нибудь!
- Иного никого нет и не может быть. Все это - вздор! Недоставало еще того, чтобы мне нужно было бы бояться какой-то там гадалки!
- Всегда надо бояться того, что неизвестно, а я докладываю вам, что мы этой гадалки еще не нашли.
- Перебрать всех гадалок в Петербурге!
- Да я-то вот думаю, что на самом деле то была не гадалка; ведь обыкновенной ворожее нет основания скрывать свой адрес, когда ее зовут во дворец. Напротив, этого довольно, чтобы все фрейлины и придворные дамы стали бы обращаться к ней за советами. Поэтому настоящей гадалке, существующей своим ремеслом, важно, чтобы ее имя стало как можно шире известно и чтобы все знали адрес, где она живет.
- Да что ты пристал ко мне с этой своей гадалкой! У меня заботы есть гораздо более важные!
- А я, как говорю вам, чувствую, что это важнее всего!
- Вовсе нет! Подай мне перчатки и шляпу. Карета подана?
- Ждет у подъезда. Далеко изволите ехать?
- В Зимний дворец, к принцессе.