…Оказалось, Мишу Левкова только ранили в ногу. Его перевязали, помогли подняться и повели под руки. Ещё четверых партизан задели пули или осколки гранат, но тяжёлых ранений не было. Комиссар приказал:
- Уходим, пока за нами не увязались каратели.
Кто-то из темноты сказал:
- А считать, сколько их было, не будем!
- Пусть их считают те, кто посылал сюда, - ответил Лесницкий. - Нам с ранеными будет тяжело идти, поэтому нужно торопиться. Не нарваться бы на засаду.
Собрав, по возможности, трофеи, построились у "точки сбора", вековых сосен, подсвеченных пламенем пожара. Из веток и плащ-палаток соорудили носилки для раненых и распределили, кто и когда будет нести.
- Уходим другой дорогой, - распорядился Лесницкий. - Хотя немного дальше, но безопасней. Хорошо, что уничтожили телефонную связь, не успели они поднять тревогу.
- Зато нашумели да фейерверк устроили, - проворчал Хачариди. - На двадцать вёрст шухеру.
- Это если экономно считать, - отозвался Арсений. - А куда денешься? Без гранат мы хрен бы их выкурили.
Вскоре - не прошли и километра, - где-то позади и в стороне, на дороге из Мамут-Эли, послышался гул моторов.
- Опоздали фрицы! - по-мальчишески радостно воскликнул Володя.
Руденко прислушался, мельком глянул на часы и сказал:
- Сейчас они взлетят к небу.
И действительно: не прошло и трёх минут как громыхнул отдалённый взрыв. Эхо прокатилось по ночному лесу и горам. Гул машин прекратился. И там, откуда донёсся взрыв, и на мгновение осветилась кромка низких облаков, поднялась беспорядочная стрельба.
- Что это? - спросил кто-то из партизан.
Комиссар пояснил:
- Наши мины сработали. Головная машина наскочила и взорвалась. Фашисты на других машинах с перепугу палят вслепую. Это у них бывает частенько. Считают, что попали в засаду и окружены партизанами. До утра никуда больше не сунутся.
- А как вы узнали, что они сейчас должны взлететь? - спросил у комиссара Вася Ерёменко.
- Да как тебе объяснить, парень? Видать, потому, что за эти годы я много раз побывал здесь. Запомнил каждый зигзаг и поворот дороги. Определил по гулу машин, до какого поворота они доехали. А там - наши мины. Теперь понял?
- Теперь я очень понял, - ответил Вася комиссару. - Спасибо. Может, ещё понадобится этот урок и мне.
Идущие в авангарде приостановились: короткий привал. Измученные, уставшие партизаны молча падали наземь.
Подойдя к раненому Левкову, Тарас Иванович спросил:
- Ну как ты, друг Миша, себя чувствуешь?
- Да вот, думаю, что кость цела, но, наверно, надолго выйду из строя.
- Ничего, - ответил комиссар. - Поправишься, ещё и на твою долю хватит бить фашистов. А сейчас крепись. Всё будет хорошо. Я услышал, что командира убили, а не смог поверить. Чую - живой, и всё. Вот видишь, как бывает, Миша? Чувства всё же говорят правду.
- Да, это так, - сказал Михаил комиссару. - Но я думаю, что не родился ещё тот фриц, который должен убить меня. Я ведь живучий.
- Да оно-то так, ты у нас из особого теста состряпан, - улыбнулся Руденко. - Хоть всякому концу приходит конец, но не в одно время, дорогой товарищ Миша.
Где-то там, под перевалом, в небо взлетели одна за другой три ракеты. И, как по команде, закончилась бессмысленная фашистская перестрелка. Стал слышен надрывный вой мотора какой-то машины, взбирающейся по алуштинской дороге.
После короткого отдыха партизаны тронулись дальше.
- Молодец, Серёга, - сказал Руденко, пристраиваясь в авангард, к разведчикам. - Да ты, впрочем, всегда молодец. Урок Финской даром не прошёл.
- Ещё тот урок, - кивнул Хачариди. - Врагу не пожелаешь. А всё-таки, чего мы на этих, - он показал, не оборачиваясь, за спину, будто и так было не понятно, о ком речь, - наехали? Ладно бы на жандармов или офицерьё, а то сидят тихо…
- Стратегия, - отозвался комиссар. - Не зимой, так весной погоним фрица к чёртовой матери, водохранилище нам самим понадобится.
- Мудрёная стратегия, - тряхнул курчавым чубом Хачариди. - Хотя как знать… - продолжил он вполголоса, когда Руденко растворился в темноте по ходу колонны. - Показали немцам, что мы плотину взрывать не собираемся, а значит, и ни к чему большой караул здесь держать.
…Шли чёрными тропами, неся на усталых плечах трофейное оружие, боевого командира и ещё троих раненых. Уставшие, голодные, только к рассвету добрались в расположение отряда. Разошлись по своим шалашам, падая брёвнами на подстил из ветвей и листвы, ни о чём больше не говоря ни слова. Несколько мгновений ещё слышны были только стоны да вздохи, а затем наступила мёртвая тишина.
И удалось поспать целых шесть часов подряд, прежде чем прибежал посыльный из штаба. Пришла радиограмма из ЦШПД: выдвигаться в район долины Коккоз и подготовиться к приёму отряда диверсантов.
Крепость "Керчь". Район форта "Тотлебен"
Войткевич и Новик
Новик в качестве "флюгера" и впрямь находится на крыше.
Блиндированной крыше склада "B", - объекта, помеченного на картах разведотдела жирным красным кружком. Сколько сотен тонн топлива хранилось тут, в старинных казематах и штольнях - толком и известно-то не было. Но то, что именно сюда, на базу "Kriegsmarine", свозят с "Керчи товарной" ребристые бочки с маркировкой "огнеопасно", выгруженные из составов, проскочивших партизанские засады - знали достоверно. Отслеживались они ещё от самой Владиславовки и теми же партизанами.
Бывший пороховой погреб форта ничуть не выделялся на мрачном фоне Ак-Буруна - обрывистого каменистого мыса, замыкавшего Керченскую бухту. Со стороны и не разглядишь. Как, впрочем, оставалась почти незаметной и вся крепость, некогда равная по значению и мощи Кронштадту, - но в отличие от последнего практически не заметная ни с берега, ни с моря. Потому как эта крепость в своё время, была чудом фортификации.
Построенная в 1857 году, при Александре II, талантливым инженером и главным "строителем" Севастопольской обороны 1854-55 годов генерал-адъютантом Тотлебеном, Керченская крепость когда-то была одной из семи главнейших крепостей России, и предназначалось ей быть главной и единственной опорой Российской империи на Чёрном море. Прискорбные условия мирного договора 1856 года весьма ограничивали военные возможности империи на этом фланге. Строили Керченскую крепость секретно, но с размахом. И, надо сказать, она вполне оправдывала своё предназначение.
Её соорудили как бы крепостью "шиворот-навыворот" - она не возвышалась над берегом мощными стенами и зубчатыми башнями, а вгрызалась в скалу на десятки метров вглубь подземными казематами, пороховыми погребами, казармами, потайными переходами, соединяющими батареи, так что снаружи, кроме не слишком приметных ворот, оставались только едва заметные капониры, бастионы, входы в потерны.
Понятно, что проникнуть сюда морякам-разведчикам стоило немалых усилий.
Трудно даже сказать, что было опаснее: или прыгать в неизвестность с парашютом, или высаживаться штормовой ночью в совершенно неподходящем, зато и не слишком охраняемом месте с утлой надувной шлюпки, или же пробираться к Ак-Буруну по земле, а то и под нею, родимою…
Это потребовало знания немецкого на уровне фольксдойч и удалось, в общем-то, только благодаря обычной управленческой неразберихе, столь свойственной немецкому педантизму. Это когда отдельное управление создавалось по ведомству медных котлов, отдельное по выдаче пшёнки, ещё одно - по древесному углю и обучению армейских поваров, да и для съёма навара, наверняка, отряжена особая Sonderkommando. И в конечном итоге каша получалась изрядная. Так же обстояло дело и в отношении прифронтовой контрразведки: армейские отделы 1С, CD, Абвер, комендатура полевой жандармерии, - все радели за безопасность прифронтовой 500-километровой зоны. Так что, фигурально говоря, толкались плечами, а реально происходило так: непонятное одним службам соотносилось ими с компетенцией других.
…Войткевич и Новик в неброской форме тылового корпуса выбрались из контрминной галереи - заранее прорытого тоннеля для ведения подземной минной войны, как это было при осаде Севастополя 1854-55 годов. Таких тоннелей, веером расходящихся от гласиса крепостного рва, под Керченской крепостью было прорыто множество, более семи десятков.
Выбравшись, они оказались вблизи мощеной дороги, на которой как нельзя кстати…
- Ты дывы, яка гарна бричка! - с радостью, не предвещающей седокам "брички" ничего хорошего, протянул Яков.
В чёрных терновых зарослях блеснул притемнёнными фарами штабной "Хорьх" представителя "Адмираль Шварце Меер". Ни много ни мало - Адмирала Чёрного моря! И в сопровождении всего одного трескучего БМВ береговой охраны с коляской.
Новик положил ладонь на руку Войткевича, потянувшуюся было за ремень, к рифлёной рукоятке "Парабеллума 08", и кивнул через плечо.
Яков понятливо кивнул и, бросив рукоятку пистолета, потянулся к голенищу сапога за плоским немецким штыком.
И впрямь: пусть до Северных ворот крепости было ещё добрых полтора километра и сами ворота были как бы в капонире, выложенном тёсаным известняком, из которого сначала ещё выйти надо, чтобы глянуть на дорогу, вьющуюся степью, - но бережёного, как говорится, бог бережёт. Не надо шуметь.
Переглянулись, старший лейтенант перебросил на грудь "шмайссер", капитан включил плоский карманный фонарик в жестяном корпусе. С деловитостью патруля разведчики перегородили мощённую камнем-дикарем дорогу: "Halt!"
С этого момента над топливным снабжением контингента "Kriegsmarine", дислоцированного в Керчи, нависла никем пока ещё не подозреваемая, но серьёзная опасность.
И не единственная, поскольку действовали ещё и партизаны…