Что-то чиркнуло там, скрежетнуло, как на разрыв, а после завертело и вниз, вниз, быстрее, чем поспевает следом комок в горле… Туманная занавесь раздернулась, Рубен увидел черный ребристый камень и белесые пары, стекающие по нему, и еще косматый клубок черно-красного пламени, скачущий вниз, ударяясь о скалы. Движок потерял, основной, тот, что на конце плоскости… земля навстречу, и все больше, и все отчетливее, в мельчайших подробностях: дно ущелья, гравий и камни, дымы, выходящие из трещин в земле… Звука нет, и все очень нереально.
Разве это реально, когда все в тебе, что ты называешь «я», в мгновение ока устремляется во все узлы, что ведают управлением этой малой птахи – «реполова», тело генерирует импульс, которому подчиняются рулевые тяги? Топливопровод перекрыт, симметричный правый движок отключен, рулями я останавливаю вращение и приподнимаю устремленный в землю нос. Делаю вдох и обнаруживаю себя в человеческом теле: вытаращенные глаза, прикушенная губа. Дать ему – мне! – кислороду, чтобы очухался. Здорово. Надо попробовать еще. Как-нибудь, по случаю.
Как близко прошла она, мать безумия, пилотская погибель. Кости, мясо, кровь, обломки, масло. Ручка этой системы при ударе входит пилоту в правое подреберье. Кто бы я был сейчас? Кучка мятого металлопласта, негодного ни к какому воскрешению. Нет никакого воскрешения – забить и забыть, и прицепить к этой последней жизни страховочный трос! Каким я чудом до сих пор… Разве что и сам я – чудо?
Область высокой ионизации. То-то всю шкуру искололо. Шкуру в смысле – фюзеляж. Гроза, но что нам гроза, если она не скрывает камни! Теперь ручку на себя, истеричный неряшливый иммельман и – деру во все дюзы! И вверх, божички мои, на простор сквозь все эти чертовы облака! На глазном дне остался отпечаток: скала, обвитая туманом. Человек бы не вышел.
– …Реполов, это Гнездо, ответьте!
– Пометьте там себе – тут слепое пятно. Ущелья, скалы. Густой туман, сильная ионизация… – Рубен сморгнул. Кажется, разряды. Сотни мелких булавочных молний. – Аномальная зона. Электроника сбоит, а ваш локатор она просто поглотила. Оттого он пустоту и показал.
– Так у нас не погодный радар, а картографический. Уходи оттуда, парень!
Да я, признаться, уже. Упс! Кто кинул здесь эту каменюку?
– Пойду проверю другую. Дайте наводку на ближайшую.
– Может, – неуверенно сказали в наушниках, – в другой раз?
«Работа пилота связана с ярко выраженным эмоциональным фоном». Капитан «Пеллеса» это понимает. Спасибо, дружище, но… Я пилотом не работаю. Я живу им.
– Давайте. Топливо у меня, – быстрый взгляд на приборы, – есть еще.
– Тебе еще наверх подниматься.
На одном основном? Подниматься? Вы шутите!
– Если найду что-нибудь подходящее, не я к вам, а вы ко мне спуститесь. Прошу разрешения действовать по обстановке, – Рубен ухмыльнулся в микрофон. Только один человек может запретить ему оторваться в свое удовольствие. Dux bellorum экспедиции, муж его жены. Рассел Норм. Попробует? Норм ведь знает, кто я такой. Что я такое. Я ведь и по званию старше. Брюска спрашивал, почему я не на Пантократоре. Ко всему прочему, сидя на одной планете, мы бы поневоле мерились авторитетами. Ежечасно. У нас чудный повод для драки.
– Ты знаешь, что ты должен делать. Если вторая зона будет непригодна – садись, где сможешь, включай маяк и жди. К тебе вылетит другой пилот. Я остаюсь на связи.
Вот так. А он сильный игрок.
– Слушаюсь.
И, памятуя кипящую туманом каменную кашу, откуда только что вырвался – человек бы не вышел, точно! – Рубен с большой неохотой вновь канул в облака.
* * *
– Все по транспортам, живо!
Право первой массовой высадки за бойцами ССО. Расселись продольно в узких отсеках: ни дать, ни взять горошины в стручках. Потряси – загремят. А трясти будет, чего уж там. Это матушка-атмосфера.