Фаина подплыла к стоящему за стойкой хозяину, отстранила Никиту локтем, расправила на груди черные кружева и сказала на чудовищном немецком:
- Потеряла брошку… в комнате, когда здесь жила…
- Вам ничего нет, - поспешно отозвался хозяин, выразительно кося глазами в сторону князя.
Никита понял, что слова про потерянную брошку не более чем пароль. Удостоверившись взглядом в моральной поддержке хозяина, он решительно положил руку на сдобное плечо обладательницы васильков:
- Вы были горничной у княжны Репнинской? Дама крепко зажмурилась, потом подпрыгнула на месте и с неожиданным проворством метнулась к двери. Никита бросился за ней, крича вдогонку:
- Подождите, сударыня. У меня благие намерения. Я друг Мелитрисы. Я князь Оленев. Я ее опекун. Мы сейчас купим сто брошек. Где Мелитриса?
Он догнал ее уже на улице, и то потому, что она вдруг встала столбом, повернув к нему разгоряченное лицо:
- Это я вам письмо послала?
- В нем было три слова? - ответил Никита вопросом на вопрос.
- Вот именно, сударь. - Фаина улыбнулась, - и заметьте, написано ее почерком. А она мне говорила:
"Фаина, можешь сама написать эти три слова. Главное, чтоб он их получил".
Видя явное смущение князя, она плавным жестом поправила поля шляпы, кокетливо повела плечом.
- Только уйдемте отсюда поскорее. Мне нельзя здесь задерживаться.
И она почти побежала вперед, матерчатые васильки порхали перед ее красными щеками, как мотыльки.
- Нам надо поговорить, - поспешая за ней, повторял Никита.
Они поговорили, отбежав от "Синего осла" на расстояние, которое обычным шагом можно покрыть только за полчаса. Перед ними расстилалось живописное длинное озеро, за спиной - обычная улочка, застроенная серыми, узкими, впритык стоящими домами, противоположный берег принадлежал садам и ивам.
- Туда, - Фаина указала на узкий пешеходный мостик и побежала к деревьям, купающим в воде ветви, длинные, как волосы красавицы.
Под ивами она перевела дух.
- Только я вам ничего определенного сказать не могу. Так и знайте.
- А мне и не надо, - Никита уже отсчитал пять монет. - Мне бы в самых общих чертах.
Он готов под присягой поклясться, что не заметил, как из его руки исчезли деньги. Вот он их держал, вот размышлял, а не обидит ли ее сия подачка, а вот, судя по удовлетворенному лицу Фаины, деньги уже находятся где-то в складках ее обширной оранжевой юбки, а может, под шляпкой или под парусящими от ветра кружевами.
- Спрашивайте… ладно. Бог с вами. Но знайте, мне вам ничего отвечать нельзя. Меня не только от должности отставят, но и жизни могут лишить. Я знаю, что говорю. Но знаю также, что превыше всего в мире - любовь, - васильки на шляпе закивали с полным согласием. - Отвечать вам буду только "да" и "нет", а то ведь вы захотите душу мою до дна опорожнить.
- Согласен. Где Мелитриса?
Фаина выразительно расширила глаза.
- Ах, да… Мелитриса сейчас в Кенигсберге?
- Нет.
- То есть как - нет? Ее увезли?
- Да.
- Силой?
- Нет.
- Кто?
- Кто-кто… Дед Пихто! - в сердцах крикнула Фаина. - Договорились ведь!
- Ну ладно, успокойтесь. Ее увез Осипов? - Видя, что она медлит с ответом, Никита уточнил: - Тот человек, что жил с ней в гостинице?
- Да.
- Ей угрожает опасность?
Фаина пожала плечами, де, нам всем в этой земной юдоли угрожает опасность.
- Он повез ее в Петербург?
- Туда ей нельзя, - вдруг более развернуто ответила Фаина.
- Почему?
Вздох, поднятые к небу глаза… Чертова оранжевая утка - как с ней разговаривать?
- Вы можете мне внятно сказать, кто и зачем похитил Мелитрису? Кому вы служите? - Никита поспешно отсчитывал серебрянные рубли, - руки его от нетерпения дрожали. - Кто этот Осипов?
- Вот этого я вам никогда не скажу, - Фаина решительно отвела его руку с деньгами. - И как вы фамилию-то эту узнали? Не положено вам знать, кто такой Осипов. Засекреченная эта фамилия! И забудьте ее. Они к Мелитрисе хорошо относятся, не обижают. Они ее спасти хотят.
- От чего - спасти?
- Как от чего? Она же государыню хотела отравить!
- Государыню?.. - Никита что есть силы вцепился в ствол ивы, да так ловко, что оцарапал руку корешком отломанного сука.
Не хотела Фаина этого говорить, но, видно, бдительность потеряла, видя, как князь страдает, где-то на дне души отворились вдруг запретные двери, и тайна проворным воробьем выпорхнула на свободу. Сейчас главное клетку поплотнее захлопнуть, ничего более не сказать. Эх, как он руку-то располосовал. Наверное, гвоздь в старом дереве был - не иначе.
Никита меж тем достал платок, стараясь стянуть кровоточащую рану. Вечная его история! Он вспомнил вдруг, как поранился стаканом, когда Гаврила принес весть о смерти младенца-брата. Но "смерть общий удел", говорят древние. Мальчик мог умереть, это понятно. Но Мелитриса не может быть отравительницей. Хотя на Руси все возможно. Бумага все стерпит.
- Донос? - он строго посмотрел на Фаину. Та трясла головой - ничего больше не скажу! Да он и не будет спрашивать. Теперь понятно, почему дело это окутано тайной и почему Фаина помертвела от страха. Перед Тайной канцелярией мы все делаем стойку смирно и запечатываем рты.
- Успокойтесь. Я не буду вас больше мучить вопросами. Но адрес свой вы мне можете дать?
- Нет.
- Клянусь, я им воспользуюсь только в случае крайней необходимости.
- Нет.
- Подойдем с другого боку… Я должен найти Мелитрису. Я должен ей помочь. Я должен ее увидеть.
Фаина смотрела на него вытаращив глаза, потом отерла тыльной стороной ладони пот на висках и подносье.
- Она верит мне, - продолжал Никита, ударяя себя в грудь кулаком, в котором были зажаты монеты. - Я не имею права бросить ее на произвол судьбы. Ради Мелитрисы я приехал в этот город. И плевать я хотел на Тайную канцелярию!
- В Польшу они ее повезли, - сказала Фаина свистящим шепотом. - В горнило войны. Зачем - не знаю. Думаю, что они ее прячут. - Она поймала кулак Никиты, разжала его без усилия и взяла деньги.
- Только ради любви, так и знай. Ишь, вспотели, - она любовно огладила монеты.
- А Осипов - подлинная фамилия?
Фаина погрозила Никите пальцем, словно нашкодившему ребенку, потом подобрала юбки и быстро пошла прочь.
- Клянусь, ни одна живая душа не узнает о нашем разговоре. Спасибо.
- Прощайте, князь, - донеслось из ивовой пущи, оранжевая юбка последний раз полыхнула закатом и пропала за деревьями.
Разное
Как это часто бывает, если ты на правильном пути, судьба не останавливается в своих благодеяниях. Зайдя в тот же вечер в недавно открытый православный храм, Оленев встретил там своего попутчика - полкового священника отца Пантелеймона, милейшего человека, и тут же выяснил, что отец Пантелеймон собирается в действующую армию. Никита сразу стал просить взять его с собой.
- Волонтером, ваше сиятельство? Помнится, вы не хотели воевать. Что заставило вас переменить решение? Зачем вам ввергать себя в пучину горя, греха и соблазна?
- Какой соблазн, батюшка? Я должен найти друга - полковника Белова. Может быть, военная канцелярия в самом Кенигсберге смогла бы сообщить мне, где находится его полк?
- Могла бы, - улыбнулся священник, - только за точность бы не поручилась.
- Вот и я так думаю, а потому буду искать его в самой армии.
Никита надеялся, что рекомендательное письмо Шувалова, уже послужившее ему, откроет полог палатки фельдмаршала Фермора.
- Ну что ж, - сказал милейший отец Пантелеймон, - рад оказать вам услугу. Но для поездки в армию, которая, по моим сведениям, вышла из города Познань и направляется теперь к Одеру, чтобы идти воевать Брандербургию, вам надо иметь тщательно выправленный паспорт.
- Я же оформил паспорт в Петербурге.
- Его, батюшка князь, надо перерегистрировать в местной ратуше у нашего наместника графа Корфа. Если вы завтра представите мне свой паспорт, то я, пожалуй, помогу вам ускорить эту процедуру.
Теперь предстояло сообщить Гавриле о предстоящем отъезде, да так, чтобы он не потащился за барином. В этом была своя трудность. Гавриле не нравился Кенигсберг и его жители. Влажный морской воздух вызывал у камердинера боли в суставах (можно подумать, что в Петербурге воздух был суше), квартира была тесна и неудобна, торговля шла плохо. Гаврила решил в Пруссии подзаработать и захватил из отечества капли глазные, кармин красный, пудру для париков и чрезвычайно вонючую мазь для снятия мозолей. Но как видно, глаза у немцев не болели, а обувь готовили удобную и не способствующую мозолеобразованию. Еще Никита подозревал, что не последнюю роль в образовавшейся нелюбви к прусской столице сыграла одна из ее дочерей, а именно фрау К.