- Я не забыла и второй вашей просьбы, - голос Екатерины звучал попрежнему насмешливо, словно просьба эта касалась какой-то светской мелочи. - Вы, кажется, интересовались нашим общим другом с острова Мальты?
Это была уже щедрость - королевская! - вспомнить сейчас о Сакромозо. Никита замер, боясь каким-либо жестом или даже дыханием своим спугнуть прихотливый бег мыслей в умной голове собеседницы.
- У Сакромозо карие глаза… родинка, вернее, пятнышко без выпуклости вот здесь, - она коснулась своего острого подбородка, - лицо бледное… и еще, очень характерный жест. Когда он нервничает или чем-то озабочен, то начинает тереть свои руки - оч-чень красивой формы… так, словно они у него чешутся, - она показала, проиграла всю сцену, - потом опомнится, смутится, сядет как ни в чем не бывало.
- О, благодарю вас, ваше высочество, за вашу милость и доверие ко мне.
- Вот именно, доверие, - сказала она строго. - Я могу быть уверена, что бумаги мои будут в сохранности?
- Да.
Никита расстегнул пуговку потайного кармана в камзоле, достал письма и с поклоном протянул их Екатерине.
И тут на глазах свершилось чудо, исчезла чопорная и надменная великая княгиня, перед ним сидела прежняя Фике - испуганная, взволнованная и счастливая. Ей и в голову не пришло стесняться князя Оленева. Она цепко держала свои письма, читала их с жадностью, мяла от нетерпения, чему-то усмехалась. Потом перевела дух, как после быстрого бега или утоления любовной лихорадки. Письма были аккуратно сложены и спрятаны за лиф.
- И еще скажу вам, князь. Я знаю вас уже четырнадцать лет. Это большой срок, поэтому я с полным правом могу дать оценку вашему поведению. - Я нахожу его безупречным, - она улыбнулась кокетливо, обнажившийся надломленный с уголка передний зуб не только не испортил этой улыбки, но придал ей домашний, интимный характер.
Никита вспыхнул, чувствуя, что не только лицо его покраснело, кровь прилила и к шее, и к рукам, даже икры ног вспотели.
- Поэтому я по-прежнему ваш должник, - продолжала Екатерина. - В случае нужды обращайтесь ко мне всегда - я помогу, - в последних словах уже не было никакого кокетства, это были посулы царицы, небожительницы, которая обратила взор свой на смертного и обещала вспомнить о нем, когда придет срок.
Никита склонился чуть ли не до полу.
- Ах, да, чуть не забыла. Попробуйте поискать вашу девицу в Кенигсберге в гостинице "Синий осел". Не правда ли, странное название?
Когда Никита уходил, вслед ему прозвучал звон колокольчика.
- Иван, затопи камин, - приказала великая княгиня вошедшему слуге.
"Даже спрятанные на груди письма жгут ей кожу, - подумал Никита. - Сейчас бумаги пойдут в огонь. И все будет забыто".
Через три дня Никита был уже в дороге.
"Синий осел"
Оленев не застал в Кенигсберге друга. Белов отбыл в армию, в какой-то польский городишко, название которого квартирная хозяйка фрау К., постная, некрасивая особа, конечно, запамятовала. Во время их короткого диалога с лица ее не сходило выражение подозрительности, словно неожиданный гость, хоть и выглядел приличным человеком, в любую минуту может посягнуть на ее собственность или, того хуже, - честь. Но как только Оленев сообщил, что он друг ее постояльца, что намеревается дождаться его здесь и готов заплатить вдвое за уже оплаченное жилье, эта сухая роза сделала неробкую попытку расцвести, обнажив в улыбке бледные десны и дурные зубы. О, она обожает русских! Они так щедры, приветливы и нетребовательны! Оленеву были предоставлены Сашины апартаменты, Гавриле отвели крохотную комнатенку с балконом. Камердинер сразу же взял бразды правления в этом маленьком хозяйстве в свои руки. Но фрау К. не сдалась. Пытаясь закрепить только ей видимые и понятные права на постояльца, она двинулась утром с большим подносом в комнату князя. На подносе дымился кофе, булочки были поджарены, масло уложено розочками. В дверях она была остановлена Гаврилой. Он строго посмотрел сухой розе в глаза, отнял поднос и плотно закрыл за собой дверь. После этой сцены хозяйка не упускала возможности многозначительно улыбнуться постояльцу и намекнуть прямым текстом, что не все русские щедры и приветливы, встречаются такие крохоборы, что и немцев за пояс заткнут.
Словом, кенигсбергская жизнь потекла, и Никита тут же постарался пустить ее по нужному руслу. Но было вовсе не просто найти в большом, чужом городе, где полно трактиров, гербергов, постоялых дворов и гостиниц - нужную. Никита предположил, что искомый "Синий осел" должен располагаться не в центре. Вряд ли Мелитриса и ее спутник, кем бы он ни был, захотят афишировать свое пребывание в прусской столице. Но поиск надо начинать все равно с центра города. Вначале он расспросил хозяйку.
- А почему он синий? - спросила разумная женщина.
- Какой цвет предпочитаете вы?
- Зачем мне предпочитать цвет ослов? Они бесцветны.
Словом, фрау К. не знала такой гостиницы. После этого разговора Никита стал обращаться к хозяевам всех гостиниц, харчевен и аптек, которые встречались на его пути. Было бы легче, если бы спрашиваемые честно отвечали "не знаю". Не желая ронять своего профессионального реноме и симпатизируя русскому с безукоризненным немецким, они давали советы и взаимоисключающие друг друга указания.
Никита нашел "Синего осла" только на третий день. Надо ли описывать, каким громом среди ясного неба, "ударом поддых", как говаривал Корсак, было сообщение, что проживающая в гостинице графиня Грауфельд оставила сей дом неделю или около того назад при странных обстоятельствах.
- И что это были за обстоятельства?
- Мне не хотелось бы говорить на эту тему, сударь, - твердо сказал хозяин.
- Но вы же сами сказали мне про "обстоятельства"!
- Простите, сударь, во всем виновата моя болтливость. Время военное, смутное…
- Графиня Грауфельд жила одна?
- Нет. Графиня приехала с господином.
- Графом Грауфельдом?
- У господина была другая фамилия. Сейчас посмотрю… вот Осипоф… Он опекун графини.
- Как опекун? Я ее опекун!
Хозяин посмотрел на Оленева внимательно. Вся эта история с прежними постояльцами выглядела подозрительно, а теперь что ни день появляются какие-то люди, и всех интересует эта русская девочка в очках.
- Что за фамилия такая дурацкая - Осипов? Куда они отбыли? - негодовал Оленев.
- Сие мне неизвестно.
Хозяину давно прискучил глупый разговор, да и не обязан он… "Синий осел" приличная гостиница, а не притон для таинственных проходимцев. Но… "Нет такой вершины, которой не возьмет осел, груженный золотом", - говорят французы. Оленев был щедр, а "Синий осел" не был исключением из прочих упрямых парнокопытных. Хозяин не только рассказал все подробности "загадочных обстоятельств", но показал недавно вернувшуюся к жизни служанку, что лежала в комнате за стойкой, а потом проводил Никиту в те самые апартаменты, где жила таинственная графиня.
- Когда все приключилось, я имею в виду выстрел, дамы - графиня и ее дуэнья, занимались шитьем. Вот здесь на столе лежало очень много оранжевой материи, такой шелковой… Прямо зарево! Я и не знал, что русские так любят оранжевый цвет.
Никита вдруг усомнился во всем, рассказ хозяина попахивал легким сумасшествием.
- Как выглядела графиня?
- Юна… худа… красива, - хозяин поднял глаза к потолку. - Дуэнью зовут Фаина. Она добра и бестолкова, крупная такая дама, - он поднял руки и растопырил пальцы, показывая полногрудость загадочной дуэньи. - Да, забыл сказать… графиня носила линзы.
Она!
На квартиру Никита явился совсем потерянный. Что делать? С чего начать поиск? Вывод напрашивался сам собой - надо звать на помощь друзей.
- Сейчас лето. Корсак ваш в плавание ушел, помяните мое слово, - пытался отрезвить барина Гаврила.
- Ушел, значит, письмо ему оставлю. Корсак человек общительный, мог что-нибудь видеть, слышать… Гаврила, неужели ты не хочешь съездить в Meмель? Алешка о нем столько рассказывал!
Дорогу в Мемель покрыли за три дня. С чем хорошо в Пруссии, так это с дорогами: гладкие, твердые, без ненужных изгибов. Да и что говорить, место плоское и грунт отменный. При таких песчаных грунтах и в России могли бы быть приличные дороги.
Имея в кармане рекомендательное письмо от Ивана Ивановича Шувалова, Оленев сразу направил стопы к вице-адмиралу Полянскому - и в тот же день был принят. Полянский принял князя очень благосклонно и сообщил, что фрегат Корсака вкупе с галиотом "Стрельна" вышли в море во исполнение приказа Ее Величества. Оленевым было испрошено позволение оставить Корсаку малое письмецо и получено разрешение передать оную писульку флигель-адъютанту с тем, чтобы в конце навигации, а именно осенью, он и вручил ее адресату.
От последних слов вице-адмирала Никите стало особенно тошно. Мало ли какие беды случались у него в жизни, но в одном судьба всегда была к нему милостива - она не отказывала в помощи друзей. Где вы, гардемарины?
В самом трагическом настроении он вернулся в Кенигсберг, и тут ему повезло. Не столько веря в успех, с которого начал поиск (так грибник все шарит и шарит под елкой, где в прошлом году нашел белый), Никита опять поехал к "Синему ослу". И надо же такому случиться, что в тот самый момент, когда он приступил к разговору с хозяином, в общую залу вошла невообразимая особа в обширной шляпе с васильками и оранжевой юбке, очень похожей на те абажуры, которыми далекие потомки Оленева стали украшать свой призрачный уют.
- Она, - сказал хозяин, не скрывая своего восхищения. - Сия дама уже приходила сюда после отъезда. На ее имя поступает почта. Только она ни бельмеса по-немецки. Несколько слов…