Мы играем в русскую рулетку. Все: и ты, и я, и народ, и даже эти, – он указал пальцем
вверх, – пан или пропал.
– А сам, что думаешь?
– Не скажу, – под маской обозначилась улыбка, – а вот, не скажу. Кто тебя знает.
– И я так думаю, – Алекс пожал руку "Алексу", – кто это с "калашниковыми"?
– Друзья! Белый Дом находится под охраной российского МВД, – "тезка" присел на
корточки, – ох, что ночью будет. И покурить-то нормально нельзя, маска поганая мешает.
Новости слышал?! Война идет во всех эшелонах власти. Янаев отменил все три указа
Бориса Ельцина, так как они "противоречат законам и Конституции СССР", – он скорчил
гримасу, – кто их разберет.
– Там черт голову сломит в этих законах, – подыграл Алекс. Ориентироваться в
законах стран, где приходится работать – издержки его профессии. В Союзе же, где жизнь
всегда текла в заданном русле, граждане мало интересовались правилами. Опирались
скорее на мораль и "что такое хорошо и что такое плохо".
– То-то и оно, – парень баловался зажигалкой, то и дело зажигая пламя и тут же гася
его, – к чему все это? Все равно никаких прав не имеем, а чиновники, кому надо, пусть
учат пресловутые законы. То ли дело на "загнивающем Западе": права человека,
собственности. В полицию попал, тебе десять раз твои права зачитают.
– Ничего, скоро и у нас все будет, – не разделял пессимизма Алекс.
– Какое там! Если только внуки доживут или правнуки.
– Неужели, ты такой старый? – иронично заметил он.
Но собеседник не обратил внимания на издевку.
– Надоело, – парень встал и, повернувшись, скрылся за углом.
Алекс прошел по коридору и вышел на улицу.
Прошел слух, что на Манежной площади замечено движение танков с замазанными
номерами. Раз пошли на такое, то будут не только запугивать, но и действовать. По
мнению людей на набережной, бронетехника направляется к парламенту.
– Земля слухами полнится, – хладнокровно прокомментировал это известие Алекс.
Он привык ждать подходящего часа для выполнения приказа, мог часами сидеть,
глядя в окуляр снайперского прицела, или стоять под проливным дождем. Но ожидание в
нынешней ситуации и полная неопределенность впереди его тяготили, рождая в уме
неблагонадежные мысли. Если там, наверху играют в кошки-мышки, то должен ли он
слепо потакать указаниям свыше?
Народ с готовностью ждал обещанного момента. Часть "демонстрантов",
доведенных до "кондиции" алкоголем, расходиться не желала. Другие – и их было много
больше – чувствовали остроту момента, понимали, что именно их руками творится сейчас
история, не могли покинуть поле боя. Война уже идет: столкнувшись два времени – старое
и новое – не могли уже разойтись в разные стороны.
Бом-бом!
Победитель будет один!
Вступил в силу комендантский час.
* * *
"На час ночи намечено блокирование Дома правительства спецназом. Охрану будут
обеспечивать около двух тысяч организованных защитников, среди которых триста
вооруженных профессионалов", – заявил перед депутатами РСФСР министр обороны
Константин Иванович Кобец.
Не исключается и возможность применения психотропных средств.
* * *
Алексу впервые более чем за сутки дали возможность отдохнуть. Несомненно, он
был профессионалом, но никто в Доме Советов этого пока не знал. Иначе…
* * *
Он стоял в уже знакомом кабинете перед пустым столом с несколькими телефонами и
листками бумаги. Дверь в смежную комнату была открыта, и оттуда раздавался легкий
шорох, кряхтение и чей-то приглушенный шепот. Полумрак по-прежнему рассеивался
свечением голубого экрана, а в комнате горели три неоновые лампы под потолком.
Ему даже не предложили присесть, как раньше, а бесцеремонно доставили в кабинет.
Сейчас же он стоял и оглядывался, предоставленный собственным мыслям, предвкушая
бурю.
Приземистый хозяин сменил свой костюм на свитер и потертые джинсы и выглядел
заправским дачником. От официоза не осталось и следа, но спокойнее не стало. Казалось,
атмосфера вокруг сгустилась до состояния желе и гудела от напряжения. От гула
закладывало уши, на языке явственно ощущался металлический вкус адреналина. Вот он,
час расплаты. Халатность капитана сыграла с Алексом злую шутку.
Чиновник уселся в кресло и предложил присесть "гостю" на жесткий стул. Свет
погас, и зажглась настольная лампа, создавая иллюзию допроса. Может, он и дока в
политике и подковерных интригах, но играть в спецслужбы у "колобка" получалось слабо.
Хотя легче от этого не стало.
Алекс чувствовал, что голова его уже покоится на плахе. Неужели провал?
Из ящика стола чиновник извлек небольшую красную книжицу и покрутил перед
носом у Алекса, подтверждая опасения.
– Вам знакомо это?
Алекс пожал плечами. Оставалось только догадываться, как ксива капитана,
украденная у того из кармана ушлым вором, попала в руки крупного государственного
деятеля. Но сейчас перед ним стояла одна задача: вырваться из капкана, в который утерей
своего служебного удостоверения его загнал опекун и куратор.
– Отвечай! – хозяин кабинета развернул настольную лампу, ослепив Алекса, – я,
кажется, с тобой говорю.
Детский сад. Голос не гремел под сводами потолка, не срывался на крик, но змеей
заползал в душу, пробуждая забытые страхи. Наверное, с кем-то такой способ работает.
"Колобка" стоило бояться. Его розовых щек, глубоко посаженных поросячьих
пронзительных глаз, пухлых причмокивающих губ.
Ссутулившись в пучке света, Алекс втянул голову в плечи, лицо предательски
исказил испуг, сил хватило произнести только едва различимое:
– Нет, я не знаю… что это.
– Значит, не знаешь, да?
– Нет, и не понимаю причину разговора, – Алекс старался сохранить достоинство,
храбрился, но голос его дрожал. Он постепенно входил в роль.
– Кто твой друг? – злорадствовал чиновник.
– Какой?
– Вместе с которым ты был у меня.
Всем своим видом Алекс выказывал полное непонимание сложившейся ситуации.
– Нас было четверо…
Лампу опустили, и он увидел выражение лица своего собеседника. "Компенсирует
комплекс роста за счет социального статуса. Комплекс Наполеона", – пришла в голову
мысль.
Чиновник задавал вопросы один за другим, казалось, они напрямую не касались
происходящих событий, но уже через десять минут он считал, что знает об Алексе все. За
десять минут он с удовольствием полакомился легендой, преподнесенной на блюдечке с
голубой каемочкой.
– Так, значит, вы его не знаете? – хозяин кабинета сменил гнев на милость, поумерив
тон.
– Нет. Мы познакомились на улице девятнадцатого августа возле здания парламента,-
в который раз ответил Алекс.
– Отлично. Отлично. Значит, вы не знаете, что ваш знакомый, – чиновник сделал
ударение на слове "знакомый", – сотрудник КГБ СССР?
– Как? – Алекс едва не упал со стула. Станиславский бы аплодировал стоя.
– Вот так, – собеседник потирал руки, удовлетворенный произведенным эффектом. –
Вы единственный были все время у нас на виду. Остальные исчезли, даже не пришли за
очередной порцией информации. – Он на секунду задумался, – нам будет еще необходима
ваша помощь. Вы помните всех из своей четверки?
Алекс кивнул, готовый сотрудничать с представителем власти.
– Если кто-то из них появиться в поле вашего внимания, – чиновник подался вперед,
тон беседы становился более доверительным, – а особенно ваш "друг", незамедлительно
сообщите нам. Только сами ни в коем случае ничего не предпринимайте. Кто их знает, что
у них на уме.
Всем своим видом Алекс выказывал полное понимание чрезвычайной важности
вопроса и признательность за оказанное ему доверие.
– Я могу идти?
– Да, конечно, – его собеседник не считал нужным продолжать разговор, – еще есть
для вас отдельное поручение: необходимо обеспечить проезд к парламенту автобусов
Латвийского телевидения и съемочной группы Си-эн-эн. Нам нужно, чтобы весь
цивилизованный мир увидел происходящее, поддержал нас.
В коридорах Белого Дома было темно, и Алекс шел наугад. Прислонившись спиной к
бетонной стене, он, чтобы унять бешеный ход мыслей, помассировал указательными
пальцами виски, почувствовав пульсацию вен.
Вся набережная освещалась прожекторами, что облегчало ориентирование в толпе.
Подойдя к баррикаде, Алекс подозвал группу молодых людей, собравшихся неподалеку.
– Надо разобрать, – указал он на сооружение.
– Что разобрать? – не поняли они.