Элизабет пожелала отцу спокойной ночи, он погладил ее по щеке, и она отправилась вслед за незнакомой девушкой по коридору и вверх по лестнице. Здесь находились огромные покои с видом на двор и высокую сторожевую башню и маленькая комната для переодевания, где спала ее личная служанка.
- Мария еще здесь? - спросила она девушку, которую звали Теа.
- Мария? Прислуживавшая вам раньше? Нет, она ушла через пару недель. Думаю, она вернулась к своим родителям, но точно не знаю. Я здесь только со дня святого Мартина.
Она молча делала свою работу. Теа была немного нерасторопной, и ее боязливый взгляд выдавал неуверенность. Элизабет ждала, пока ей помогли переодеться и откинули одеяло.
- Спасибо, это все. Ты можешь идти.
- Мне остаться ночевать здесь, на случай если вам что-нибудь понадобится ночью? - спросила девушка.
- Нет, можешь возвращаться к другим служанкам. Как мы будем общаться дальше, мне нужно еще подумать.
Теа сделала книксен и вышла из комнаты. Элизабет села скрестив ноги на кровать. Что за невероятный день! Сегодня утром она еще была изгнанной из борделя шлюхой, а вечером - дочерью епископа фон Брунна и Катарины Зуппан. Она даже вспомнила имя своей матери, которая несколько лет провела в крепости Мариенберг, хотя была замужем за советником Зуппаном и подарила ему сына. Она жила с епископом как супруга и родила ему троих детей: старшего сына, который умер, затем девочку, которую крестили как Элизабет, и год спустя мальчика Георга. Где он сейчас мог быть? Она спросит у отца. Смеющееся лицо Георга стояло у нее перед глазами.
Элизабет думала о своей матери. Прожив в крепости восемь лет, она вдруг решила вернуться к своему мужу в город. Элизабет тогда было пять лет, и это для нее не имело особого значения. Мать не очень заботилась о своих детях, поручив их воспитание старой няне. О ней Элизабет вспоминала с нежностью: няня не проглотила бы эту ложь, как другие: ее отец, жених, все эти люди, которые видели ее каждый день. Почему никого не удивило, что она, никому ничего не сказав, ушла в монастырь? Почему никто не поинтересовался о ней в монастыре? Даже Альбрехт. Ей было больно думать об этом.
Разве это не было его долгом - по крайней мере, еще раз поговорить с ней? Тогда сразу выяснилось бы, что ее нет в монастыре, и ее начали бы искать и освободили. Если бы няня была жива, она бы никому не дала покоя, пока не узнала правду.
У Элизабет возникло нехорошее чувство: кому теперь хотелось, чтобы выяснилась эта гнусная правда? Только не ее отцу! Элизабет этого тоже не хотела, но как жить с грузом этой тайны? В постоянном страхе, что в ней узнают шлюху и опозорят?
- Тебя ничего другого и не ждет, - сказала она себе. - Какой же был выход? Бордель в Нюрнберге?
Элизабет упала на пуховые подушки, натянув одеяло до подбородка. Нет, проституция не была той альтернативой, которую стоило рассматривать.
Глава 24
Они встретились в переднем дворе возле места для купания лошадей и решили немного прогуляться перед воротами, чтобы избежать направленных на них любопытных взглядов.
- Я все еще в замешательстве, - призналась Элизабет. - У меня такое чувство, будто я сплю и вижу прекрасный сон, но в любую минуту могу проснуться.
- Да, это была совершенно другая жизнь в монастыре цистерцианок, - сказал каноник. - Нищенствующий орден вместо роскошного отцовского двора.
- Слишком роскошного… - вздохнула Элизабет.
- Да, слишком роскошного для епископа в условиях острой нехватки денег! А его все чаще меняющиеся содержанки! - Он остановился и озадаченно посмотрел на нее. - О, мне не следовало этого говорить и вызывать у тебя чувство стыда, хотя все об этом знают. Но это не позволяет мне говорить такое при тебе. Прости меня!
- Да, конечно, - нетерпеливо сказала она. Чтобы вызвать у нее чувство стыда, нужно было что-то более значительное, чем упоминание слова "содержанка"! Разве ее мать не жила в грехе в роли любовницы? Разве сама Элизабет не была внебрачным ребенком епископа? Священнослужителя, давшего обет безбрачия? Но об этом, похоже, никто не задумывался. Внебрачный ребенок горожанина или крестьянина предавался опале, а другие дети насмехались над ним. Король, герцог и епископ могли себе позволить признать своих детей и ввести в высшее общество. Мораль никогда не была абсолютной, она зависела от власти и богатства.
- Я испортил тебе настроение своими словами?
- Нет, - ответила она. - Ты считаешь меня настолько щепетильной? Вспомни наш совместный поход в Прагу!
- Да, но ты целый год провела с монахинями.
Альбрехт фон Вертгейм остановился и внимательно посмотрел на нее.
- Как ты похудела, - произнес он, убирая с ее лица прядь волос. - Это была нелегкая жизнь. Они морили тебя голодом?
- Мне не приходилось голодать, - уклонилась от ответа Элизабет.
- А твои руки! Как выглядят твои руки? - Он взял ее руки и повернул ладонями вверх. - Они такие шершавые и красные. Цистерцианки поручали тебе тяжелую работу!
Элизабет высвободила свои руки. Если бы он видел их сразу после того, как она покинула бордель! Сейчас мозоли и царапины от стирки уже сошли. В доме каноника она не держала в руках ничего кроме пялец или книги.
- Все было не так уж плохо, - ответила она.
Они какое-то время молча шагали рядом. Затем он спросил:
- Что теперь будет?
- Со мной? - Элизабет пожала плечами. - Пока я останусь у отца в крепости. Ты только подумай, он ничего не изменил в моих покоях! Все на своих местах: мои платья, украшения, книги и рукоделие.
- Да, твои книги! - Альбрехт фон Вертгейм рассмеялся. - Твой отец считал тебя сумасшедшей, и капеллан тоже, но ты прожужжала ему все уши, что твоему отцу следует покупать тебе больше книг. Я до сих пор слышу его слова: "Закопаться в книгах? Это занятие для монахинь и священников - и, поверь мне, даже я во время учебы до такого не доходил. А ты девушка…" Конечно, ты, как всегда, своего добилась. Он безумно тебя любит и готов перевернуть мир для тех, кто ему дорог. - Последние слова он произнес с горечью.
- Заставив при этом страдать жителей Вюрцбурга и епископства, - добавила Элизабет.
- Да, это правда. Поэтому мы не собираемся это дальше терпеть! - выпалил он.
- Мы? Кто это "мы"?
- Капитул, наши монастыри в Вюрцбурге, городской совет и буржуазия, другие провинциальные города, общины и дворяне, которым епископ задолжал и которые потеряли всякое терпение. Мы создали объединение.
Элизабет охватило нехорошее чувство. Все это уже когда-то было. И чем кончилось?
- Он этого так не оставит, - возразила она.
- У него не будет выбора!
- Да? - подбоченилась Элизабет. - А что произошло в последний раз, когда совет и капитул отказались ему повиноваться? Его заимодавцы угрожали городу и осадили его, заставив горожан дрожать от страха! Им было все равно, кто оплатит счет, главное, чтобы они получили свои гульдены. К тому же он бросил в темницу прибывшую к нему на переговоры делегацию, чтобы еще больше усилить давление на город. - У нее на глазах появились слезы. Элизабет сказала "он", потому что не смогла назвать его своим отцом. - А советника Майнталера несколько месяцев держал в сторожевой башне - просто так. Без всяких причин!
Она замолчала, заметив удивление на его лице.
- Ты хорошо осведомлена. Не знал, что новости из Вюрцбурга беспрепятственно проникают сквозь стены монастыря.
Элизабет отвернулась, ничего не ответив. Это было очень непросто - врать. Ей следовало осторожнее вести себя с ним, следить за тем, что она говорит, если она не хотела уже сегодня нарушить обещание, данное отцу.
Они медленно возвращались к воротам.
- К сожалению, я должен идти. Настоятель созвал внеочередное собрание капитула, на которое для поддержки пригласил папского легата.
Элизабет стало дурно от упоминания папского легата. Она могла только надеяться, что больше никогда с ним не встретится, а если и встретится, то он не узнает в ней шлюху, делившую с ним ложе!
- Хорошо, желаю вам удачи в переговорах, - сказала она, протягивая ему обе руки на прощание.
- Да, я тоже нам этого желаю, - совершенно серьезно ответил Альбрехт фон Вертгейм. - Ты понимаешь, какие последствия будет иметь наш успех для тебя?
- Скажи мне!
- Ты должна будешь сделать выбор между отцом и тем, что мы считаем для всего епископства Вюрцбург и всех его жителей правильным.
- Что вы намерены делать? Вы собираетесь убить его и меня заодно, если я встану на его сторону? - спросила Элизабет, нервно смеясь. Эти слова пробудили в ней что-то.
- Что за ерунда! Конечно нет! - возмутился молодой человек. - Мы хотим, чтобы в Вюрцбурге царили закон и порядок. Смерть - это противоправное деяние.
- Прекрасно, значит, мы придерживаемся одного мнения, - сказала она язвительно.
Он взял ее за плечи и внимательно посмотрел на нее.
- Элизабет, речь идет о серьезном деле, которое коренным образом изменит не только его жизнь. Он потеряет свою власть и влияние и не сможет больше содержать своих родственников и друзей, любовниц и их детей… и тебя тоже! У него больше не будет денег для вас, не будет места в епископской крепости. Ты должна это понять.
Прищурившись, она решительно посмотрела на него.
- И что ты мне посоветуешь? Я должна взять меч и вместе с отцом защищать наше имущество? Или мне перейти на сторону добра и до конца моей грешной жизни оставаться в монастыре?
- Я не это имел в виду, - расстроенно сказал он. - Ты никогда не хотела замечать промахи отца. Мне бы только хотелось, чтобы ты видела его таким, какой он есть на самом деле, и из-за дочерней любви не совершила, скажем, необдуманный поступок.