Арест
Прошло несколько дней после испорченного похода. Колчак подал документы для поступления в спортивную академию. Когда приехал Джага он забрал у него свёрток, и временно спрятал его у себя на чердаке. В школьном саду, встретившись, с Марекой он рассказал, все подробности похода и про охотника, который согласен был приобрести пистолет. Охотника он уже проверил. Действительно работает патологоанатомом в центральной больнице. Осталось о цене договориться и назначить место встречи. Её назначили на субботу в десять утра в частном доме Зиновия Афанасьевича. Вовка размеренным шагом ничего, не подозревая, двигался по безлюдной улице Ванеева. В руках он нёс коробку от зефира, в которой лежал Вальтер. Впереди себя он отправил Мареку, по адресу, который ему дал Зиновий Афанасьевич. Марека подошёл к дому с высоким забором и, найдя звонок в калитке, позвонил.
Вовка, остановился, в тридцати метрах, от назначенного дома, где должна состояться сделка. Он видал, как Сашке открыли калитку и впустили его. Но Сашкина задержка, который должен был подать сигнал безопасности, взволновала его. Вовка начал отходить назад, почувствовав опасность. Тогда он развернулся и стремглав, ни сворачивая никуда, по этой улице, побежав в обратную сторону, бросив коробку в первый попавший палисадник.
Ему навстречу, с небольшой скоростью ехала старенькая Волга. Вовка, сообразить не успел, как оказался в этой машине, на заднем сиденье зажатым с двух сторон операми. Один из них был Ланин. Он, довольно улыбаясь, сказал:
– Ну, вот птичка и в клетке, теперь – то я спрошу тебя за свою спину. Раскручу тебя на всю катушку.
Опер, что сидел впереди, спокойно забрал в кустах коробку. Вовка понял, что влетел, по самые уши и надежд открутиться от пистолета не было. Он потерял самообладание, когда его привезли в милицию и ввели в кабинет к старому знакомому Гнидину Вячеславу Андреевичу.
…Вовка ничего не слышал, что говорил ему майор. Он подписал протокол за все грехи, что было, и что не было.
После чего его отвели в КПЗ, где знакомый сержант с усами, как у маршала Будённого. предварительно его обыскал и завел в небольшую прокуренную камеру. Двухметровые нары, были похожи на артистическую сцену. Метр бетонного пола, вместе со стоявшей в углу парашей, делал камеру тесной, хоть она была и широкая, могла приютить на своих нарах больше десяти человек. Такие размеры уготовил ему Гнидин.
– Смотри, тут у меня никого не обижай, без фокусов, – предупредил Вовку дежурный, то ли в шутку, то ли всерьёз.
Колчак зашёл в камеру, где находилось всего три человека. Один молодой парень, примерно двадцати пяти лет, сидел на нарах без рубашки и курил сигарету. Двое взрослых, – один высокий, был похож на тракториста, а второй с перевязанным горлом и отталкивающей внешностью, стояли у дверей.
– Типичный урка, – отметил про себя Вовка, взглянув на арестанта с перевязанным горлом.
Волос на голове его отсутствовал. Не было волосяного покрова на бровях и красных одутловатых веках. Грубое лицо всё было испещрено красновато – сиреневыми звёздочками, что выдавало в нём пристрастного любителя спиртного. Фреди Крюгер против него был симпатягой. Вовка, вежливо со всеми поздоровался и присел на край нар, облокотившись на стену, устремив свой взгляд в выщербленный пол. Он обдумывал, почему с ним так случилось, прокручивая колесо событий назад. Но самым больным вопросом для него в это время была мать. Он представлял, какую ей боль принесёт его арест, как он ей будет смотреть в глаза при свидании.
"Вот тебе и поступил в академию физкультуры и спорта, – подумал он, – каких либо надежд, что его вытащат из этого каземата, нет. Был бы Захар живой, он бы меня в два счёта отмазал. Зачем протоколы подписывал пенёк"? – не переставал он корить себя.
К нему стало возвращаться сознание и здравый рассудок. Он вспомнил Захара.
– Знать, мне такая же судьба уготовлена, как ему и моему брату Серёге, – тихо шептали его губы.
Он не помнил, сколько времени просидел в задумчивости, но воспоминания связанные с Захаром, заставили его очнуться и поднять голову. Он обвёл камеру пустым взглядом, прочитал все росписи на стенах, которые были доступны его глазам.
– Проснулся паренёк? – спросил у него молодой арестант, – тебя за что взяли?
– Пока не знаю. В понедельник скажут, – тихо ответил Вовка.
– Как это ты не знаешь, ты в камеру пришёл, здесь секретов нет, – въедливо сказал мужик с перевязанным горлом, – может ты подсадная утка, – отвечай, давай?
У Вовки только от его вида начало закипать в груди. А когда мужик открыл рот, Колчак понял, что неприятный разговор с ним неминуем.
– Гоша, чего ты мелешь, – вступился за Вовку молодой парень, – какая тебе подсадная утка, – бабу дома погонял, а форсу у тебя будто азовский банк взял.
– Неважно за, что я сижу, но порядок камерный нарушать нельзя, а ты Олег не встревай за этого вшивого интеллигента. Не видишь это маменькин сынок, лицо розовое, как у молодого поросёночка и реснички кукольные. Таких арестантов, тюрьма признаёт в другой ипостаси, и ходить ему там опущенным.
Не знал Гоша, у кого и где Вовка получал уличное воспитание, в чём была его огромная ошибка. Школа брата и двора, подсказывали, как правильно поступить в данной ситуации:
– Это вы камерный порядок устанавливаете? – спокойно спросил Вовка Гошу.
– Да я, а тебе, что не нравится? – тогда просись в другую камеру, тебя там так – же встретят.
Гнев подкрадывался к Вовке стремительно. Этот мужик наговорил ему таких оскорблений, думая, что молодой парень совсем не знаком с тюремной терминологией. Вовка умел крепко и внушительно выражаться, и не поздоровится тому, если мат, будет выдан под аккомпанемент его кулаков.
– Не зли меня мужик, ты уже лишнего до безобразия наговорил кочет бескрылый. Ещё слово услышу из твоей вонючей пасти, затолкаю тебе туда твой же башмак.
Тракторист и молодой вперили на Вовку глаза.
Молодой, тряс Гошу за коленку, успокаивая его.
– Это, кто кочет? Ах, ты голощелка, – он встал во весь рост на нарах и занёс ногу над Вовкой. Больше он сделать ничего не успел. Со страшным шумом Гоша улетел, к параше сбив с неё крышку, поцарапав себе надбровье правого глаза. На шум прибежал старшина. Он с вытаращенными глазами смотрел на валявшего у параши Гошу и разгорячённого Вовку:
– Что тут у вас? – Колчак, вероятно буянит. Я тебе русским языком сказал, – посмотрел он на Вовку, – никого не обижать. Захара твоего родственника здесь нет, осторожней давай. Защитить тебя некому. А ты Сыромятников подымайся? – тебе чего уже нар мало.
– Самбист, что – ли? – вставая с пола и держась одной рукой за ушибленную голову, – спросил Гоша.
– Нет, я больше по бальным танцам специалист. А ты кто такой, чтобы, я перед тобой рубашку распахивал?
– Я, Гоша со шпального завода, меня весь город знает, и я всех знаю. А ты кого знаешь, парень?
– Я никого не знаю и карты с тобой тасовать не собираюсь. Потому что ты не человек, а чёрт поганый, если дурацкие законы устанавливаешь в камере. Я здесь первый раз, но как вести себя в этой обстановке наслышан от уважаемых людей.
– Видать, ты Гоша сам никого не знаешь, – сказал молодой. – Нам всем вертухай дал понять, что он племянник авторитета Захара, который всей области был известен. А ты, – я Гоша, я Гоша со шпального завода. Меня весь город знает, – передразнил он мужика, – вот и чмокнул Прасковью, – кивнул он на парашу.
Гоша ничего в ответ ему не сказал, а забрался на нары и лёг, молча, отвернувшись от всех.
– Ты забирайся сюда на нары, что ты на краюхе сидишь, – перина не ахти какая, но нормально устроиться можно. Если конечно сегодня домой не собираешься, – предложил ему молодой парень.
Как понял Вовка его, звали Олег.
Вовка снял с себя туфли и запрокинул ноги на нары.
– Ты сам местный будешь, – спросил Олег.
– Да, с Новой стройки.
– Это, где, я не знаю. Понимаешь, я сам с Покровской улицы, с того берега, и город ваш знаю неважно.
– Новая стройка и вокзал, – это одно и, тоже, – пояснил ему Вовка. – А как сам сюда попал? – спросил Колчак.
– Отдыхали на Круглом озере с компанией и подрались. У меня суд уже в понедельник будет. Он вчера должен быть, но прокурор заболел. Рассчитываю года на три подсесть, у меня вторая судимость и всё за драку.
– Фика с два три года, – раздался голос молчавшего тракториста, – всю пятёрку отмеряют. У наших судей это самая любимая цифра.
– Хорошо, что не ты судьёй у меня будешь Василий, – съязвил Олег, – ты уж точно бы мне пять годиков засандалил. У меня смягчающих обстоятельств целый короб.
– А тебя, как звать парень? – спросил он у Вовки, – слышал, тебя пархатый назвал Колчаком, это погоняло у тебя такое?
– Володя, меня зовут, а Колчак – это производное от фамилии моей.
– А меня Олег, – представился он. – Тебе восемнадцать лет есть?
– Да есть, – недавно стукнуло.
– Это уже хуже, – прослабухи на суде точняком не будет, но ты не печалься. На следующий год амнистию обещают. Даст бог, все отсюда выйдем.
– Что действительно такая вероятность есть? – спросил Вовка, – хотя смешно получается. Несколько часов под арестом, уже о свободе думаю.
– Это хорошо! Главное в заключении не думать перед освобождением, чтобы возвратиться назад. Я всё сделал, чтобы нормально жить на свободе. Когда вышел из заключения поступил в радиотехникум. Окончил его. В мае, должна быть свадьба, а девятого, на день победы перечеркнул все свои усилия и стремление к новой жизни. И во всём виновато только вино.