- Ты хоть немного лучше себя чувствуешь? - тревожно спросил Купойи.
- Не знаю.
- Не бойся, ничего плохого с тобой не случится, все пройдет. В городе я вызову к тебе доктора, и он собьет лихорадку. Хорошо помогает хинин, знаешь, такой белый порошок? Жаль, у меня с собой его нет. К утру ты поправишься и сможешь продолжать свой путь. Ты, наверное, поступаешь на новую работу?
Девочка покачала головой.
- Может, ты к матушке держишь путь?
- Да.
- А где живет твоя мама?
- Она умерла.
Параскайский дворянин задумался над этими словами; они словно поразили его в самое сердце. Только после долгой паузы он снова заговорил:
- Так куда же ты направлялась?
Больная бессвязно забормотала:
- Там, где пробегает черный петух, у него на голове красная шапочка-гребешок, а на той шапочке-гребешке - колокольчик. Он звенит, и я иду на звон этого колокольчика. Я хорошо его слышу.
И протянутой рукой она показала направление, где бегает черный петух. Разумеется, никакого петуха там не было.
- Боже мой, она бредит!
Дыхание у нее становилось все более свистящим и затрудненным. Глаза, словно раскаленные на огне, искрились сухим, пугающим жаром. Когда приехали в город и стали на пшеничном рынке, она совсем потеряла сознание.
Купойи был как на иголках. Он еле дождался, чтобы к выставленному мешку подошел покупатель и первому же подошедшему продал всю пшеницу. Нетерпение - не дешевое развлечение: по одномуу хатошу он потерял с каждой меры.
Быстро получил он деньги и убрал так поспешно, словно краденые.
- Ну, а теперь быстрее в "Рак".
"Рак" был излюбленным постоялым двором всех параскайских дворян. Во-первых, просторный, а во-вторых, и вино там было неплохое, не говоря уже о том, что им нравилась вывеска с гербом: небольшое ярко-красное чудище с огромными клешнями и множеством ног, которыми рак пятился назад. В давние времена короли охотно украшали им и дворянские гербы. Они знали, что к чему.
Сам же корчмарь, хозяин "Рака", не очень-то уподоблялся своему раку: он ступал широко и двигался вперед и в материальном отношении и в отношении собственных размеров; сейчас он весил девяносто шесть кило (что поделаешь - питание хорошее!). Только фамилия его уменьшалась, "худела". Когда он прибыл сюда из Праги и стал к винному пульту, его звали Ференцем Вайналко. Десять лет назад он отбросил "ко" и стал Вайналом, а еще через пять лет его фамилия, потеряв и "л", стала Вайна; под этой фамилией он выплыл в Мишкольце, затем снова изъял из своего "корабля" еще один слог, так что, с тех пор, как он подвизается в "Раке", где у него отменно идут дела, его стали величать господином Вай, а с прошлого года - и вовсе Ваи. Словом, один бог знает, что будет дальше; ясно одно, что при таком образе жизни у него уже немного букв осталось в запасе.
Зато жена у него - потомственная венгерка, которую он поднял до себя и сделал госпожой из поварихи (чтобы не платить ей жалованье). Однако она недолго была в положении "поднятой до него" - благодаря своему уму и языку она быстро переросла его. Стала носить шляпу и мудро управлять и мужем, и постоялым двором, и постояльцами; она не только кормила и поила их, но и решала спорные вопросы тех, кто попадал в ее "поле зрения". Все в округе, порою даже вполне интеллигентные господа, не стеснялись обратиться к ней за советом в своих делах и бедах.
Вот и сейчас, как только господин Купойи закатился во двор "Рака" с двумя пустыми телегами, посредине двора стояла досточтимая госпожа Ваи с прицепленными к переднику ключами и давала самую настоящую аудиенцию окружавшим ее торговцам с ярмарки.
Как раз в этот момент она говорила какой-то молодке, плакавшейся о том, что муж ее с утра сидит тут и пьет и вот уже сорок форинтов выбросил цыганам:
- Э-э, душечка, терпи уж, коль плохо тряхнула навес .
Этим сказана была вся сентенция, и госпожа Ваи повернулась к одному крестьянину из Вернё, купившему в палатке сапога, но не заметившему сразу (только сейчас обнаружил), что на левом сапоге внизу шов не прошит нитками, - что же теперь делать?!
- Ну что ж сказать тебе, почтеннейший? Возьми свой ножичек и резани по коже сапожника, шившего эти сапоги, но тоже так, чтобы тот сразу не заметил.
- Прошу комнату! - нервно прозвучал нетерпеливый голос господина Купойи, нарушивший общее оживление страждущих совета госпожи Ваи.
- Ай-яй-яй! - воскликнула Ваине, сразу оставив окружавших ее людей. - Добро пожаловать, господин Купойи! Сто лет не видела вас. Но что с вами? Вы плохо выглядите. Нужно пить рыбий жир. Сейчас же вам будет комната. Жужа, сходи, пожалуйста, с господином Купойи и открой нашему досточтимому гостю голубую комнату.
- Хотелось бы такую, где было бы потише.
- Именно такую вы и получите. Окна выходят в сад. Вся комната утопает в аромате липы. Может, с дороги господин Купойи хотел бы отдохнуть?
- Я-то нет, - смущенно ответил Купойи, - но со мной больная, тяжело больная, которую я хотел бы уложить в постель.
- Кто? Что? Где? - этот неизменный интерес ко всему и принес госпоже Ваи большую популярность. Она тут же подбежала к телеге взглянуть на больную.
- Боже мой! - воскликнула она. - У нее или тиф, или воспаление легких! Нужно немедленно либо пиявки поставить, либо компрессы со льдом. А кто это, эта миловидная девчушка?
- Не знаю, - ответил старик с выражением смущения на кротком лице.
- Не знаете? Ну, слушайте!
- Я нашел ее лежащей в траве рядом с тропинкой. А что бы там ни было - не мог же я взять на душу грех. Все же, кума, я - христианин! Но не опоздать бы! Эй, Винце!
Винце взял на руки бедное создание и понес вслед за Жужей, которая тем временем уже открыла голубую комнату.
- Бедняжка очень плоха! - заметила госпожа Рак (госпожу Ваи звали и так), и в ее строгом остром взгляде промелькнула кроткая теплая искорка, когда она посмотрела на больную, у которой руки и ноги свисали, как надломленные стебли у цветка.
Но тут же к ней вернулось ее обычное равнодушие.
- Жужа, наша дворовая, все устроит, господин Купойи, - сказала она ровным голосом.
И тотчас же Ваине быстро, как челнок на прялке, повернулась и прошлась по двору; не дойдя еще до кухни, она закатила оплеуху буфетчику, отправила восвояси шарманщика, подала крайцар нищему, пристыдила своего супруга, который, торгуясь с молодой девицей из Карасана о цене на яблоки, не преминул ущипнуть ее и даже потянуться к груди.
- Ну вот, старый греховодник! - воскликнула Ваине с презрением. - Яблочка захотелось? И, вижу, тут два сорта яблок в торгу. Ну что ж, пощупай и то и другое - какое более спелое? - При этом она погрозила ему кулаком и добавила: - Берегись, толстобрюхий! Рано пташечка запела, как бы кошечка не съела!
Тут, разумеется, почтеннейший Ференц Ваи поспешил ретироваться; однако под нос себе он проворчал, что ему теперь все нипочем, потому что кошечка-то уже съела его.
Мы упомянули об этом отнюдь не для того, чтобы копаться в личной жизни семьи Ваи, а просто, чтобы показать, что к тому моменту, когда Купойи, зайдя в голубую комнату, смог убедиться в том, что госпожа Ваи не следует за ним по пятам, эта поразительно деятельная особа давно уже командовала в кухне своими горшками и кастрюлями.
Комната была чистой и хорошо проветренной. Кровати разобраны - достаточно было лишь уложить в одну из них больную. И тут же Купойи послал Жужу за доктором.
- Здесь должен быть хороший доктор, - сказал он, сам трясясь от адского приступа сухого кашля, который так его прихватил, что пришлось прислониться к платяному шкафу. - Они были приятелями с моим покойным сыном. Забыл вот только, как его зовут.
- Да все они одинаковые, - заметил Винце, - все просят показать язык.
- Ну ладно, душечка, бегите и приведите сюда первого попавшегося.
Жужа убежала. А Винце, наивно хитря, спросил, нахмурив лохматые брови:
- А кто будет расплачиваться с доктором?
- Я.
- А что скажет на это дома досточтимая госпожа?
Купойи пожал плечами:
- Откуда я знаю? Но думается мне, Винце, что, будь она на моем месте, она поступила бы точно так же, хотя тоже не знала бы, что я скажу на это дома.
- Что ж, может, и так, - согласился Винце, удивляясь про себя смелости своего хозяина.