Соседи наши тоже сидели у костра. Один из них в вязаной шапочке с затейливой пампушкой, свисавшей к уху, - его звали Валера, - довольно неплохо, а главное, без дурацкой лихости играл на гитаре, остальные негромко пели. Выделялись голоса девушек:
Подожди тогда еще немножко,
Посиди с товарищами
у костра…
- Ить вот все бы такие были, - опять Рыбак похвалил ребят, потягивая из кружки чай, прислушиваясь к песне. - И ведут себя как люди, и песни хорошие поют. Даже этому розовому вечеру не мешают. А то ведь иные такой поднимут трезвон, навключают в магнитофонах таких воплей да так начнут кривляться у огня - хоть голову в мешок суй! Думают, раз на природу приехали, так тут все можно. А эти - нет, эти вовсе не такие…
Розовый вечер. Как хорошо это сказано! Вот, пожалуй, только его и не хватало мне для, душевного отдохновения. Сколько таких розовых вечеров мы не замечаем в заботах и круговерти! И самое обидное, что лишаем мы себя этой радости, этого общения с прекрасным часто по своей лености, по вошедшему в плохую привычку домоседству. Купаемся в квартирных ваннах, в лучшем случае - в редкие дни ходим на пригородные пляжи. А естественная, вечно новая и вечно живая красота, дарованная нам самой жизнью, остается забытой.
Леща мы держали живым в садке. Садок, слегка перетянутый в горловине, висел за бортом лодки, и лещ то и дело взбулькивал в нем. Весь вечер мы любовались им.
- Ить как литой! - одно и то же говорил Рыбак, приподнимая садок, ощущая приятную упругую тяжесть. - Кило четыре, не меньше…
Перед тем как залезть в палатку, Рыбак для надежности перевязал садок.
Времени было около двух часов, когда мы проснулись от стука лодочного мотора.
- На "Вихре" гоняют, - определил Рыбак.
Я сначала не придал этому значения, но потом вспомнил, что по водохранилищу ездить на моторах запрещено.
- Кто же гоняет, если на моторах нельзя? Может, рыбоинспекция?
- Не-е! У тех поглуше работает, сразу узнаю. Это другие.
- Кто же другие? - не понял я.
- Ну другие, да и все. Есть тут такие, - уклончиво ответил Рыбак, натянул на голову плащ и затих.
А я уже не мог заснуть. Что-то под боком мешало - поправил ватник. Затем сделалось душно - расстегнул полог. Еще полежал с открытыми глазами и полез к выходу.
Брезжил рассвет. Над побелевшими влажными травами всплыл туман. Далеко-далеко в синем небе сонно мигала последняя лучистая звездочка. Слабо чадил догоревший костер. Пахло водорослями. От костра соседей тоже поднимался прозрачный дымок. Ребята уснули, забыв даже спрятать гитару. Прислоненная к колышку, она сиротливо мокла в росе.
Я глотнул из котелка остывшего чаю, пошел и положил гитару на сухой чурбак.
В прибрежном тальнике проснулись камышевки, в луговой осоке завякал бродяга-коростель. На куст боярышника взлетел знакомый сорокопут и звонким криком оповестил округу о наступающем новом дне.
"Тут-тук-тук" - долетало из тумана со стороны Вороньего. Мотор работал вполсилы, и слышно было, что лодка кружила на одном месте. Вскоре мотор стих. Донеслись приглушенные отрывистые слова: "Правее!", "Здесь!", "Выбирай!".
- Ну чего не спишь? Или вставать будем? - из-под брезента выглядывал Рыбак с папиросой в зубах. - Браконьерят, язьви их! С сетями…
Я снова забрался в палатку, поудобнее приспособил под голову рюкзак, но теперь уже заснуть не дал Рыбак:
- Раз я усовестил одних, с сетями-то, так они мне чуть в морду не натыкали. Какое, говорят, твое дело, чем мы рыбачим? Разрешение на то имеется! И верно, было у них какое-то разрешение. Показали бумажку с печатью…
Снова застучал мотор, с каждой минутой сильнее, отчетливее, и мы поняли, что лодка идет к мысу.
- Сюда ведь черти несут! - недовольно сказал Рыбак.
Моторка на большой скорости пронеслась мимо камышей и, сбавив газ, с маху врезалась в галечник. Крутая волна тревожным рокотом прокатилась по всему берегу.
Раздались оживленные голоса, тяжелые шаги в воде, надсадный скрежет - приехавшие затаскивали моторку выше. Звякнула брошенная на камни цепь, весело затявкала собачонка.
- Опять те, - пробурчал Рыбак и полез к выходу. - Как пить дать те!
Я не знал, кто такие "те", но почувствовал в голосе Рыбака тревогу и, махнув рукой на бесполезные попытки заснуть, полез за ним.
Между нашей лодкой и лодкой соседей, далеко вытащенная на берег, стояла алюминиевая "казанка" с запрокинутым мотором на корме. Трое дюжих мужчин в болотных сапогах с высокими голенищами выкладывали из нее ведра, узлы, рюкзаки. Недалеко по травке в рассветной свежести прогуливалась женщина в черном спортивном костюме, ладно обтягивавшем стройную фигуру, и толстенький мальчик в белой панамке. Возле них вертелась пушистая, как одуванчик, болонка.
Я безошибочно узнал в одном из мужчин попутчика по вагону. И он меня, кажется, узнал тоже. Приподняв шляпу, доброжелательно крикнул:
- Привет рыбакам!
Приехавшие оказались людьми предприимчивыми, не привыкшими тратить время попусту. Включив на полную громкость "Спидолу", Дачник - назовем так мужчину в шляпе - тут же без лишних слов стал раскидывать большую цветную палатку, а двое других побежали в лесок. Не прошло и минуты, как дружно забухали топоры, а еще через минуту мужчины волокли под мышками объемистые хлысты березок.
- Вот они какие! - покачал головой Рыбак. - Еще не это увидишь…
Мальчик в панамке, несмотря на ранний час, тоже оказался весьма деятельным человечком. Прошмыгнув мимо нас и даже не удостоив нас взглядом, он хватил вицей по пепелищу костра, опрокинул котелок с чаем, с завидным старанием выдрал с корнями вересок и, усевшись на упавшее с куста полотенце, принялся мастерить лук.
- Мама, мама! Веревочку дай!
Подошла мама с веревочкой в руках, надменно-снисходительно глянула на нас прекрасными глазами царицы Тамары и строго сказала:
- Стасик, сейчас же поднимись! Земля сырая, простудишься…
Стасик капризно надул губы, бросил наполовину ободранный куст.
- Тогда не буду делать лук. Вот!
Он вскочил, с проворством игровитого котенка крутанулся на месте, пробежал по костру, распинывая кедами головешки, и встал как вкопанный, увидев гитару.
- Мама, мамочка, смотри-ка!
Через мгновение гитара звенела и бренчала с такой силой, что дрогнула палатка соседей и из нее тотчас высунулись четыре испуганных лица.
- Стасик, сейчас же положи, это не твоя вещь! - рассердилась мама, поднимая полотенце. А нам сказала:
- Извините, ребенок словно ума лишается, как попадает на природу…
Стасик и впрямь был похож на непоседливую бестию. За полчаса он перетоптал и переворошил все, что успело попасть ему на глаза. Роковым оказался тот миг, когда Стасик грохнулся в смородиновый куст и, не успев зареветь, увидел перед самым носом уютно свитое гнездо черноголовой славки. Он тут же сорвал его и, восторженно округлив глаза, пронзительно закричал:
- Мама, мамочка, посмотри-ка, яички! Какие ма-аленькие!
Останавливать мальчишку было уже поздно…
Пушистая собачка вылизала, распотрошила гнездо, взвизгнула от удовольствия и покатилась за стройными ногами хозяйки.
- Стасик, сейчас же слезь, упадешь, ушибешься, - на ходу озабоченно кричала она сыну, повисшему на вершине коромыслом согнутой березки.
- Я на парашютике спускаюсь, совсем не страшно!
- Нет, так не пойдет! - решительно сказал Рыбак и направился к мужчинам, орудовавшим у палатки.
- Вот что, отдыхающие, - услышал я изменившийся его голос. - Если всяк будет вытворять в лесу все, что ему вздумается, то скоро ездить некуда будет. Разве можно так изгаляться над красотой, над Расеей?
Мужчины удивленно выпрямились. Сначала как бы даже растерянно посмотрели на щупленького небритого мужичонку в длинном обвисшем плаще. И вдруг дружно, раскатисто захохотали.
- Так это же тот самый праведник! - еле выговорил один. - Конечно, он! Помните?
Уже знакомый нам Дачник бросил топор, вплотную приблизился к Рыбаку. Неторопливо размял длинную сигарету, так же неторопливо прикурил от зажигалки. Благородное лицо его выражало сожаление. Пружиня в коленях и слегка покачиваясь, он долго глядел на Рыбака из-под приспущенных век, а потом устало сказал:
- Эх ты, "Расея"! А я-то думал, мы с тобой сойдемся…
- Никогда мы не сойдемся! - еще больше запетушился Рыбак. - Вот узнаем, кто вы такие, по какому такому праву на моторах гоняете, сети ставите! Что для вас - законы другие?
- Вы посмотрите на него! - заинтересовался третий, с боксерскими бицепсами, распиравшими свитер. Отряхнув ладони, он скрестил на мощной груди руки и с издевкой спросил: - Скажи по совести: ты не удельный князь здешней вотчины?
- Сам ты князь! - огрызнулся Рыбак, распаляясь. - Я - простой человек, слесарь я, Степан Никифорович Редькин - записать можешь! - а все равно не дам разбойничать здесь, рубить что попадя, сети ставить. Ишь чего нахлестали, штрафануть бы вас!
- Работяга, значит? - уточнил Дачник и сочувственно покачал головой. Качнулась и небрежно зажатая в уголке губ сигарета.
Это пресловутое словечко "работяга" прозвучало как "коняга" и больно резануло по ушам. Меня всегда коробили подобные пренебрежительно-вульгарные выраженьица, а сейчас это слово просто оскорбило.
Я вмешался:
- А ведь правильно говорит человек. Что у вас, разрешение особое на ловлю рыбы сетями имеется?
Дачник внимательно-настороженно глянул на меня сквозь выпуклые линзы и вежливо осведомился:
- А вы случайно не инспектор?
- Рыбак, - холодно ответил я.