Но я не успел закончить: Макс, давно уже воззрившийся на трупы людей, лежавших в соседней нише, освещенной специальной висячей лампочкой, вскрикнул, как ужаленный.
- Боже великий! Что это? Кто это?
Я посмотрел туда, куда глядел он, и удивился: трупы, как трупы, как другие, которых мы тут видели, ей-Богу, предостаточное количество. И чего ради в такой азарт приходить, понять невозможно.
А он, Макс, стоит перед этими трупами, глядит, и у него из глаз слезы катятся.
Надо вам заметить, что почти в каждой нише, около каждого трупа мы находили всяческие предметы, по-видимому, найденные "людьми света" одновременно и сохраненные, ну, скажем, в качестве вещественных доказательств, что ли. Это, я так думаю, делалось на тот случай, чтобы облегчить возможность опознания, определения покойников.
Так, около финикийцев лежало несколько слитков олова и медных чушек и какие-то узкогорлые коричневатые сосуды с черными фигурами. Около египтянина - какие-то ткани. Рядом с двумя или тремя римскими воинами - целый арсенал оружия. Сразу было видно, что это люди, которым их карабины и ножи дороже всяких цацек. Но, впрочем, это я так только выразился: карабинов около римлян не было, а было только холодное оружие. Ружья воины Цезаря, должно быть, потеряли. Во всяком случае, повторяю, ружей ни около них, ни около финикийцев и египтян я не видел. Луки, стрелы точь-в-точь такие, как у гуронов и даже эскимосов, этого добра было предостаточно, так что, в конце кондов, я начал, признаться, подумывать: а может быть, все эти знаменитые финикийцы, римляне и прочие самые что ни на есть настоящие дикари, которые боялись огнестрельное оружие и в руки взять?
Ну-с, так вот, около тех трупов, около которых стоял теперь со слезами на глазах Макс, лежала старая-престарая книга в кожаном переплете. Я сначала подумал, что это - молитвенник. Ан нет: оказалось, не печатано там, а писано. А Макс эту самую книжку или тетрадку чуть ли не целует.
В нише лежали, образуя странную группу, трое. Посредине полусидел, словно отдыхая, высокий статный старик с седой бородой. Смерть не испугала его: казалось, он видел ее приближение, он смотрел безбоязненно ей в глаза, нахмурив пушистые брови над орлиным носом. И так и застыл его безбоязненный взор, и так и смотрел этот грозный старик теперь на нас своими мертвыми, но по-прежнему грозными очами.
У его ног, словно прильнув к коленям, задремав в истоме, лежал русоволосый паренек лет пятнадцати. Его лица не было видно: паренек прятал это лицо в коленях старика. И немного поодаль от этих двух трупов помещался третий, простого, должно быть, матроса, такого, каких десятками увидишь на любом китоловном судне. В общем же трупы, как трупы, и ничего больше. А наш "дутчмэн" смотрит на них, как будто родного отца и брата отыскал…
- Да в чем дело? - спросил я его, невольно понижая голос, словно боясь потревожить покой мертвых.
- Сними шапку, - сказал он повелительно. - Мы у могилы одного из величайших путешественников мира. Эта книга - это дневник знаменитого Генриха Гудзона. Того самого, который открыл Гудзонов залив.
- А сам-то он как же сюда попал?
- Кто знает? - пожал плечами Макс. - Ведь мир не знает, как погиб Гудзон. В июне или июле 1611 года, почти триста лет назад, экипаж корабля, которым Гудзон командовал, совершая путешествие в надежде открыть северозападный проход, возмутился против командира, посад л его в лодку, дал немного припасов и оставил лодку в море на произвол волн вместе с капитаном Гудзоном, его сыном и несколькими оставшимися верным командиру матросами. Вот все, что до сих пор знает мир о последних днях жизни великого мореплавателя, открывшего, между прочим, для европейцев доступ к Гудзоновой реке, к острову Мангат-тану, на котором теперь высится один из величайших городов мира, Нью-Йорк.
Теперь, благодаря нам, мир узнает, где покоятся останки Гудзона… И нет никакого сомнения, Северо-Американ-ские Соединенные Штаты перевернут землю и небо, но явятся сюда, хотя бы это стоило миллионов, чтобы взять останки Гудзона и его спутников и отвезти их под сень какого-либо из храмов Нью-Йорка…
- А откуда янки узнают про нашу находку? - задал я скептический вопрос расходившемуся, размечтавшемуся не в меру Максу.
- Мы скажем, когда…
- Когда вернемся? - засмеялся я. - Да? А мне кажется, дружище, что как бы не вышло по-иному. По крайней мере, сам ты недавно убедился из разговоров с "хранителем тайн", что, пожалуй, в одной из пустых ниш этого ледяного кладбища скоро прибавятся новые квартиранты. Понял?
Макс хотел что-то ответить, но потом махнул рукой, потупился и, положив дневник Гудзона рядом с его трупом, отошел в сторону.
- Пойдем… назад! - сказал он хриплым голосом через минуту.
И мы в самом деле выбрались, сопровождаемые нашим конвоем, на поверхность земли, а потом в нашу камеру.
Когда мы брели по снегу, покрывавшему улицу - подступ к "городу на холме", я случайно поглядел в ту сторону, где виднелись в смутном, призрачном свете руины "города мертвых".
И невольно вскрикнул:
- Свет! Свет!
В самом деле, на краю горизонта виднелась узенькая полоска чуть брезжившего света. Только мой истосковавшийся взор привычного бродяги по ледяным пустыням, в царстве полярной ночи, мог увидеть этот слабый свет.
Следом за мной и Макс, глубоко взволнованный, повторял трепетным голосом:
- Свет, да, свет!
- Близится "день светозарного бога Индры", - сказал, как бы давая ответ на чей-то вопрос, один из наших провожатых.
- Завтра "день счета", - поддержал его другой.
- "День красных" и "день черных чисел", - отозвался третий.
- Я уже слышу: звенит сталь, ударяясь о сталь, металл жадно пьет алую кровь "детей света". Души "тех, которые не нужны", мчатся навстречу огненной колеснице Индры, светозарного, победоносного, приветствовать его возвращение.
- Я вижу, плывут, плывут по волнам льдины, и с них несутся песни девичьих голосов, поющих гимн смерти! - закончил четвертый.
- Что это все значит? - спросил я Макса, когда он перевел мне слова спутников.
- Почем же я-то знаю? - пожал он плечами. - Надо будет расспросить!
II
Тим Фиц-Руперт опять на сцене. - Аудиенция Макса у "великого единого". - Чем "люди света" решили нашу участь. - "День счета". - Бой на арене. - На плывущих льдинах. - Побег.
Когда мы вошли в нашу камеру, мы увидели Падди. По-видимому, в наше отсутствие на ирландца нашел его стих: Падди сидел, забившись в угол, скаля зубы, глядя вокруг сверкающими глазами, и его лицо было бледно, как полотно, и он дрожал всем телом.
- Что случилось? - окликнул я его.
- Я… опять… видел… Тима Фиц-Руперта! - простонал Падди. - Он пришел сказать мне, что осталось только десять суток… Но он лжет, он лжет. Я не умру. Я не хочу умирать!
Падди упал, и длинное тело его забилось, извиваясь в судорогах, по полу нашей комнаты. Мы стояли около несчастного и глядели на него угрюмыми глазами. И в душе каждого из нас шевелилась та же роковая мысль о близкой гибели…
Несколько часов спустя Макса позвал один из конвойных. Переговорив с ним, немец исчез куда-то, воспретив следовать за собой Энни. Вернулся он через полчаса, озабоченный, но вместе как будто несколько успокоенный.
- Меня звал "хранитель тайн", - сказал он.
- Старый седобородый джентльмен?
- Ну да. Он сказал очень многое. Во-первых, он предполагает умереть завтра.
- Гм! Похороны по первому разряду? - засмеялся Падди, уже оправившийся от своего испуга, но смех его звучал фальшиво, и голос был хриплым, как голос голодного волка.
- Затем, - продолжал Макс, не обращая внимания на неуместную шутку ирландца, - затем старик предупредил: завтра у них очень странное торжество, этот самый "день счета". Я, в сущности, не совсем понял, в чем дело. Но будешь нечто вроде воинских игр, в которых примут участие до пятидесяти подростков-мальчиков.
- Люблю бокс! - опять замолвил Падди. - Ежели, конечно, констебли и шерифы не испортят игры.
- Не перебивай, Падди! - оборвал его Макс. - Есть нечто новое по отношению к нам. "Великий единый" или "хранитель тайн" сказал дословно следующее - "совет семи мудрых" склоняется к тому, чтобы к трем из четырех пришельцев, мужчинам, применить во всей строгости "закон огня", обрекающий вернувшихся на смерть. Но покуда я жив, приговор этот не будет исполнен. Когда я умру, "хранителем тайн" станет Ту-Ваи, он же говорит: смерть.
- Черт знает что такое! - заволновался Падди.
- Да подожди ты. Пусть Макс договорит до конца! - одернул его я.
- Дальше, - продолжал Макс, взвешивая каждое слово, - дальше "хранитель тайн" сказал следующее: Энни признана не вернувшейся самовольно, а возвращенной самим Индрой, стоящей под его покровительством. Энни, которую уже признала ее мать, одна из касты "людей меча", остается неприкосновенной. Завтра для нее будет избран муж из этой самой касты.
- Для меня? - воскликнула девушка гневно и страстно. - Я не хочу. Я не подчинюсь. Я избрала себе мужем тебя, и только смерть отнимет тебя от меня. Где ты, там я, где твоя душа, там моя душа, и где твоя гибель, там моя гибель.
Макс с нежной лаской обнял девушку и поцеловал ее.
- Не торопись, дитя! - сказал он грустно. - Я знаю, ты любишь меня, и я, видит Бог, люблю тебя больше жизни. Но ведь мы осуждены на смерть. Ты это слышала?
- Я умру вместе с тобой! - сказала Энни решительно.
- Подожди же! - слегка отстранил ее Макс. - Дай докончить!