- А Галя пробралась, - с теплотой в голосе сказал Гриша. - Скрутила веревку из полотенец, обвязалась и - в окно. Помню как сейчас: поезд мчится через густой лес, на повороте Галя открыла крюк, ребята отодвинули дверь и начали прыгать. Сговорились, что мы с Галей будем помогать другим, а сами спрыгнем последними.
- Все успели? - не стерпел Ёжо.
- Да вот я ж попал в самое пекло.
- А Галя?
- Слушай, Ёжик! Что ж это старик? Солнце заходит, а его все нет…
- Придет, - успокаивал Ёжо, чтобы не прерывать рассказа. - Говори, говори!
Гриша пил почти несладкий черный кофе и смотрел в кипящий водопад. Солнце уже позолотило острые зеленые пики елок.
- Ну что ж, все спрыгнули. Остались мы с Галей. Вдруг она цап меня за рукав: "Стой!" Если б прыгнул, как раз угодил бы на стрелку. Хорошо, коли насмерть, а то покалечишься… Ну, а за стрелкой сразу станция. Вот и всё…
- И вы не убежали?
- Куда ж там бежать! Станция кишмя кишит гитлеровцами. Конвойные, стоявшие в тамбурах, видели, что творилось в пути. Только поезд остановился, все сразу окружили наш вагон. Убили бы меня, как пить дать. Да начальник поезда знал, что я доброволец. Всыпали мне за то, что не подал сигнала, и перевели в другой вагон.
- В какой город привезли вас?
- В Регенсбург. Это на западном берегу Дуная. Утром привезли, а к вечеру уже роздали помещикам.
- А Галя?
- Полгода искал ее. Я попал к такой злющей хозяйке, каких свет не видал. У нее три сына и все эсэсовцы. Одного сам видел. Сумасшедший, точная копия Гитлера. Но как мне ни доставалось, позже я узнал, что на заводах и фабриках нашим ребятам жилось еще хуже. Работать заставляли по двадцати часов в сутки, а кормили только баландой. На фабрику попала и Галя. Когда я нашел ее, она уже еле держалась на ногах. Увидела меня и залилась слезами: "Теперь я могу и умереть". - "Нет, говорю, надо бежать, обязательно бежать". - "А куда, спрашивает, бежать? Не все равно, где подыхать: тут или на дороге…" Не узнал я прежней Гали - замучили гады!..
Гриша подложил хворост и с тревогой посмотрел на выпуклую макушку Крижны. После заката солнца Крижна быстро обволакивалась фиолетовой дымкой и словно таяла в наступающих сумерках. Еще немножко - и макушка исчезнет совсем. Тогда уже едва ли придет к водопаду старый бача.
- Гришькоо, что там? - подняв руку, насторожился Ёжо. - Кто-то идет?..
- Сухая сосна скрипит.
- Так и не захотела бежать? - спросил Ёжо, уже больше думая о Гале, чем о старике.
- Может, так и не согласилась бы. Да я напомнил ей изречение Долорес Ибаррури, которое когда-то написал в альбом: "Лучше умереть стоя, чем жить на коленях".
- И убежали?
- Да. Только нелегко там было бежать. Это здесь свой народ. И покормят и оденут. А там ничего не достанешь. Карты у нас не было. Шли вслепую: на восток, и только. Если попадалось опасное место, я прятал Галю, а сам шел в разведку. Один раз я нарвался. Недалеко от Веймара, возле концентрационного лагеря.
- Бухенвальд называется? Там пять человек из нашей деревни замучили.
- Везде знают этот Бухенвальд! - зябко поежился Гриша. - В тот день как раз кто-то бежал из лагеря. За ним гнались с собаками. Я мог бы притаиться, и меня не заметили бы. Да эсэсовцы направлялись как раз в тот лес, где осталась Галя. Ну, я и отвлек их.
- А те, за которыми гнались, убежали?
- Убежали. Уже в лагере я узнал, что это была группа немецких коммунистов, приговоренных к расстрелу.
- А Галя?
- Больше я ее не видел… - оборвал свой рассказ Гриша и встал. - Вот что, Ёжо: надо идти навстречу старику. Одному остаться здесь, а другому идти. Мне кажется, с ним что-то случилось.
- Подождем еще до утра. Куда спешить?
- Эх, Ёжик… Знал бы ты, как я спешу…
И Гриша решил наконец открыть часть своей тайны, чтобы и Ёжо понял, что отсиживаться нельзя, что надо действовать как можно скорее и решительнее. Он рассказал, почему шел именно через их село, назвал фамилии людей, которых должен был увидеть. Яна Ковача он назвал правильно, а вторую так и повторил наугад: то ли Благовер, то ли Долговер…
Ёжо недолго думая поправил его:
- Лонгавер.
- Лонгавер? Точно! Лонгавер! - громко воскликнул Гриша, забыв на секунду о необходимости остерегаться. - Где живет? Кто он? Бежим к нему!
- Так это и есть наш бача, - виновато ответил Ёжо.
- Бача? - Гриша хлопнул рукой по прикладу винтовки, висевшей на груди, и, обессиленный, сел на камень.
- Я как-то не подумал про него, когда ты просил называть фамилии. У нас привыкли: бача, бача… - убитым голосом оправдывался Ёжо. - Гришькоо, я сбегаю к нему. Я очень быстро. А ты обожди здесь… Может, еще придет.
- Нет, Ёжо, теперь нам разлучаться нельзя, - вздохнул Гриша. - Идем вместе!
* * *
По берегу реки Туречки быстро шел невысокий, сухощавый человек в светло-зеленой шляпе, украшенной фазаньим пером, и в костюме цвета еловой хвои. Прохожие и те, кто находился возле домов, низко кланялись ему. А цестарь Спитак, хитрый рыжий старик, вышел специально со двора, чтобы снять шляпу и сказать:
- Добрый день, пан горар. Как себя чувствуете?
- Спасибо, - ответил горар, продолжая свой путь. - Чувствую себя, как пятилетний дубок в майское утро. - И, лукаво подмигнув, продолжал: - Только не тот дубок, который вы срубили в зеленом яру. Право же, пан Спитак, можно было не губить такое красивое деревце на какую-то подпорку в гнилом хлеву. Неужели сосны мало?
Спитак молча мял свою шляпу и краснел.
Горар шел дальше, а соседи не преминули посмеяться над незадачливым браконьером:
- Что, Спитак, думал: "Срублю вечерком, и все будет шито-крыто?" Э-э, от Кошика не скроешь!
- Он сквозь землю видит.
- А сам не увидит - зайцы расскажут. Мой сын уже сказку сочинил про нашего горара: будто бы лисицы передают ему тайны лесные, а медведи погоду предсказывают.
Горар, лесничий в горной словацкой деревне, - самый почетный человек. И неудивительно: вся жизнь селянина здесь связана с лесом. Все получает словак из зеленого царства: и топливо, и корм для скота, и дичь, и клочок пахотной земли.
Горар не только страж, но и врач лесов. Ну, а Ярослав Кошик, в ведение которого входят леса шести деревень вокруг Крижны, - всем горарам горар. На вид неказистый; лицо черное, кожа да скулы; роста невысокого; тонкий и легкий. Но он совсем не чета тем лесничим, которые ленятся ходить по горам и лесам, везде посылают лесников, а сами жиреют и в сорок лет жалуются на одышку. Нет, этот не такой, хотя ему уже за пятьдесят.
Спозаранок, еще до завтрака, Кошик обегает половину своего участка. Шагом он по лесу не ходит. С горы спускается бегом, потому что легко. А на гору поспешает, чтобы скорее взобраться.
Кошик знает в своем лесу не только каждое дерево, но, пожалуй, и мышиные норки. Везде появляется неожиданно.
Вот и сейчас он только вышел из села, свернул в лесистое ущелье, и сразу же раздался его спокойный, но строгий голос.
- Пан Черный! Пан Черный! Что вы делаете? Перестаньте сейчас же! Бросьте топор!
- Пан горар, я не сосну, я пенек, - слышится в ответ.
Браконьер совсем молодой человек. Но лицо у него изможденное, землистого цвета, а глаза в глубоких, темных впадинах, усталые и воспаленные. Растерянно сунул он за пояс топор. Приподнял свою старенькую шляпу:
- День добрый, пан горар. Какая хорошая погодка!.. А небо! Хочется лечь и смотреть на него целый день.
Если бы кто услышал эти фразы со стороны, сразу понял бы, что браконьер старается умилостивить горара и говорит невпопад. Погода-то как раз незавидная: дует сырой холодный ветер; по небу плывут обрывки туч, похожих на грязное тряпье, пущенное по реке. К вечеру жди бури с ливнем.
Горар, не ответив на приветствие, молча подошел к браконьеру. Осмотрел сосну - цела. Подрублен только пенек спиленного в прошлом году кривого бука, который обвивал сосну и портил ее кору. Глядя на щепки, разлетевшиеся по траве, горар заговорил вдруг тихо, так, чтобы слышал только браконьер.
- Сколько ночей не спал?
- Семь.
- Зачем же так? Самый тупой полицейский по твоему лицу догадается, что работаешь в помещении без воздуха. Учти это, Лацо.
- Да как же тут учитывать, товарищ Кошик…
- Даже в лесу не произноси слова "товарищ". Будь осторожен.
- Если мне спать, то…
- Трудно тебе. Знаю. Сегодня на партийном собрании решим этот вопрос. Прибавим тебе человека. Беда - нет у нас специалиста по типографскому делу.
- Был бы грамотный да старательный, а я его обучу в два счета.
- Дадим тебе Маречека. А?
Лацо молчал.
- Не хочешь?
- Нутро мое не переваривает его. Коммунист он, правда, старый, с заслугами, а живет как барин.
- Ты должен понимать, Лацо, что его быт - это тоже маскировка. А другого… я и не придумаю, кого бы…
- Да я что… Пришлете - будем работать, - нехотя согласился Лацо.
- Ну, я пошел. Нужно отвести участок для рубки леса, - сказал горар и круто повернул в густой ельник.