16
За рекой Кайши бухнулся на землю - ноша не так уж легка. Алешка и Сашко слетели с его плеч. Сашко вскрикнула от боли…
Решение пришло там, под сосной, созрело в один миг. "Хоросо, хоросо, командир! Кайши обязательно вернется. Га-га, Василий Иванович, рука не поднимается стрелять в сына". Алешку он будет вести впереди, а если потребуется, поднимет на грудь. Девочку приторочит к спине. Пойдет в открытую. Никто не выстрелит. А уж он, Кайши, к себе не подпустит - ни человека, ни собаку, сразит первой пулей.
Сашко плакала. Алешке хотелось чем-то помочь ей. Но так, чтобы Сашко не подумала, что ему, Алешке, тоже нелегко, что и он сам страшится этого бандита и готов расплакаться. Нет, нет, Алешка не таков! Он скривил рожицу, подмигнул:
- Аля-а, аля-ля, вышла кошка за кота…
- Мне нисколечко не страшно, Алеша. Я просто есть хочу. - Она смотрит на лежащего вниз лицом бандюгу. Алешка понимает: Сашко, наверное, просто храбрится, но и то хорошо.
Кайши перевернулся на спину, разбросал длинные руки, склонил голову и смотрит на ребят, прикидывая, как будет переходить границу. На виду у пограничников. Закричит ли Алешка? Надо, чтобы закричал: "Товарищи! Я сын Василия Ивановича. Не стреляйте!"
- Ты будешь кричать по моему приказу.
Алешка делает вид, что ничего не слышит, подмаргивает Сашко:
- Вот так, и не хнычь!
- А я уже не плачу.
- Ты молодец, Сашко!
Кайши прыжком к Алешке. Сашко зажмурилась, услышала удар. Не видела, как Алешка выплюнул зуб. Открыла глаза: у Алешки из угла рта тянется красная ленточка. Это же кровь!
- Алешка!..
А он усмехнулся и глазенками в лицо Кайши:
- Аля-ля, аля-ля. А ты фашист!
"Мошка. Козявка". Замахнулся, но не ударил. Скривил тонкие губы и бряк на землю как подрубленный. "Мошка - одного удара хватит". Вытащил тюбик спирта - и в рот. "Фашист"…
Нет, ничем не вытеснишь это слово, засело в голове… И опять тут Харза представился: стоит у обрыва. "Зря все это затеяли. Сегодня ты меня, а завтра кто-то тебя по башке прикладом. Отпусти, век не забуду". А командир из-за угла казармы наблюдает. Не один, конечно, с Розбин-Лобиным. Проверка на преданность.
Свой своего - бац! И нет этому конца.
Кайши поднялся весь черный, будто обгорелый. Схватил Сашко - и за спину, как переметную суму. Алешку поставил впереди себя и ткнул в спину пистолетом - пошел!
17
Тимошин примчался утром. И прямо с порога:
- Пригрел змею! Пограничного волка овца вокруг копыта обвела.
Достал из портфеля фотокарточку. Добрыня узнал сразу. Вот оно как может случиться! Наша - ваша… Подлеца учили почти бесплатно, лекции читали лучшие профессора. А ты, гад, чем платишь?!
- Кайши прошел специальную школу, - продолжал Тимошин.
Добрыня - дитя границы. Врагов он видел всяких… О, за двадцать пять лет - что уж говорить - с кем только не встречался лицом к лицу! А вот такого, чтобы "ваша - наша", не встречал. Все в нем вдруг похолодело, и он с дрожью в голосе выкрикнул:
- Не сам же он, а кто-то его повернул против нас!
Тимошин карточку в портфель - и тоже:
- Да, перевернул. Лицом вниз, а затылком к свету.
Сердце отошло, дрожь утихла. С минуту Добрыня сидел молча, еще одетый в маскхалат. В поиск брошены дополнительные группы. Следов на участке предостаточно. Не каждый поймет, отличит. Требуется опытный глаз… Тимошин упрекает:
- Фигаро здесь, Фигаро там. Плохи твои дела, Добрыня, коль не надеешься на подчиненных. Но Алешка, Алешка…
- Товарищ полковник, разрешите самому?
Тимошин налил чай, помешал ложечкой.
- Понимаю, - отхлебнул. - Кто поиском управлять будет?
- Следов много, не каждый в них разберется.
- Понимаю.
Тимошин еще отхлебнул глоток. К аппарату подошел.
- Соедините со штабом.
Чай допил. И, словно бы не он упирался, а Добрыня, сказал:
- Что же вы не идете? - Вслед добавил: - Не рискуй… сильно-то.
…Зеленое море без края и конца тянется, тянется. Мелькнет голубой глазок озера, да речушка извилистой ниткой прорежет сплошняк… И снова тянется, тянется. И будто бы кипит, пенится. Такой с самолета видится тайга. А на земле совсем иная картина - сопки, овраги, горы, реки, протоки… Лес шторит небо, кедровник, пихты и дубы. Редко встретишь поляну, да и та поросла травой в сажень ростом. В этой чаще звери - кабан, медведь, белка, колонок, рысь, а то и тигр. Вот и не рискуй…
Поначалу еще остерегался, невольно вздрагивая от треска кем-то сломанной ветки, от неожиданно сверкнувших в темноте глаз секача или тигра. А потом, потом… Какой там риск!
На участке много таинств и неожиданностей. Даже для него, Добрыни, хотя он сам этого и не считает. Все же предпочел ехать на лошадях - таким-то образом в тайге надежнее.
"Ну что ж, вперед, Добрыня, вперед!" Это он сам себе. Лошадь упиралась, хрипела. Бабаев, объезжая стороной, уперся в стремя, приподнялся. Комендант виден по грудь.
- Товарищ подполковник! - Бабаев показал рукой, как лучше ехать, и вдруг пропал из виду.
- Бабаев!
Что-то захлюпало, захрипело. Добрыня соскочил с седла. Лошадь за повод. Ну, пошла, пошла… Ах, какая неожиданность - конь Бабаева провалился в трясину! Шляпа!
- Не шевелись, засосет! Слышишь, спокойно.
Бабаев смекнул, а лошадь бьется, пытается выскочить и все больше погружается.
- Буян, спокойно, спокойно.
Кинул Бабаеву уздечку. Напрягся и вытащил солдата.
- Надо смотреть!
Но не строго: подобные случаи были. Как ружье один раз в жизни стреляет без заряда, так и тайга: остерегайся не остерегайся - один раз угодишь в ее капканы.
- Спокойно, спокойно, Буян.
Лошадь не человек, страх не одолеет. Вся дергается, скалит храп и голосисто ржет. И приказать ей нельзя. Ржание далеко слышно, по всей округе. Это совсем никуда не годится. Добрыня вынул из кобуры пистолет. Намочил платок из фляги и обмотал им дуло пистолета, чтобы выстрела не было слышно.
Бабаев - в слезы, загородил собой коня.
- Товарищ подполковник!
- А что прикажешь делать?..
- Не надо. Мы ее вытащим.
Кинулся к валежнику. Набросали бревен.
- Буян, становись на опору. - Тянул за повод. - Ну же, ну…
Лошадь рванулась. Повод лопнул. Какая досада!
Буян глубже осел, по самую шею. Смотрит на людей помутившимся взглядом. И уже не храпит, только подергиваются губы. Отвернулся Добрыня, чтобы не видеть, как умирает лошадь и как плачет Бабаев.
Бабаев вел коня Добрыни. Впереди шел подполковник. Его широкая спина чуть сгорбилась. Но шел он размашисто и все глядел по сторонам. Алешкин след он опознает сразу. Алешкин… Неужто он забрел сюда, в такую даль? Не верилось, а глаза искали именно Алешкин след. "Бродяга, я с тобой поговорю. Скорее бы полный мир, без шпионов и диверсантов. Без драки скрытой и открытой. Ха-ха… - засмеялся в душе Добрыня над своей наивностью. - Чего захотел! Полной гармонии мыслей и взглядов. С кем? Они до издыхания будут отстаивать свое. Они, это же те, которые перевернули таких, как Кайши, вниз лицом, чтобы не видели настоящей правды".
- Бабаев, ты когда-нибудь был за границей?
Бабаев, испачканный болотной грязью, обнажил белозубый рот:
- Кроме границы, нигде не был. А вы, товарищ подполковник?
- Ну пойдем, пойдем…
Добрыня бывал. Тоненькая девчушка с напомаженным лицом и пышными буклями, корреспондентка газеты, прокуренным голосом спрашивала: "Мистер Добрыня, почему бы вам не открыть границу?! Чтобы без пропусков вы к нам, а мы к вам?" "Пропуска - не тяжесть, они не обременят! И не мы их придумали, госпожа корреспондентка".
Вечером на приеме в честь советской делегации она опять заговорила первой: "Мистер Добрыня, вы можете пригласить меня к себе? Я хочу написать книгу о советских пограничниках". "Пожалуйста, создадим вам все условия". - "О, мистер Добрыня, а ваш Дзержинский меня не арестует?"
Сколько их там, перевернутых вниз лицом?
Добрыня отогнал эти мысли.
- Давай, Бабаев, обследуем эту полянку. Я пойду сюда, а ты левее. Далеко не углубляйся, там наряды. И вообще, не упускай меня из виду.
Поляна, как язык, кончиком упирается в берег реки. Едва разошлись, как в лесу громыхнул выстрел. Потом протяжное:
- Го-го-го-о-о-о…