- Но для этого надо сначала пройти Элефантину ! А там у Ираклия огромный гарнизон. Как ты собираешься их миновать?
- Я не знаю, - честно признал Амр.
Прорваться через отборную еврейскую гвардию Элефантины без потерь было нереально. Да, и с потерями - тоже.
- Я пошлю к Сафии , - решительно ухватила перо и листок папируса Аиша, - вместе мы что-нибудь придумаем.
И Сафия помогла. Да, едва Амр подошел к Элефантине, его блокировали - тут же. Но когда письмо вдовы Пророка дошло до нужных рук, войска отошли, а гвардейцы противника немедля сопроводили Амра во дворец наместника, крупного седого еврея.
- Амр ибн аль-Ас? - первым делом переспросил наместник, - это ведь ты Мухаммада убить пытался?
Амр угрюмо кивнул; об этом ему напоминали везде, однако объяснять, что он уже принял Единого, а тем более, оправдываться, Амр не желал, - что было, то было.
- Жаль, что война все-таки началась, - посетовал наместник, - и жаль, что ее начали вы.
- Это не война, - возразил Амр. - Халиф запретил мне входить в Египет. Я пришел сам, беззаконно.
Мохнатые брови наместника саркастично подпрыгнули вверх.
- Ты думаешь, Ираклий поверит, что халиф ни при чем?
Амр так не думал. Никто так не думал. Но выбора не было: из-за голода по всей Аравии пошел повальный мор.
- Ираклий не глуп и не жесток, - вздохнул наместник, - но империи нужен выход на юг.
Амр превратился в слух; это было как раз то, о чем предупреждал Хаким.
- А для захвата Пролива нужен повод, и ты его даешь, - забарабанил пальцами по столу наместник, - причем, в лучшее для Византии время, ибо еще пару месяцев, и ваши порты оборонять будет некому.
Амр стиснул зубы.
- И что же нам теперь - тихо дохнуть?
Еврей печально покачал головой.
- Сколько у тебя людей?
- Две с половиной тысячи.
Наместник на мгновение задумался, потом переглянулся со своей свитой и решительно кивнул.
- Иди смело. До Фаюма тебя никто не остановит. Переводчика, проводника и пшеничной муки дней на десять дам. А дойдешь до Фаюма, чем-нибудь еще поможем.
Амр замер. Он понимал, чем рискуют евреи, ввязываясь в эту историю.
- Почему вы мне помогаете?
Наместник сурово поджал губы.
- Вообще-то, мы уже предупреждали Ираклия, - тихо произнес он, - что не позволим, чтобы вас, потомков Шебы , верящих в Единого, морили голодом.
Амр удивленно поднял брови и приготовился благодарить, но тут же нарвался на жесткий упреждающий взгляд.
- Но пропускаем мы тебя в Египет не поэтому. Я бы не нарушил присяги даже ради вас, наших братьев.
Внутри у Амра все оборвалось.
- Тогда почему?
Лицо наместника окаменело.
- Я пропускаю вас потому, что вас… приказано пропустить.
* * *
До становища номадов кортеж Ираклия добрался незадолго перед восходом. Гортанно закричала варварская охрана, тут же запылали подожженные от костров сотни факелов, и колесница дернулась и встала.
Император пружинисто спрыгнул на сухую траву и, знаком отправив четверых толмачей вперед, повернулся к Симону.
- Ну почему я не могу договориться с людьми Абу Касима так же просто, как с этими?..
- Пока ты и с этими не договорился, - рассмеялся Симон.
- Договорюсь, - отмахнулся император и сладко потянулся, - сейчас притащат девчонку, я торжественно возьму ее в жены, и все будут довольны.
Симон кивнул. Тонкость была в том, что варвары, все, как один, передавали власть по материнской линии, а потому вручали своих принцесс Ираклию с торопливым восторгом - лишь бы империя не передумала. Затем они получали землю, затем их крестили, затем объясняли, что даже их, родственников самого императора подати тоже касаются, а когда царственное потомство подрастало, вдруг обнаруживалось, что кое-кто - пятнадцать лет назад - не понял законов этой страны.
Не все переживали подобное потрясение спокойно, и одного из таких сыновей Ираклия - Аталариха даже пришлось казнить за наивную попытку госпереворота. Но в целом система работала превосходно, а для молодежи, уже воспитанной, как крестьяне, и вовсе было проще смириться, чем уйти обратно в Сахару. Да, и некуда им было уходить: дождей, а значит, и еды, год от года становилось все меньше.
- Пора, император, - подал знак один из толмачей.
Ираклий поправил одежду, приосанился и решительным, пружинистым шагом направился навстречу вождям. Симон прислушался. Переговорщики использовали одно из нумидийских наречий, но это не был язык прибывших варваров. Они вообще были какие-то странные: в коротких отлично выделанных кожаных куртках с искусным плетением и золотыми бляшками на груди, по две косы у мужчин и по одной - у женщин, лица, в общем, почти белые…
"Нет, это не нумидийцы…"
Симон поднял глаза вверх. Небо уже светлело, и, странное дело, он всей кожей чувствовал приближение какой-то опасности.
"Кифа?"
Этот довольно сильный духом кастрат мог представлять угрозу, но Симон чувствовал: дело не в Кифе.
"Ираклий?"
Да, Ираклий и Патриарх Пирр не так просто послали за ним этих бугаев, однако Симон чуял: дело не в них. Нависшая над ним угроза ощущалась, как нечто куда более масштабное.
"Неужели все-таки это - солдат? - он покачал головой. - Ну, я дурак!"
В последний раз Симон так вляпался, когда подсказал Мухаммаду, в чем секрет быстрого расширения Византийской империи.
- Византийцы не убивают девочек, рожденных от захваченных женщин противника.
- Как не убивают? - не поверил пророк. - В девочках вся сила вражеского рода! Это тебе любой скажет!
- Хуже того, - подкинул дровишек в огонь Симон, - они даже не кастрируют пленных мальчиков.
- Не может быть! - отрезал Мухаммад. - Как добиться от мужчины покорности, если не изъять у него ядра?! Он же рано или поздно восстанет!
Симон окинул пророка внимательным взглядом; он уже видел, что словом его не убедить.
- А ты спроси у архангела Джабраила, когда он в следующий раз к тебе придет, - нехотя и даже лениво предложил он.
Мухаммад яростно фыркнул и ушел к своему костру, но когда он в очередной раз вернулся "оттуда", все изменилось - мгновенно.
- И девочек, и мальчиков от женщин врага принимать в род, как своих детей , - жестко распорядился он.
- Но Мухаммад… - опешили вожди.
Симон видел это со стороны. Пророк покачнулся, глянул в небо, и уже через несколько мгновений все, кто стоял рядом, раскрыли рты, да так и замерли. Не слушать то, что исходило через него, было попросту невозможно! И, в конце концов, Мухаммад изменил все. Он умел добиваться своего.
Вот только Симону эта его откровенность вышла боком. Две недели подряд он чуял на себе пристальный взгляд небес - та еще пытка - и понял, что за такие советы надо брать деньги, иначе от "Того, Который" не спрятаться.
- Симон!
Симон вздрогнул. Ираклий смотрел прямо на него.
- Подойди-ка сюда!
Симон прищурился, двинулся к Ираклию, и уже шагов за двадцать понял, в чем дело. Рядом с вождем стоял колдун - в женском балахоне и с толстой, по-женски заплетенной косой.
- Да, Ираклий, - встал рядом с императором, прямо напротив колдуна Симон.
- Вожди не верят, что наш бог самый сильный, - бросил через плечо Ираклий. - Сделай что-нибудь.
- Спроси колдуна, - повернулся Симон к толмачу, - где он хочет, чтобы я это доказал?
Толмач Ираклия перевел сказанное толмачу варваров, тот, явно через слово понимая это нумидийское наречие, пересказал то, что смог разобрать, колдуну. И колдун враждебно мотнул головой в сторону крытого шкурами шатра.
Симон широко улыбнулся и двинулся вслед за ним. У варваров было немало красивых трюков, однако ничего по-настоящему свежего он уже не встречал года три-четыре. Колдун нырнул за полог, а едва Симон, пригнувшись, нырнул следом, тот обернулся. И, конечно же, это был оборотень - с клыками, когтями и длинной, седой, воняющей псиной шерстью.
- Отлично! - искренне похвалил Симон. - Ты настоящий мастер. Особенно хорош запах.
Оборотень удивился, однако интонацию понял и расплылся в самодовольной улыбке, тут же растеряв и клыки, и когти и даже вонь.
Разумеется, все это было ненамного сложнее, чем, сунув лавочнику одну монету, убедить его, что он получил две. Одна беда: бедняги искренне верили, что и впрямь в кого-то там превращаются. Иногда это усложняло переговоры.
- Теперь моя очередь.
Варвар поднял брови, затем прищурился и вдруг побледнел, осел на землю и, обхватив колени Симона руками, зарыдал. В голос.
- Ну, вот, теперь и ты знаешь, каким должен выглядеть всепрощающий Отец, - печально проговорил Симон, - а у Патриарха Пирра отныне одним рабом больше…
Именно поэтому он и брал деньги за работу - всегда.