- Правильно, - согласился амхарец. - Он вернулся в божественное материнское лоно, в космическую утробу, из которой вышел в мир каждый из нас. Он вернулся туда, где всегда тепло, уютно и спокойно.
Кифа покраснел, и Симон нанес слоедующий удар:
- Скажи мне, Кифа, где ты видел у мужчины "лоно"? Ну? Где у Авраама лоно?
Кифа глотнул. Он не собирался отвечать на этот дурацкий вопрос, и Симон язвительно хмыкнул и по-хозяйски положил ему руку на колено.
- Да, мужчине есть куда засунуть. Вы, кастраты, знаете это лучше других. Только так радость от жизни и получаете. Там и есть ваше "лоно".
Кифа побагровел и сбросил Симонову руку со своего колена. Его личная жизнь ни в малой степени этого варвара не касалась.
- Но, как хочешь, Кифа, а я после смерти в ж… попадать не хочу. Даже если это - в согласии с вашим переводом Писаний - ж… самого Авраама.
* * *
Симон проходил крещение по всем правилам, в точности так, как заповедал Иоанн Креститель, то есть, через троекратное утопление. Симон трижды уходил туда, к самой линии между жизнью и смертью и трижды его возвращали назад опытные, отлично подготовленные к такой работе братья. Понятно, что он успел разглядеть многое, и уж то, что "лоно Авраамово" вовсе не метафора, знал не понаслышке. Там действительно было хорошо - как у мамки в пузе.
С той самой поры ему не нужно было часами биться лбом о пол храма, чтобы верить. Он просто знал. А гностическое предание о том, что Эдем вовсе не находится в Абиссинии или на седьмом небе, а есть состояние души внутри не пребывающей нигде космической утробы, стало таким же простым и понятным, как придорожный камень.
Увы, Кифе и его кастрированным собратьям это знание было недоступно. Ну, не умели они рисковать своими рыхлыми сластолюбивыми тельцами во имя расширения познания; предпочитали сузить истину до своих размеров. И - Господи! - как же они все ненавидели женщин! Дошло до того, что Северин, а, судя по всему, это была именно его инициатива, улучшил даже акт сотворения человека и сделал виновной во всем происшедшем Еву.
"Ревнуют они, что ли?"
Первым делом эти святоши вымарали из Писаний всякие упоминания о Лилит - первой женщине, даже еще не человека, а, скорее, демона, созданного Богом для себя. Соответственно, акт божественного, одним духом, зачатия первого человека в утробе Лилит тоже пришлось заменить - на гончарную легенду об изваянии человека из глины. И уж, само собой, кастраты изменили тот момент, когда Адам, подросший и весьма пронырливый малый, соблазнил единственную женщину в Эдеме тем змеем, что у каждого мужчины в штанах.
Симон улыбнулся. Винить Лилит в грехопадении он бы не стал. Для нее, никогда не видевшей столь интересного предмета и оплодотворенной Творцом лишь единожды, да и то бесплотным дуновением, мужчина был в диковинку. Наверное, поэтому с точки зрения сотен знающих эту легенду племен, первый человек был, скорее, героем-любовником, нежели грешником. Но вот Господь, конечно, обиделся. Особенно, когда Лилит родила Еву.
"Из ребра … - усмехнулся Симон. - Ох, уж эти кастраты…"
Лишенные возможности давать жизнь, собратья Кифы так и норовили замазать естественный способ ее происхождения. Они и сделали Адама, первого мужчину и праотца всем живущим, героя и пример для подражания - трусливым существом, тут же свалившим всю вину за содеянное на любимую женщину.
- И с Адамом вы погорячились, - вернул Симон подстрочник хозяину. - Не должен мужик прятаться за свою бабу. Даже если бы Ева была виновна.
Кифа молча принял подстрочник и принялся аккуратно сбивать разлохмаченные Симоном листы.
- Можно подумать, у Адама выбор был… - проворчал он.
- Был, - кивнул Симон, - собой свою женщину закрыть - хоть от Господа Бога. А уж дома разобраться. Без посторонних советчиков.
* * *
Услышав, чего хочет купец, губернатор позеленел.
- Ты что делаешь, Менас?! Это же мятеж!
- Никакой это не мятеж! Я просто возвращаю себе свой товар, чтобы продать его нашим дорогим родственникам, - отмахнулся грек и повернулся к Амру. - Ты письмо передать для нашей принцессы Марии сумеешь?
- Для Умм Ибрахим ? - уточнил Амр и тут же кивнул, - конечно, сумею. Быстро не дойдет, но…
- Менас, не смей, - процедил губернатор.
- А что тут такого? - пожал плечами купец. - Ты, кстати, первым должен был на просьбу о помощи откликнуться. Не только по родству, но и по должности…
Губернатор озверело вытер мокрое лицо ладонью.
- Он грабитель! Его, по закону, судить уже надо!
- Ну-ка, ну-ка, - заинтересовался Менас и повернулся к Амру, - что ты в Фаюме взял?
- Скот, - честно признал Амр, - голов триста.
Купец смешливо фыркнул и бросил на губернатора полный брезгливости взгляд.
- Я уже представляю, что о тебе начнут говорить купцы, когда узнают, что ты, владетель самого богатого города поймы триста коров для принцессы Марии пожалел. А уж если до аристократов дойдет…
Губернатор помрачнел.
- Не надо смеяться, Менас. И вообще, помнил бы ты свое место, торгаш. Особенно теперь, когда империя на пороге войны.
На некоторое время воцарилась тишина, так что стало слышно даже то, как шумит и охает на площади толпа. Но купец не собирался уступать.
- Если экономы Ираклия не станут нарушать закон и дадут мне отправить зерно в Аравию, никакой войны не будет, - покачал он головой, - и ты это знаешь.
- Они не отдадут тебе зерна, да, и войны все одно не миновать, - болезненно поморщился губернатор и начал подниматься с подушек, - не строй иллюзий, Менас. Все, прощайте.
Амр на мгновение ушел в себя и тоже поднялся - вслед за губернатором.
- Значит, империя все равно нападет?
- Скорее всего, - уже почти безразлично произнес губернатор. - Она никому дерзости не спускает. А ты, Амр, по своей наглости превзошел всех.
Амр стиснул зубы и глянул на Менаса. Купец тоже поднялся с подушек и, судя по сдвинутым бровям, обдумывал что-то непростое.
- Менас, - окликнул его Амр, - Где императорское хранилище с твоим товаром?
- В Гелиополисе, - мрачно отозвался купец.
- Тогда я иду в Гелиополис, - решительно кивнул Амр, отметил этот - поверх него - взгляд губернатора и твердо произнес: - Моим людям нужна еда, и я ее возьму. Кем бы вы меня не считали.