- А то, что каждый день гибнут замечательные люди, ты думаешь? - крикнул вдруг в отчаянии Сарычев. - А что диверсии кругом! Саботаж! Думаешь? А про банды, офицерье... про спекулянтов думаешь?! А что врагов у Советской власти больше чем достаточно, знаешь? И ты хочешь, чтобы я поверил тебе на слово?
- Хочу, - не сразу отозвался Егор.
- А ты бы мне поверил?
- Тебе - да! - твердо ответил Шилов.
Опять Сарычев долго молчал, смотрел на лежащего Шилова.
- Егор... - Сарычев успокоился, и теперь в голосе слышалась бесконечная усталость.
Язычок пламени в керосиновой лампе испуганно метался, и казалось, он вот-вот погаснет. На стене ломалась огромная тень от согнувшейся фигуры Сарычева, глаза, расширенные стеклами очков, блестели в полумраке.
- Попробуй вспомнить, Егор, - сказал Сарычев. - Еще есть время...
Он медленно вышел из камеры. Визгливо скрипнула дверь. Чуть позже вошел красноармеец, унес керосиновую лампу, и наступила темнота.
Шилов остался один. Некоторое время он лежал неподвижно, потом заворочался, сел на топчан, встряхнул головой. Он мучительно пытался вспомнить эти провалившиеся из памяти дни, напрягал волю, перебирал в уме короткие события...
Вот человек подает ему через окно пакет. Лица человека не видно. Он стоит так, что свет лампы не задевает его.
Шилов садится в автомобиль, пожимает руки ночным гостям. Их лиц тоже не видно. Хотя стоп! Лицо одного он запомнил - длинное, глаза навыкате, убегающий назад лоб...
Они едут по черным горбатым улочкам. Фары у автомобиля выключены, темно... Кто-то наваливается на Шилова сзади. Это происходит так неожиданно, что он не успевает оказать сопротивления.
А потом все расплывается: уходит понятие о времени, окружающее теряет всякие очертания... Кусок стены... Старое кресло. Гнутые золоченые ножки.
И вдруг, как при ярком электрическом свете, перед глазами Шилова появилось искаженное от страха лицо Ванюкина.
Шилов отчетливо видел его несколько мгновений. Потом все пропало.
Шилов вскочил с топчана, подбежал к окну. Ну-ка, ну-ка еще раз!..
Да, да, железнодорожная фуражка, блестящие пуговицы на мундире и лицо... лицо Ванюкина.
Ранним утром из ворот городской тюрьмы выехал открытый автомобиль. Впереди сидел шофер, сзади - Шилов и два чекиста по обе стороны от него. Скованные наручниками руки лежали на коленях. Егор безучастным взглядом смотрел прямо перед собой, потом закрыл глаза и откинулся на спинку сиденья. Сопровождали его два молодых паренька в гимнастерках и кожаных фуражках. Лица их были неприступны - парни преисполнены сознания собственного значения.
У железнодорожного переезда машина остановилась. Шлагбаум закрыт. Пыхтя и отдуваясь, маленький паровозик пытался преодолеть пологую, но длинную гору. Он тянул груженный лесом состав.
Шилов разлепил ресницы, увидел состав, уныло ползущий в гору, и снова закрыл глаза. Лицо его было спокойным, словно маска уснувшего человека.
- Мне нужно выйти, - тихо сказал он, не открывая глаз.
- Куда это? - поинтересовался чекист.
- По нужде.
- Ты что, раньше не мог?
- Раньше не хотел, - так же равнодушно ответил Шилов.
- Не положено, терпи! - отрезал чекист.
Паровоз продолжал штурмовать подъем.
- Не могу терпеть, - снова нарушил молчание Шилов.
- А чего я могу сделать? - вскипел чекист.
Наконец паровозик вполз на вершину горы и пошел вниз, убыстряя скорость. Тяжелые вагоны торопились за ним. Открыли шлагбаум. Медленно двинулись телеги. Обгоняя их, запылила машина. Опять узкие улочки, заросшие лопухами и крапивой заборы, частые повороты. Ближе к центру пошли каменные дома, мощенные булыжником мостовые.
- Костя, останови! - вдруг сказал Шилов.
Шофер, пожилой красноармеец, машинально нажал на тормозную педаль и виновато оглянулся на одного из чекистов. Голос Шилова он знал давно.
- Не позорьте меня, ребята. Я правда больше терпеть не могу, - медленно сказал Шилов. - Проводи, Алешин.
- Ладно, пойдем! - огрызнулся Алешин. Из-под фуражки у него выбивался пшеничного цвета чуб.
Они вылезли из машины. Шилов огляделся и пошел по улице, Алешин - за ним.
- Ты куда? - спросил он, когда они прошли уже метров двадцать.
- Ну не на улице же я буду, - ответил Шилов, прибавляя шагу. Он резко побежал вперед и нырнул в темную каменную подворотню.
- Стой! - крикнул Алешин, выхватывая из кобуры наган.
Как только чекист появился в освещенном квадрате подворотни, Шилов выбросил вперед сцепленные наручниками руки, подавшись всем корпусом. Алешин с налету наткнулся на кулак. Удар пришелся в челюсть. Чекист охнул и упал на спину.
Шилов навалился на него, быстро нащупал в кармане ключи, открыл наручники. Потом выдернул из руки Алешина револьвер.
- Ты меня, Алешин, прости, - тихо сказал он. - У меня другого выхода нет... Меня завтра возьмут и расстреляют, а мне еще правду узнать надо.
Второй чекист, сидевший в машине, видел, как Алешин и Шилов скрылись за поворотом улочки. Он заволновался, посмотрел на шофера, потом открыл дверцу, вылез и быстро пошел вперед.
Когда послышались на улице торопливые шаги второго чекиста, Шилов уже пересек небольшой захламленный двор, потом подтянулся на трухлявом заборе, спрыгнул по другую сторону и побежал.
- Нет, мне все же спросить охота, кому и зачем понадобилось вести Шилова в губком? - Забелин со злостью смотрел в спину Сарычева. - Да еще сопровождали его два юнца, в чека без году неделя.
- Я приказал привезти Шилова в губком, - спокойно отозвался Сарычев. Он стоял спиной к столу, смотрел в распахнутое окно. - Хотел поговорить с ним в последний раз. Забелин посмотрел на Кунгурова, потом - на Никодимова. Кунгуров чуть усмехнулся, продолжая ковырять, спичкой в мундштуке. Никодимов погладил седые усы, проговорил глуховатым голосом:
- Чудно все это. Даже странно слушать. До каких же пор, товарищи, будет у нас процветать классовая близорукость, до каких пор ушами хлопать будем? А? Кто мне скажет?
- Василий Антонович его, как родного брата, защищал! - горячился Забелин.
- Ну и что? - Сарычев резко повернулся, прищурившись, посмотрел на Забелина. - Ты абсолютно уверен, что Шилов - враг?
- Погодите, товарищ Сарычев, - вмешался Никодимов. - Уж извиняйте темноту мою. Ежели человек не виноват, он из тюрьмы драпать не станет, потому как бояться ему нечего. Я правильно понимаю, товарищи?
- Правильно, - отозвался Кунгуров. - Хотя и невиновный из тюрьмы может убежать.
- Зачем? - спросил Никодимов.
- Чтоб самому доказать свою невиновность, - проговорил Сарычев.
- Ну, знаете... Ежели так каждый из тюрьмы шастать будет, - Никодимов развел руками, - это что ж тогда получится?
- Все это выглядит, мягко говоря, странно! - жестко проговорил Забелин.
- Мне бы хотелось, - Сарычев медленно подошел к нему, - чтобы ты хоть на минуту оказался в его шкуре.
- Это зачем же мне оказываться в шкуре предателя? - с вызовом спросил Забелин.
- Стоп, товарищи! - Кунгуров поднял вверх руки. - Руганью тут не поможешь. Давайте мозговать, как быть дальше.
Собрание на станции Кедровка затянулось до глубокого вечера. Ванюкин сидел в президиуме, рядом с ним еще несколько человек, работники станции.
Женщина в красной косынке выступала перед собравшимися.
- За два субботника, товарищи, все можно сделать! - закончила она. Последние слова потонули в гуле одобрения.
Ванюкин посмотрел на свои карманные часы, лежавшие перед ним на столе.
- Ну что ж, - громко сказал он, - предложение правильное, за него и голосовать не надо. А теперь время позднее, товарищи... Собрание полагаю закрытым.
И все сразу зашумели, задвигали стульями, толкаясь, стали пробираться к выходу. Вскоре помещение опустело. Ванюкин остался один. Он распахнул окно. На улице уже совсем стемнело, и прохладный, свежий ветерок ворвался в душное, прокуренное помещение.
Ванюкин, задумавшись, стоял у окна, и вдруг какая-то сила отбросила его назад; стул, перевернувшись, рухнул на пол. И еще через мгновение Ванюкин стоял, прижавшись к стене, и холодное дуло револьвера больно давило ему в подбородок.
- Ну, вот и я, - тихо сказал Шилов, и по выражению его лица Ванюкин понял, что тот застрелит его, стоит только шевельнуться.
- Ты меня помнишь? - так же тихо и даже ласково спросил Шилов и слегка надавил дулом револьвера Ванюкину на подбородок.
Начальник станции едва стоял, лицо его мертвенно побледнело, на лбу выступила испарина. Он сказал:
- Помню...
- Ты-то все, гад, помнишь. Не то, что я, - губы Шилова дрогнули в усмешке. - Что, а? Помнишь?
- Помню... - повторил Ванюкин, и казалось, от охватившего его ужаса он теряет сознание.
- Вот сейчас и расскажешь. - Шилов опять слегка надавил дулом на подбородок. - Расскажешь?
- Да, господин Шилов, расскажу...
- Вот и хорошо.
Шилов взял свободной рукой начальника станции за лацканы мундира и, все так же держа наготове наган, втолкнул Ванюкина в соседнюю комнату, плотно прикрыв за собой дверь.
В лунном свете чернели искореженные, торчащие вверх фермы взорванного моста. Они подошли к самому краю.
- Вот тут... - Ванюкин показал рукой вниз, туда, где в кромешной черноте бесшумно несла свои воды Березянка.
Шилов стоял, засунув руки в карманы своей кожанки, потом повернулся к Ванюкину.
- Раздевайся! - приказал он.
- Зачем? - Ванюкин отступил на шаг, испуганно моргая глазами.