- И все же я против, товарищ генерал! - упрямо сказал Тагиев. - Как руководитель полетов, как комэск, как летчик... В общем, я категорически против разделения пары. Извините, виноват. Но - категорически. - От волнения у него прорезался странный акцент.
- Правильно. - Генерал-майор, прибывший в часть на рассвете с плановой инспекционной поездкой, привычно вздохнул: - "Как руководитель полетов"... Ответственность, майор, верно? РП - должность оч-чень ответственная. Случись что - всегда РП виноват. Так? - Он жестко, в упор смотрел Тагиеву в глаза. Тот отвел взгляд.
- Экипаж не подготовлен к такой работе, - вмешался полковник Царев.
- Что-о-о? - подчеркнуто изумился генерал. - То есть как - не подготовлен? Вы что же, ставите на полный радиус экипаж, не подготовленный к полетам в сложных метеоусловиях?
- Подготовленный, товарищ генерал! - Царев говорил четко и быстро, стремясь произвести нужное впечатление: от этого сейчас зависело многое. - Но налета, доброго, хорошего налета, дающего экипажу уверенность в себе в таких резко осложнившихся условиях, нет. В конце концов, радиус - тоже наука. Но не все же сразу! Две дозаправки вместо предполагаемой одной плюс ночь. Одиночный маршрут вместо предполагаемого парного и сама обстановка на грани боевого применения... Есть же другие экипажи, есть командиры, наконец, опытнейший летчик!
- Другие экипажи - это время. У нас его нет. Зато есть предупреждение флота. А ведущий... Вы считаете - кстати, командир тоже пойдет в одиночку! - вы считаете, полет полярной ночью легче дневного маршрута? С теми же дозаправками? - Генерал резко повернулся к Тагиеву: - Майор, самолеты к вылету! Перенацеливание произведем уже...
Лицо Тагиева застыло, только дернулись желваки под кожей высоких скул.
- Товарищ генерал! - Царев уже настойчиво требовал. - Этот ряд совпадений приведет... Я руковожу частью - я же отвечаю за них!
- Слушайте, полковник, я что-то не пойму: в чем проблема? Нормальный полет на радиус! Откуда в вас все это? И наконец, решает здесь в конечном счете руководитель полетов, а не вы или я. Кстати, я не слышу его решения до сих пор.
- А какое же может быть решение? - с натугой сказал Царев. - Какое тут может быть решение, если решаете здесь вы!
- Не забывайтесь, полковник... - Генерал понизил голос.
- Товарищ генерал! - отчаянно сказал Царев, и глаза его засветились в полумраке голубым яростным огнем. - Я не забываю главное, то, что забыли вы!
Генерал подчеркнуто удивленно задрал брови.
- Меня всю жизнь учили: "Мелочей в авиации нет" - и так учил я! А экипаж... А экипаж - это шесть жизней. Шесть семей! - Царев побледнел.
- Вы что же хотите этим сказать? - тихо спросил генерал, качнувшись вперед. Тагиев страдальчески сморщился, лица других офицеров были каменно-безучастны.
- Я хочу сказать, что мы должны учитывать все мелочи, все возможные последствия! И наше поведение сейчас, всех нас - это... это!..
- Ну что ж вы замолчали, полковник? - почти весело сказал генерал. - Вы ведь хотели сказать - это убийство. Так? Или что-то столь же возвышенно-бессмысленное. Так? ...
- Это... крайне неумно, - севшим голосом закончил Царев и вытянулся "смирно", уставившись поверх генерала в серые, начинающие темнеть стекла незашторенных оконных проемов, между рам которых оранжево светились спирали включенных для предотвращения отпотевания стекол обогревателей - влажность и температура в помещениях КДП и постов управления всегда должны поддерживаться на определенном и неизменном уровне: точнейшая электронная техника не любит перемен погоды.
- А знаете, полковник, вы вызываете уважение, - прищурясь, сказал с сарказмом через паузу генерал. - Так отстаивать свое мнение! Но я начинаю думать, что, если бы во всех наших частях были подобные вам начальники, наши самолеты вообще перестали бы летать.
- Они летали бы лучше и безаварийно, - холодно отчеканил Царев. - И на обвинения в трусости нужды отвечать не вижу!
Правая бровь генерала полезла вверх.
- А вы скромник, полковник!
- Я профессионал. И говорю о деле. И не вижу нужды...
- По-онятно...
На КДП скапливался сумрак; тепло светились контрольные приборы на пульте РП. Сам руководитель полетов сидел с каменным лицом. Он не вставал с кресла, но поза его странным образом соответствовала стойке "смирно". Матросы - планшетисты и операторы - ничего не видели и не слышали, отделенные полупрозрачным планшетом-переборкой и панелями своих помещений. Офицеры застыли на рабочих местах. И в эту минуту здесь, в просторном помещении КДП, были только двое: инспектор - генерал-майор и полковник Царев - командир полка.
- Итак, полковник, этот экипаж - плановый? Он обязан выполнить поставленную ему задачу?
- Разумную задачу.
- Разумную - поставленную кем? Войной? Война - разумна?
- Вы утрируете! Я не могу ответить тем же старшему по званию!
- Отвечайте: война разумна? "Могу, не могу..." Не впадайте в детство, полковник, отвечайте!
- Сейчас не война!
- Тогда зачем мы нужны? Мы все? Почему вы не работаете на заводе, полковник? Токарем. А? Стране нужны токари! Шоферы. Инженеры, черт побери!
- Мы готовы к войне!
- Готовы? С неподготовленными - ах, простите, неслетанными, скажем так, неслетанными экипажами? К какой? Которая будет ставить исключительно разумные задачи?
- Я тоже повоевал, товарищ генерал! Мне хватило! Любая война - всегда война, где бы она ни была.
- Ну, насчет "повоевал" и "хватило" - так сие не заслуга. У нас работа такая. И долг наш такой. Ну ладно. На первый вопрос вы, по сути, не ответили. Дальше. Вы всегда выполняли только разумные задачи? Ну что вы молчите? Где же ваша честность?
- Не всегда - да.
- Молодец! Но вы были готовы к любому делу?
- К любому - доступному моей квалификации и возможностям техники. К разумному!
- А всегда ли мера разумности зависела от вас? Вот в чем суть! Мы с вами в вооруженных силах. А для чего они, эти силы? Мы с вами - для чего? Нет, нет и быть не может никаких разумных или неразумных условий для нас с вами! Их не может быть!
Генерал, качнувшись, приблизился к Цареву; теперь и его глаза тлели в сумраке.
- Тот психопат, там, далеко... - Он яростно ткнул пальцем в окна: - Где тут у вас запад? Ага, там... Так вот, он там - он плевал на разумность условий! И в тот миг, когда он ткнет пальцем в кнопку, в ту самую проклятую кнопку, разума не будет! Останется одно, только одно - и решающее: можем ли мы, умеем ли, готовы мы или нет? Я воевал с первого лета, с августа, и на своей шкуре испытал, чего стоит ожидание разумности. Я - помню. Вы - нет. Всё! Они уйдут и вернутся. Там! - Он выбросил руку к окнам. - Там наша дорога!..
II
ВЗЛЕТ!
В воздухе. 31 августа
Они даже не заметили, когда резко усилился дождь. Все в мире сейчас для них кончилось, все, кроме той работы, той цели, которую поставила перед ними выбранная каждым в разное время, по разным причинам, но выбранная добровольно дорога.
Приборные панели, сухой, перекатывающийся треск переключателей на расблоках, клацанье пакетников, быстрая перекличка команд, щелчки включающихся реле, вспышки умниц табло - в этот тесный, сжатый мир рычагов, шкал и панелей свелись родительские надежды и детские забавы, юношеские устремления и любимые книжки, вера в отцов, воспоминания о неисполненном и ирония потерь, страсти, увлечения, разочарования и любовь - все, составляющее никем до конца не понятое, не описанное, не оцененное понятие - жизнь.
А дождик был замечательный! Чу-де-cный! Как и весь этот уходящий день - для каждого по-своему.
А погода быстро ухудшалась. Ночь была уже недалеко. Солнце должно было вскоре зайти, так и не появившись над землей: его поглотили облака, низко и косо летящие над побережьем. Но они знали, что самое позднее через двадцать минут догонят солнце, увидят его, чтоб, попрощавшись, встретиться с ним завтра - далеко, очень далеко, непредставимо далеко отсюда.
Дождь суетливо-вкрадчиво стучал по обшивке; его капли радостно скакали и играли в чехарду на отмытых стеклах фонарей, брызгали на куполах блистеров, сливались в быстро густеющие струйки и, мечась из стороны в сторону, мчались вниз по полированной обшивке к земле, к которой они летели так долго. Этот моросящий дождь, который всегда все ругают, этот занудный, промозглый, отвратительный дождь был прекрасным!
Прекрасным и праздничным потому, что наконец наступал долгожданный праздник работы.
Они заканчивали сложный, но для каждого летчика исполненный неизъяснимой прелести ритуал запуска двигателей - пробуждения к жизни многосложного, могучего и послушного, надежного и доброго сердца их корабля; а от насквозь промокшей куртки техника самолета, стоящего сейчас в кабине за спинами летчиков и монотонно бубнящего "молитву", или карту запуска, плотно несло мокрым старым одеялом. И команды эти, слышанные сотни раз, звучали музыкой - как до седых волос звучит музыкой для нас гриновская проза.
- Включить автоматы защиты сети!
В тишине торопливо клацают переключатели.
- АЗС включены.
- Стояночный?
- На стояночном.
Отрывисто, слышно даже сквозь гул мотора пусковой автомашины, барабанит по обшивке дождь.
- Топливная автоматика?
- Топливная включена.
- ППС?
- Противопожарная система включена.
- АГР?
- Гироскопические приборы... Есть!