– Но интереснее другое: я учился каким-то совершенно потрясающим вещам, не то что сейчас – философия, риторика… Нет, но что-то об устройстве Вселенной, звездах, старинных полузабытых письменах. Еще – видел какие-то рисунки-шифры на стенах древних гробниц! И все эти знания втекали в меня легко, приятно, без препятствий со стороны сознания или памяти! Можно сказать, я жил, я дышал Знанием! И вдруг… Вижу глаза – карие, жгучие, вызывающие. Пристальный такой взгляд! Надо спасаться, а я стою, медлю: меня захватило, мне интересно (до жажды!) – познать эти глаза! И – будто огнем дохнуло – все в душе, в разуме в один миг опалено, выж жено! Разум не просто замер, он подавлен, беспомощен! Я не сплю – меня нет, я – ничто! Долго-долго. Бесконечно долго. Во мне живет только одно: увидишь эти глаза еще раз – беги, прячься! Бойся самого себя! – Марк потряс головой, зажмурившись. – Это главное. И здесь я проснулся.
Внимательные глаза Валерия напротив ждали продолжения.
– Я снова уснул, а сон продолжился! В этом продолжении сна я осознал себя уже собой, то есть Марком, вполне привычно. Но только видел все как бы со стороны! Словно Некто Властный дал мне возможность оценить мою собственную душу! То, что я увидел, не поддается словам, чтобы описать: слов не хватит, насколько мы себя не знаем, Валерий!
Марк запнулся, сбившись под напором собственных эмоций. Передохнул и продолжил спокойнее:
– Попробую описать, может быть, несколько поэтично… На пепелище, выжженном тем жгучим взглядом карих глаз, несмело начало прорастать нечто новое, не вполне ясное – как неузнаваемый в первом весеннем ростке цветок. Цветок, только что проклюнувшийся из земли, слабенький и неуверенный в себе. Это – мое намерение вернуться к Знанию, учиться! Это намерение, еще действительно медленное и робкое, оно пробивается из самой глубины, таинственной глубины души, но я его хорошо чувствую в себе! И мой сон как бы перетекает в реальность – похоже на то, что я и на самом деле "просыпаюсь", прихожу в себя после глубокого сна и – все больше и лучше начинаю осознавать окружающий меня мир. Только из тех наук, которые мне столь усердно преподают, далеко не все интересно. Словно я… вернее, моя душа знает, что мне нужно, а что – нет. Душа знает! И хотя я часто, как женщина, путаюсь в собственных мыслях, не могу сформулировать, но чувствую это хорошо!
– Можно я спрошу кое-что?
– М-м?
– Ты сказал: "карие глаза". Женские?
– Да. Быстрые карие глаза, из-за которых и пришел тот беспощадный огонь.
– Не потому ли ты так не любишь кареглазых женщин?
– Похоже, ты прав! Бьешь прямо в цель.
– И еще. Гд е ты брал, я хочу сказать – во сне, свои знания?
Марк, до этой минуты спокойно лежавший на песке, вскочил и воскликнул в смятении:
– Валерий, слушай, а ведь я и позабыл совсем! Вот сейчас ты спросил и будто всколыхнул во мне что-то. Я вспомнил важную деталь. Ты удивишься: в том сновидении знание мне давал – кто бы ты думал?! – Луций!
– Вот уж это-то как раз и неудивительно. Он тебя опекает и учит – что странного увидеть его во сне?
– Да нет же! "Там" – он тоже был иным. Совершенно другим человеком, а я его узнал! Узнал! И не просто узнал, а ни на секунду не усомнился, что это именно он! Будто через глаза, из сокровенной глубины, на меня смотрела сама душа человека, и неважно, как он выглядел телесно!
– Каким же он был? "Там", в твоем сне?
– Другим внешне… Неважно… Самое главное – у него было приятно учиться. Хотя он был строг, но давал мне знания с радостью и получал удовольствие от моих успехов! Вместе со мной!
– И это точно был Луций? – с сомнением поднял бровь Валерий.
– Ну да! Вот что и интересно! И… Слушай, кажется, я утомил тебя.
– Нет-нет!
– Впрочем, я и сам устал. Пойдем-ка еще купаться!
И он ринулся с оглушительным плеском в воду, несмотря на протестующие жесты Валерия, желавшего продолжить беседу. Марку хотелось рассказать еще и о том, что глаза многих его друзей, приятелей, а порою и совершенно чужих людей кажутся ему, Марку поразительно знакомыми, словно тысячу раз виденными, но только будто бы он позабыл когда и где. Вот, например, глаза Луция. И родной сестры. И глаза самого Валерия. И Гая. И даже (то-то Валерий удивился бы!) щеголя Клавдия! Это "узнавание" началось с того самого сновидения…
Но Марк вдруг почувствовал, что настал момент закончить рассказ, словно опять зазвучал внутренний голос: "Довольно".
– Так, значит, поэт, теперь тебя интересуют одни только знания? – Валерий запрыгал на одной ноге, вытряхивая после купания воду из уха.
– Я что, похож на человека, которого интересуют только знания? – Марк, выбравшись вслед за другом на берег, опять улегся на песок и снизу вверх следил за прыжками Валерия.
– Я бы не сказал!
– Вот именно! Ведь есть еще Любовь! И я хочу знать, что это!
– Еще не знаешь? – Валерий силился удержать серьезную мину.
Марк ответил ему в тон – вдумчиво и озабоченно:
– Так… Самую малость… – Для вящей убедительности он сокрушенно вздохнул: – Можно сказать – всякие мелочи и не стоящие внимания пустяки! – и "горестно" махнул рукой.
Валерий, не выдержав, возмущенно заорал, весьма чувствительно пнув Марка ногой в бок:
– Вот негодяй! "Мелочи и пустяки"! Одна Септимия чего стоит!
– Септимия не в счет: разве это любовь?
– Но опыт дорогого стоит! Это он называет пустяками!
В тот день они еще долго зубоскалили и потешались друг над другом.
Хороший тогда выдался денек!
* * *
"Извини, Гай, я отвлекся. Но есть воспоминания, от которых не отмахнешься. Да ведь и не хочется: несколько прекрасных дней в твоем поместье у моря – приятнейшее воспоминание.
Но я продолжаю…"
* * *
К Гнею Домицию приятели отправились вместе. Марку, испытывавшему необъяснимую робость из-за предстоящей встречи со Сципионом, вместе с другом было спокойнее. Объяснять же Валерию ничего не надо было.
– Вместе так вместе, – пожал тот плечами, – как скажешь.
С домом хозяина Марк был знаком: добрейший Гней частенько устраивал обеды и молодежные вечеринки для друзей и просто знакомых своих многочисленных домочадцев. А кто же в Риме не был знаком с домочадцами Гнея Домиция? Хотя бы с одним из них?
Сегодня же было совсем иное дело: обед для узкого круга людей. Обед званый – для особо приглашенных – в честь назначения Публия Сципиона Африканского новым цензором Рима.
Никто в Риме не ждал от этой цензуры (цензуры великого полководца!) никаких послаблений или выгод. Все знали, насколько Сципион, безмерно добрый и терпеливый в обыденной жизни, строг и требователен при выполнении своих обязанностей, в какие жесткие руки берет всякого нарушителя дисциплины и порядка. Так было в армии, которой он командовал, будучи консулом. И так будет – все знали! – и при его цензорстве. Знали заранее, еще когда Сципион выставил свою кандидатуру на эту должность. Первую, кстати, которой он вообще добивался: все остальные до сих пор народ вручал ему без малейшей его на то просьбы. А то без его согласия!
Ни у кого не было ни тени сомнения, что ждет римлян, когда они вручат Сципиону полномочия цензора – человека, не только ведающего дорогами, водопроводом, данью империи, распределением населения по сословиям и имуществу (кладезь для иного, нечистого на руку, человека!), но, главное, надзирающего за нравами граждан во всех слоях общества. Всех – от Сената и всадников до народных триб-общин! Цензор имел полномочия изгнать недостойных даже из Сената! Когда Сципион произнес перед собранием свою программную речь, в которой призывал сограждан подражать высоким и чистым нравам предков, у многих аристократов по спине прошел холодок…
Да, нравственные требования Публия Сципиона были высоки! Это знали все. Но знали, верили и в другое: что бы Сципион ни задумал, что бы ни решил, что бы ни предпринял – он сделает это на благо Риму и останется в высочайшей степени справедлив.
И если квириты уповали на цензора в деле возвышения своей отчизны, то уповали именно на Публия Сципиона, но никак не на его коллегу по должности, традиционно выбранного с ним в паре, Люция Муммия. Этот Муммий был бесподобной противоположностью Сципиона абсолютно во всем! Публий был деятелен – Муммий безынициативен и ленив. Публий энергичен – Муммий медлителен и вял. Публий принципиален – Муммий мягкотел, если не сказать беспринципен. Вдобавок ко всему, первый был блестяще образован и эрудирован – второй же бескультурен до анекдотичности: рассказывали, что после взятия Коринфа, при погрузке ценнейших произведений искусства греческих художников и скульпторов, он предупреждал своих людей, что тем придется самим делать копии в случае потери или порчи оригиналов! Но к достоинствам Муммия можно было отнести его безотказность и бескорыстие, что и собрало ему немало голосов на выборах.
Размышляя об этом по дороге, Марк внезапно осознал, отчего так горячо стремится познакомиться лично со своим кумиром: "Я не знал, в чем состоит мой жизненный путь, мое призвание – вот что всегда терзало мой разум, маячило неясной тенью, беспокоившей душу. Теперь я знаю, чего хочу: узнать о своей судьбе, – и знаю, в чем начало решения – поговорить с Публием Корнелием Сципионом. Он непременно поможет мне!"