Вместе с тем, оба молодых человека признавали лидерство Индры и понимали, что нет никакого смысла ссориться. Оба возражали, что быстрый налет на Кобыльском повороте скорее всего, будет успешным, и навряд ли удастся придумать что-то лучшее.
Если он окажется самоубийством, значит, им не повезло - такова судьба. Они к этому готовы. Очень кстати оказалось то установленное ими чрезвычайно важное обстоятельство, что, когда Гейдрих летит самолетом в Берлин, он почти всегда едет в аэропорт в своем зеленом "Мерседесе" с одним только шофером, без другого сопровождения. Если им удастся перехватить Гейдриха и Клейна в машине, на том углу, они уверены, что убьют их обоих. Йозеф прошьет ветровое стекло пулеметной очередью, а Ян, если надо, добьет их парой гранат.
Но Индра не соглашался. - Подождите! - говорил он, понимая, что они устали ждать, понимая, что они жаждут действовать любой ценой. Поэтому он приветствовал прибытие лейтенанта Опалки с планом разрушения завода "Шкода".
Он предвидел их сопротивление и начал спокойно разбивать их аргументы.
- Дело не в том, что главное, - терпеливо объяснял он, - а в том, что не терпит отлагательств. Ночи становятся светлее. Светлее и короче. Если английские ВВС действительно намерены осуществить эту операцию, они должны сделать это скорее, а то рассвет застанет их над Германией, и они станут легкой добычей немецких истребителей. - По лицу Яна он понял, что попал в точку. - Поэтому я предлагаю, - продолжал Индра, - сообщить Лондону через "Либус", что мы найдем и подготовим маяки до пятницы и в субботу ночью будем готовы их зажечь. Если погода будет благоприятной для полетов, пусть летят.
Больше не требовалось аргументов, чтобы Ян с Йозефом сняли свои возражения. Так что Ян сам сказал:
- Тогда у нас не очень много времени? Можно отправиться в Пльзень прямо завтра с утра.
Индра был доволен. На данный момент Ян и Йозеф будут заняты делом и будут счастливы. Но он прекрасно понимал, что очень скоро не сможет их больше сдерживать.
Они обсудили, что надо сделать в Пльзени. Сопротивление хорошо там организовано в среде железнодорожников, и не проблема - найти кого-то, у кого можно остановиться. Они обсудили, кому ехать, и решили, что поедут Ян, Валчик, Йозеф и Опалка. Ну и Анна, которая стала теперь признанным членом их команды.
В тот же день они получили известие, что еще один человек из тройки Опалки объявился у наборщика в Лажне Белограде.
Это был сержант Карел Чурда, выносливый и молчаливый человек, в которого Опалка очень верил.
Сержант Карел Чурда.Диверсионная группа "Out distance"
- Я хотел бы и его включить в группу, если можно, - сказал Опалка. - Ведь это спецзадание из Англии получили мы. Но успеет ли он за нами?
Ян высказал предположение, что сын тетушки Марии Ата, наверно, будет рад съездить в Лажне Белоград и привезти сержанта в Прагу. Если надо, он приедет с ним и в Пльзень. Ян рассказал Опалке, что Ата - вполне надежный молодой человек, который уже работал курьером в ряде случаев. Он, как кажется, горит желанием побольше участвовать в их делах.
Индре эта идея понравилась, и предложение было принято.
Прежде, чем разойтись, они обсудили и некоторые другие новости, которые привез Опалка. Опалка был серьезным мужчиной высокого роста, почти тридцатилетним. Он мог показаться замкнутым и малообщительным человеком. Голубые глаза на его худощавом, вытянутом лице смотрели вопросительным взглядом из-под высокого лба на этот сложный, запутанный мир. Он говорил спокойно и решительно, как человек, имеющий ясную цель, который точно знает, куда он направляется и что там будет делать. Оба - Ян и Йозеф - были с ним знакомы, но не очень близко. Его служба и система взаимоотношений с офицерами держали их порознь в период подготовки в Англии. Но они вместе были на форсированных марш-бросках, слушали лекции, беседовали, гуляя по горной вересковой пустоши на севере Шотландии, и знали, что на этого человека можно положиться.
Если у лейтенанта Опалки и была слабость, то заключалась она в его сильной чувствительности, в его всепоглощающей заботе о подчиненных, о личностных ценностях и человеческих отношениях - факторах, которыми чаще всего пренебрегают в условиях войны. Но эти качества были в то же время и сильной стороной Опалки. Нацеленный в первую очередь на то, чтобы хорошо выполнить роль участника сопротивления, он готовился к ней так ревностно, как священник готовится к служению богу. Его знали как человека, который часто бродит один по горам, как человека, который всегда думает прежде, чем говорит, как человека, неуклонно идущего к намеченной цели.
Когда Индра понял, какой это человек, он был очень доволен. Валчик, Ян и Йозеф во главе с Опалкой составят группу неудержимых романтиков - начинающих убийц. У Индры не было сомнений, что в один прекрасный день он узнает, что, с его разрешения или без оного, покушение на Гейдриха совершено, и теперь надо ожидать ярости нацистского гнева. Но сейчас он чувствовал, что может положиться на лейтенанта Опалку, который окажет на ребят в каком-то смысле отрезвляющее воздействие. По крайней мере, Индра решил, что может передать ему часть своих властных полномочий над ними.
Другой новостью, которую привез Опалка, было намерение Лондона забросить в конце апреля еще несколько групп парашютистов.
- Но без тех неудач, с которыми столкнулась группа Пешала, - серьезно добавил он. - В будущем мы должны быть твердо уверены, что знаем наверняка, когда и где они спустятся. И если не сможем организовать встречу, то должны снабдить их надежными адресами для выхода на контакт сразу по приземлении. Нам надо подготовить подходящие зоны выброса, и если самолет не может сбросить парашютистов точно над выбранной зоной, пусть возвращается с ними в Англию. Все это мы должны обсудить с Лондоном прежде, чем они забросят хотя бы еще одного человека.
На этом они разошлись. Покидая квартиру, каждый точно знал, что он должен делать, и по какому адресу в Пльзени они встретятся.
На следующее утро Ян с Анной отправились первым поездом.
Лейтенант Опалка, Йозеф и Валчик последовали за ними некоторое время спустя.
Анна волновалась, что отсрочка покушения на Гейдриха беспокоит Яна. Сама она в глубине души радовалась каждой отсрочке и говорила об этом тетушке Марии. Но надо было считаться и с чувствами Яна, которые она тоже хорошо понимала.
- Мы так можем просидеть здесь, не высовываясь, пока не кончится война, а борьбу за нас пусть ведут другие, - не раз с горечью говорил Ян. - Мы с тобой могли бы улизнуть куда-нибудь в деревню, я бы нашел работу, и мы оказались бы умнее всех!
Анна с готовностью поддалась бы такому соблазну, но Ян гнал подобные мысли прочь. Он не хотел, чтобы после войны они были известны как храбрые парашютисты, которые с риском для жизни вернулись на родину, а затем как следует позаботились о том, чтобы больше уже ничем не рисковать. "Свободу Чехословакии надо завоевать!" - патетически заявлял он. Такие банальные фразы во время войны были уместны и, наверно, даже необходимы.
Но порой, когда они оставались наедине, он вздыхал: - Если бы…
Какая ирония была в том, что он, неудержимо стремясь к цели, готовясь нанести смертельный удар, который поразит тирана, вдруг оглянулся и увидел Анну. И полюбил! Его жизнь, зацикленная на одном, посвященная одной узкой цели, вдруг раскрылась и наполнилась предвкушением. Будущее, для человека не имевшего будущего, стало вдруг бесконечно желанным.
Анна многим делилась с тетушкой Марией. Она рассказывала ей, как мечтает проснуться однажды утром и узнать, что эта неразумная война кончилась. Она мечтает о детях, которых будет провожать в школу, о заполненных роскошными товарами витринах, которые будет рассматривать, о том, как будет крепко спать каждую ночь, избавившись от сидящего внутри ужаса и страха, что стук в дверь, который постоянно мерещится в ночных кошмарах, может стать реальностью. Она мечтала раскрыть утреннюю газету без страха обнаружить в колонке на первой полосе имя одного из своих друзей, всего за несколько часов до этого представшего перед своим палачом. Она глубоко держала все это в себе, скрывая от Яна, ибо знала, что от нее, - и прежде всего от нее, - он ждал твердой уверенности и поддержки. Но порой, когда ей становилось невмоготу справляться с чувствами, Анна горько и безутешно плакала на плече у тетушки Марии.
И тетушка Мария, у которой собственный сын был где-то далеко и в опасности, которая в любую минуту могла поплатиться собственной жизнью за ту постоянную помощь и поддержку, которую она оказывала группе сопротивления, находила в себе достаточно материнских чувств, чтобы пожалеть и утешить ее и сказать, что будущее вовсе не безнадежно, и настанет день, когда все они будут смеяться, вспоминая это тревожное беспокойное время.
Тетушка Мария первая поняла, что в этой любви Яна Кубиша и Анны Малиновой присутствует какая-то отчаянная поэзия, а может быть, движение природы к неведомой цели, и она сказала об этом Индре. Казалось бы, любовь мужчины к женщине заложена в сущности вещей, отделяющей жизнь от смерти, придающей ей величие, привносящей в обыденность таинство и очарование.
В этой любви она видела вызов, не свойственный характеру Яна.
Он был сдержанным, серьезным юношей, охваченным жаждой мщения и посвятившим себя этой цели. Но тетушка Мария знала, что в губах и на груди Анны Малиновой он находил успокоение и решение всех проблем - в виде восторга и совершенства.