- Рад был услужить, синьор. Все только и говорят, что о вашей храбрости. Ваш отец вас всем расхваливает.
Пьетро прищурился. Прежде чем он придумал подобающий ответ, молодой лекарь ушел по своим делам.
Храбрость? Применительно к нему отец не употреблял это слово. Может, лекарь лжет? На людях поэт был немногословен, только наедине мог разразиться ядовитой диатрибой. Что конкретно он говорил? Уж конечно, не называл его, Пьетро, храбрым. Глупым - да. Безрассудным - недалеко от истины. Болваном, который, не думая о родных, ищет погибели на свою голову, - да, пожалуй, именно так отец характеризовал своего старшего из оставшихся в живых сына. Болван, а не храбрец.
Интересно, а Катерина считает его храбрецом? Что вообще она о нем думает? Пьетро вознегодовал на ее отсутствующего, пока что эфемерного мужа, и поймал себя на этом чувстве. Кроме того, он бешено ревновал Катерину к Скалигеру. Как бы они ни язвили в адрес друг друга, связь была налицо! Ни презрительный тон, ни словесный яд не могли скрыть чувства донны Катерины к брату - чувства более глубокого, чем сестринская привязанность, более разрушительного, чем страсть.
Мысли о Катерине принесли Пьетро благословенный миг забвения. Однако зуд в бедре - внутри бедра! - быстро отрезвил юношу. Он переместил ногу поближе к жаровне, приятно греющей правый бок.
"Может, мерзкие твари, нанюхавшись дыма, несколько уймутся".
Пьетро надеялся, что тепло разморит его и он уснет. Не тут-то было! Юноша уже не понимал, действительно личинки точат его плоть или ему только так кажется.
Чтобы отвлечься, Пьетро принялся подгонять обрывочные сведения о семействе делла Скала так, чтобы из них, словно из кусочков смальты, получилась полная картина. В верхний угол пойдет дядя Кангранде, первый правитель Вероны из рода Скалигеров, по имени Мастино. Рядом поместим Альберто, отца Кангранде, чуть ниже - его троих братьев и двух сестер. Отец Пьетро тепло отзывался о Бартоломео, презрительно - об Альбоино и враждебно - о предыдущем аббате Сан Зено, отце нынешнего аббата. Он ведь, кажется, незаконный сын Альберто?
"Интересно, а у самого Кангранде есть внебрачные дети? Марьотто на это намекал".
Что-то ему смутно помнилось, какой-то разговор между братом и сестрой не давал покоя, какая-то мысль стучалась в висок и тут же ускользала. Со вздохом Пьетро откинулся на подушки, закрыл глаза и стал слушать шум дождя, ощущая, как тепло от жаровни проникает во все уголки тела…
Пьетро очнулся оттого, что на плечо ему опустилась рука. Он разлепил веки и увидел самого Скалигера, стоящего на коленях у его кушетки.
- Я тебя разбудил? Ты спал?
- Просто дремал, - отвечал Пьетро, стряхивая сон.
- Понятно. Мне в последнее время снится только дождь. - Кангранде обошел жаровню и уселся на мягкий стул по другую ее сторону. - Ты не против, если я тоже погреюсь? Скоро подадут ужин. - Кангранде откинулся на стуле, сцепил пальцы на уровне рта и устремил взгляд на потоки дождя.
Пьетро не выдержал и спросил:
- Совет закончился?
- Да. Все уже решено.
Пьетро умирал от любопытства, но прикусил язык. Некоторое время они молчали, глядя на мерцающую стену воды. Струи срывались с карниза и разбивались о булыжники. Пьетро снова стало клонить в сон.
- Как ты думаешь, твой отец прав?
Пьетро вздрогнул и уселся ровно. Со сна его потряхивало.
- Прав насчет чего, мой господин?
- Насчет звезд. - Правитель Вероны подался вперед, ближе к дождевой стене. Теперь его лицо не затуманивал дым жаровни.
- Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду, мой господин, - промямлил Пьетро.
Кангранде поднялся и хлопнул юношу по плечу.
- Ничего, за ужином поймешь.
Пьетро совсем сконфузился, однако сел как можно ровнее.
- За ужином, мой господин? Разве я буду ужинать с вами?
- Именно. Компания соберется небольшая - твой отец, венецианский посол, Джакомо Гранде со своим племянником, поэт Муссато, Асденте ну и я. С тобой нас будет восемь. Нам нужен еще один человек, чтобы получилось магическое, как утверждает твой отец, число. Кого бы взять? Джуэлко я навязал на шею отцу Марьотто, а заодно отправил с ними синьора Капеселатро. Твои друзья осматривают конюшни Монтекки - им тоже не до нас. Придумал! Позову-ка я Пассерино. Тогда нас будет девятеро. Девятеро достойнейших. Твоему отцу это понравится.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Все уже собрались за столом, когда Пьетро в сопровождении Кангранде доковылял до обеденной залы. Скалигер сердечно приветствовал гостей, будто половина из них не были его заклятыми врагами, будто они не носили перья на шляпах над правым ухом и не прикалывали розы к плащам.
- Садитесь, синьоры! Это неофициальный ужин. Давайте наслаждаться обществом друг друга, раз нельзя наслаждаться враждой.
- Скажи Асденте, чтобы не вводил меня во искушение своими костями, - простодушно воскликнул Пассерино Бонаццолси. - А то я уже проиграл ему ренту за несколько месяцев.
Ванни дружелюбно раззявил свой ужасный рот.
- Отлично. Задействуем твои кости.
Кангранде представил юноше всех присутствующих. Последним он назвал имя единственного неизвестного Пьетро человека.
- Франческо Дандоло, венецианский посол и дважды мой тезка. Его тоже называют Псом. Не так ли, Дандоло?
Венецианец отвесил Пьетро глубокий поклон, проигнорировав укол Скалигера.
- Для меня честь познакомиться с вами, синьор. Я слышал, вы отличились уже в первой своей битве.
- Еще как отличился! - Скалигер опередил Пьетро с ответом. - И это человек, которого совсем недавно прочили в священники! Если бы события развивались по плану, в один прекрасный день синьор Алагьери выступил бы против вас от имени Папы!
Видя замешательство Пьетро, венецианец вздохнул:
- Мне было поручено отменить отлучение от церкви, которое Папа Климент возложил на Serenissima, наш великий город.
- Который так удачно расположен на болоте, - съязвил Кангранде. - А этот благородный синьор, да прославится его род…
- Ужин стынет, - встрял Гранде да Каррара.
Кангранде все равно не собирался продолжать - он и так уже заметно смутил венецианца. К чести Дандоло надо сказать, что он уселся на свое место в конце стола при полном самообладании.
Пьетро усадили посередине. Справа от него оказался Джакомо Гранде, а напротив - Марцилио. Он не желал ни говорить, ни даже смотреть на Пьетро, что вполне устраивало последнего.
Слева от Пьетро уселся Альбертино Муссато, заняв полскамьи своими шинами. У поэта были сломаны нога и рука, а на темени красовалась огромная шишка. На торце стола, на стуле с прямой спинкой, восседал Асденте. Голову его, словно тюрбан, венчала свежая повязка.
Данте и Муссато были знакомы - в свое время оба присутствовали на коронации последнего императора Священной Римской империи, что имела место в Милане. Едва усевшись, Данте спросил, насколько серьезно Муссато ранен в голову.
Альбертино скривился.
- Трудно сказать, протухнут теперь мои мозги или нет. Я в состоянии писать, однако нужно, чтобы мою писанину кто-нибудь прочитал и удостоверился, что она не бессмысленна.
- Я с удовольствием прочту, - великодушно предложил Кангранде, садясь во главе стола. Справа от него оказался Гранде, слева - правитель Мантуи Пассерино Бонаццолси. Кангранде скользнул взглядом мимо последнего и остановился на младшем Карраре. - Марцилио, вино возле тебя.
Молодой Каррара с мрачным видом передал кувшин.
- Пожалуй, вам не понравится моя новая работа, - предупредил Муссато. - По сравнению с вашими емкими произведениями она кажется скучной и растянутой.
Улыбка внезапно осветила лицо Данте.
- Неужели? Думаю, вы прибедняетесь, мессэр Альбертино.
- Вы правы, мессэр Данте. В душе я уверен, что вещь получилась блестящая. Однако я должен вас поздравить - ваш "Ад", мессэр Данте, лучшая поэма со времен великого Гомера.
- Ну или по крайней мере со времен Вергилия, - поправил Данте. Кангранде нарочно определил ему место напротив Муссато, чтобы поэты могли поговорить на профессиональные темы. Едва усевшись, они обсудили canticles и cantos, издателей и переписчиков. Муссато не жалел слов, превознося произведения Данте, хотя Пьетро казалось, что он не совсем искренен. Гранде деловито переговаривался с Кангранде, а Пассерино Бонаццолси обернулся к Данте, чтобы похвалить "Ад":
- Прекрасное произведение. Правда, мне не нравится, как вы обошлись с прекрасной Манто. Вергилий - наш земляк, тоже мантуанец; так зачем же он перекраивает легенду об основании города, зачем пишет, что его создала Манто, а сын ее Окнус будто бы и ни при чем?
"И это говорит человек, отца которого так жестоко вывели в комедии, - подумал Пьетро. - Кажется, он больше расстроен тем, что в новой интерпретации Мантуя была построена без помощи волшебства".
Данте отвечал на похвалы вежливо, делая упор на божественный дар, а не на собственные заслуги. Муссато спросил:
- Слово "божественный" вы относите к Господу нашему или же к римским богам? Кажется, именно о них говорил ваш любимый Вергилий - конечно, вашими словами.
- Мой бедный учитель ничего не знал об Иисусе Христе, поскольку умер еще до рождения Спасителя, - отвечал Данте. - Он говорит о божественном словами, ему доступными. Однако если древним не выпало счастья познать истинного Бога, это еще не доказывает, что истина была полностью от них сокрыта.