Все подняли лица к полной луне. Женщины затянули очередной гимн. Иш-Чель подали большую золотую чашу. Теперь ей предстояло подойти к жертве, и не только наблюдать все с близкого расстояния, но и принимать активное участие в ритуале. Чаша была тяжелой, Иш-Чель пришлось приложить усилия, чтобы спокойно держать ее двумя руками. Медленно дочь Кокомо приблизилась к центральной группе. Жрецы замерли, с волнением следя за движением Луны, высчитывая последние мгновения ожидания.
Случайно посмотрев на жертву, Иш-Чель встретилась с ее безразличным взглядом. Рабыня не шевелилась, только тонкие пальцы привязанных рук едва подрагивали, пытаясь нащупать веревки. Главный жрец поднял руки к Луне, блеснул нож, на миг хор и грохот барабанов смолк - ритуал подходил к завершению. Внезапно взгляд жертвы прояснился, она, смотря прямо в глаза Иш-Чель, прошептала одними губами:
- Полюби вместо меня… - нож в ловких руках быстро пронзил грудь. Из неостывшего тела вынули сердце. Капли крови обагрили жертвенный камень, паломники впали в транс, всех вновь оглушили свирели и барабаны… Иш-Чель собрала кровь жертвы в чашу, подошла к краю теокалли и, подняв ее на вытянутых руках, обратилась к Луне:
- Моя богиня! Прими жертву! Будь благосклонна и щедра к нам! Подари мне великую любовь… Сделай так, чтобы я была единственной у моего мужчины!..
Транс достиг своего пика, передав чашу с кровью, Иш-Чель удалилась внутрь храма в отведенные ей покои. Она чувствовала, что теряет сознание.
А Луна радостно заливала округу серебристым покоем.
Часть I. СТРАНА МАЙЯ. ПРИГРАНИЧЬЕ.
Коацаок поразил свадебный караван угрюмостью и тишиной. Не было толп народа в ярких праздничных одеждах. Никто не выкрикивал приветствий новобрачным. Не гремели барабаны, и не закладывало уши от пронзительного визга свирелей. Что-то произошло. Это чувствовалось даже в воздухе. Оно, словно, жаркое покрывало, душило город.
- Ацтеки прислали гонцов, к нам идут послы правителя Анауака… - первое, что услышали Кинич-Ахава и Иш-Чель от Копана, который встретил молодую пару во внутреннем дворике их дворца. Халач-виник был настолько встревожен происходящим, что забыл произнести приветственную речь. Угроза придавила его крепкие плечи, а весь вид показывал, что Копан тщетно пытается найти выход достойный его особы. Уичаа тоже не скрывала своего страха, а жизнерадостный вид невестки вызвал в ней раздражение. От свекрови Иш-Чель лишь достался недовольный взгляд. Уичаа ообщила молодым, что народ Анауака собирается покорить их город, и Коацаок уже потерял драгоценное время. Подтверждением были послы, прибывшие несколько дней назад с требованием "договора о дружбе", которым ацтеки навязывали свою волю. Это была обычная ацтекская тактика захвата территории. Теперь Коацаоку предстояло пройти дорогой многочисленных покоренных городов. Спасения не было.
- Через пятнадцать дней ацтеки явятся за выкупом. - Закончила Уичаа.
- Много ли они хотят, моя госпожа? - Иш-Чель попыталась придать своему виду, тону и голосу глубокое почтение. Ее не смутил злой взгляд свекрови.
- Ровно столько, чтобы мы стали их рабами. Весь урожай этого года, драгоценности, золото… боюсь, что даже, если мы выплатим выкуп, то ацтеки все равно сделают нас своими тлаймати! - Уичаа с трудом сдерживала негодование. Слова она бросала, не глядя ни на кого. Иш-Чель знала, что свекровь не одобряет их брак, но открытая неприязнь ее удивила.
- И самое главное - Коацаоком править мы не будем. Ацтеки поставят своего наместника, а мы… - Уичаа махнула рукой.
- Неизвестно что они сделают с нашей семьей… - подал голос Копан.
- Зачем думать о том, что они сделают с побежденными? Нужно готовиться к войне и с оружием встретить их! У нас хватит сил отстоять наш город! - Кинич-Ахава с первой минуты решил, что будет отстаивать свой город с оружием в руках и никому не позволит быть хозяином в Коацаоке. Это его земля, его город. Уичаа с гордостью и одновременно с грустью взглянула на своего сына. В очередной раз она убедилась в своей правоте - ее страхи начали сбываться: ее сын, ее гордость не допустит унизительного примирения. Копан молчал, а Кинич-Ахава не понимал отца, его безразличия к происходящему.
- Мы не можем сидеть и просто ждать, что будет! Нужно укреплять стены города. Я сам этим займусь. Мы отдадим все силы, но не отдадим город!
- Быть может, мы смогли бы уплатить выкуп, Кинич-Ахава? В городе много богатых людей, сомневаюсь, что при ацтеках жить им будет лучше. Они просто обязаны внести свою долю - Коацаок и их город, драгоценности не стоит прятать в хранилище. Они могут послужить Коацаоку - тихо предложила Иш-Чель. Кинич-Ахава с благодарностью кивнул головой. Он принял ее поддержку.
- Богатые люди будут богатыми и при ацтеках, если им удастся сохранить свое добро. А, чем сильнее будет сопротивление жителей, тем страшнее будет борьба за Коацаок и ужаснее воины ацтеков, которые войдут в него… - наконец высказался Копан.
С прибытием сына силы духа ему не прибавилось, даже наоборот, он окончательно растерялся. В глубине души правитель не хотел войны. Он бы приложил все силы, чтобы откупиться от ацтеков, но здесь сталкивалось нежелание расстаться с богатством семьи и нежелание терять власть и могущество. Ни одна из потерь его не устраивала, подтачивала изнутри и забирала последние силы. Он не мог ни о чем другом думать. Ко всему этому его неотступно преследовали предсказания, увиденные с помощью Уичаа. Он упорно оттолкнул их, поверив своим жрецам, и вот теперь надвигается крах - разве можно противиться воле всесильных духов?.. Сопротивление бесполезно - ведь тайные силы показали ему, что Коацаок будет погребен, но как же спасти свое имущество, свою власть, жизнь, наконец?!
- Мы должны действовать! Что толку рассуждать о том, какими будут ацтеки, когда войдут в город? Мы должны делать все, чтобы этого не допустить! - Китнич-Ахава не понимал безразличия отца. В чем же дело, почему халач-виник ничего не предпринимает? Ведь он всегда был хорошим воином и мудрым правителем, почему сейчас Кинич-Ахава видит перед собою человека, который даже не пытается скрыть свою панику? Сколько бы сейчас не было сказано слов, видимо, поддержки от правителя не получить. И что делать? Попытаться, прикрываясь именем халач-виника, подготовить город к обороне, взять власть в свои руки… а не будет ли это изменой? Но если от этого зависит будущее города, его жителей? Если правителя поразила какая-то неведомая болезнь, то может ли он, его сын и наследник бездействовать? Но тогда на него тогда ложится ответственность за жизни граждан. Кинич-Ахава к этому был готов и решил отбросить сомнения.
- Если мы не откупимся… - попыталась вставить Уичаа, но сын перебил ее, не заметив, потому что его увлекла сама идея:
- Мы должны выиграть время, это поможет нам отстоять город. Мы дадим ацтекам выкуп, поторгуемся, попытаемся уменьшить его, а тем временем к нам придут на помощь братья Кокомо. Связанные узами родства они просто обязаны прийти на помощь!
- Ты забываешь, что на все воля богов, сын мой, они должны подтвердить твое предложение. А мы бессильны перед их решением… - развел руками Копан. Кинич-Ахава внимательно посмотрел в глаза отца и увидел в них лишь смирение и страх. Страх в глазах правителя?! Больше у наследника не было сомнений, что именно на нем лежит вся ответственность за город.
- Я готов испросить волю богов, выступить на совете старейших и убедить их в правильности моего решения! Но я не собираюсь сидеть и ждать ацтеков! Я буду готовить город к войне! И какое бы решение не вынесли наши жрецы - город я не сдам!
Кинич-Ахава резко повернулся спиной к родителям, и кивком головы приказал Иш-Чель идти за ним. Он понял, что отец не будет предпринимать какие-либо действия, мать настроена враждебно к невестке и также не может ничего предложить. Оставалось спросить волю богов и надеяться только на себя.
"Мой отец болен, его рассудок помутился, мой долг взять правление на себя и защитить город! А моя мать? Что случилось с нею? Неужели ненависть к семье отца затмила ей разум? "
Кинич-Ахава быстрым шагом преодолел анфилады комнат и прошел в свои покои, которые теперь должен был разделить со своей молодой женой. Супруги молча позволили слугам помочь принять омовение после дороги. Сменили одежду и принялись ужинать.
Иш-Чель все это время с интересом оглядывала комнату, в которой ей теперь предстояло жить. Это было просторное помещение, окна выходили на запад и открывали вид на горы, особенно красивые при закате солнца. Стены комнаты были занавешены шкурами животных, добытых лично Кинич-Ахава на охоте. Висели маски богов и богинь, кое-где поблескивали ножи, и стояли копья. Комната была чисто мужской, строгой, без излишеств. Единственным предметом с изящными линиями была жаровня, принесенная для обогрева и разжигаемая ночью.
Когда супруги, наконец, остались после ужина одни, Иш-Чель решила прервать задумчивость мужа:
- Если Ицамна скажет, что Коацаок должен подчиниться ацтекам, ты подчинишься?
- Ицамна скажет то, что угодно верховному жрецу, а он принимает приношения не только от семьи халач-виника…
- Муж мой, ты прав в желании обратиться за помощью к моим братьям и отцу - они пришлют нам воинов. Мы будем готовить выкуп, оттягивать время…
- Это может не понравиться многим горожанам.
- Но, Кинич-Ахава, ведь твой отец - халач-виник Коацаока, ты - его сын. Мы все из рода Кокомо! Что же может не нравиться? Нужно использовать все средства. Очень жаль, что дядя в таком состоянии, иначе ему самому пришла бы в голову эта идея! Если ты не хочешь говорить об этом с народом, то позволь мне выполнить это? Никого не удивит, что дочь Кокомо желает обратиться к своим родным.