Александр не стоял на месте. Его меч поднимался и опускался, прорубая дорогу сквозь гущу врагов, пробиваясь к стенам города. Гефестион знал так ясно, как будто бог подсказал ему, что творилось сейчас в безумном, но блистательном уме. Александр должен вести за собой армию, должен выиграть битву. Боль - ничто, и рана, пусть глубокая, не имела значения: такова цена, и он ее заплатил. Теперь Александр возьмет Газу.
Александр был в сознании, когда его вынесли с поля боя. Истекающий кровью, бледный от шока и проклинающий их за то, что помешали ему сражаться.
- Я заплатил цену, - говорил он. - Город - мой. Так сказал Аристандр. Дайте мне встать, дайте мне вернуться туда. Вы слышите? Батис думает, что я мертв. Дайте мне вернуться, прежде чем мои люди подумают то же самое!
Руки Мериамон остановили его. Она не могла бы удержать его силой, но ее прикосновение смирило его. Вошел Филиппос вместе с другими, он, как всегда, участвовал в битве, такой же, по-своему, безумный, как его безумец-царь. Еще на поле битвы он снял с царя доспехи и вытащил стрелу, но после началось кровотечение, которое не останавливалось, как не останавливался и Александр, хотя и потерял очень много крови, ослабел, а движения его замедлились. Только когда он лишился чувств, его удалось доставить в безопасное место.
У Мериамон были иголка с ниткой и железная решимость воспользоваться ими. Она принялась зашивать рану.
Он отбивался от нее. Ее тень налегла на него, удерживая, и открыла ворота сна. Александр еще боролся, но боль превышала даже его силы. Боль одолела его, с ней пришла тьма, и врачам стало легче работать.
Рана была тяжелая и не хотела заживать. Как только она закрылась, он открыл ее снова, настояв, чтобы его отнесли на носилках к осаждающим город, где отказался лежать, вскакивал, чтобы указать новый путь для механиков, куда им переместить катапульту. Даже вино с маковым настоем не могло его утихомирить. Александр отказывался его пить или пил слишком мало. Он приказал минировать стены и пожелал присутствовать при этом.
- Ты знаешь, что сделали мои люди, когда я упал, - говорил он Мериамон, и не один раз. - Они выиграли схватку за мое тело, но не стали штурмовать стены. Они подумали, что я убит. Они должны увидеть, что я жив и сражаюсь, иначе осада захлебнется.
- Может, так бы и к лучшему, - ответила она.
Он все порывался встать с постели. Мериамон пришлось ему многое позволить: постель под навесом, за пределами достигаемости вражеского обстрела, гонцы, относящие его приказы механикам и обслуге осадных машин. Она подперла его подушками, но не дождалась за это благодарности. Александр все порывался встать, он рвался в бой. Она уже знала признаки этого.
- Существуют снадобья, - сказала она. - Которые могут заставить человека лежать в постели столько, сколько нужно. Наверное, мне придется применить их. Рана сейчас гноится - она может убить тебя.
- Не убьет, - ответил Александр.
Она чуть его не ударила. Мериамон не боялась повредить этим царю; просто она боялась собственного характера, боялась, что не сможет остановиться. Она стояла над ним, стараясь выглядеть так внушительно, как только может женщина - маленькая женщина в широкой мантии тени.
- Теперь я понимаю, - сказала она, - какую ошибку допустила, позволив тебе думать, что ты, возможно, сын бога. Плоть твоя вполне смертна. Ты еще можешь умереть.
Он посмотрел на нее ясными светлыми глазами, различая и ее, и ее тень, не боясь ни того, ни другого.
- Я знаю, - ответил он. - Я знаю, что я смертен.
- Нет, не знаешь.
Он потрогал повязки на своем плече. Ему было больно: губы сжаты, лицо восковое под румянцем злости.
- Вот напоминание.
- Ты ничего не слушаешь.
- Значит, я должен стать трусом, - вспылил он, - и бежать от стен Газы, поджав хвост?
- Газа ненавидит тебя. Даже камни обратились против тебя.
Александр ударил кулаком по ложу. Боль потрясла его: он задохнулся, но не мог позволить ей убедить себя.
- Какая ерунда!
- Вовсе нет.
Александр вскочил на ноги. Он стоял возле ложа, разъяренный, лицом к лицу с ней.
- Послушай меня, - сказал он. - Перед нами ворота в Египет. Газа - дом привратника. Если мы оставим в нем врага, то окажемся в ловушке. Мы должны взять Газу. Мы не можем допустить, чтобы она восстала против нас.
- Тогда возьми ее, - сказала она, - и дело сделано.
Она вывела его из равновесия.
- Ты же не даешь мне…
- Ты вполне можешь оставаться здесь. Твои военачальники сами в состоянии вести войну.
- Я должен быть там, - возразил он. - Я им нужен.
- Почему?
- Я царь.
- Ты нужен им живой и здоровый, способный управлять ими.
- Царь управляет с передовой.
- Он может также и умереть на передовой.
Александр неожиданно сел. Не только от слабости. Глаза его были почти черны, а настроение еще чернее.
Мериамон тихонько отошла. Она уже сказала все, что стоило сказать. Он был тем, кем был, - царь и Александр. К тому же, несмотря на всю свою блистательность, он был просто мальчишкой. Об этом многие забывали. Он стремился казаться моложе и меньше, чем был, казаться неуязвимым, но обманывал он только себя, вредил только себе.
Она вспомнила бога из ужасного и прекрасного представления. Было довольно странно потом разговаривать с человеком, который носил его маску, и обнаружить, что он и не молод, и не безумен: стареющий мужчина с тихим голосом и робкой улыбкой. Сначала она подумала тогда, что он похож на нее и что через него говорят боги. Но в нем не было ни крошки божественного.
Александр был больше, чем голос. Бог, владевший Фетталосом, - Дионис, повелитель Азии, - был и в царе, был как бы частью царя. Но даже Дионис имел смертную оболочку, был рожден смертной женщиной. Его безумие было божественным безумием, но он имел оболочку смертной плоти и страдал от недомоганий смертного.
Александру никогда раньше не приходилось думать об этом. Он знал битвы и кровавое лицо смерти. Он пролил достаточно и собственной крови. Но то, что он смертен, то, что может умереть, никогда не приходило ему в голову. Так часто бывает, когда человек - мужчина, молод, когда он царь и любим богами. Боль, которую Александр испытывал теперь, рана, которая гноилась и не хотела заживать, придали всем его поступкам новую глубину.
Он внезапно заговорил, удивив ее:
- Лучше, сказал бы я, быть рабом и копать землю, чем быть смертельно уставшим царем. - И все же, - продолжал он, - когда боги предложили Ахиллу выбирать или долгую жизнь без славы, или славу превыше всех и смерть раньше времени, он выбрал славу. Он умер молодым.
Мериамон вздрогнула.
- Я из рода Ахилла, - продолжал Александр, - и Геракла. Если я захочу прожить всю мою жизнь в один миг, кто ты такая, чтобы разрешать или запрещать мне?
- Никто, - отвечала она. - Ничто. Но мои боги нуждаются в тебе.
- Твои боги, - сказал он, - не мои.
- Они те же самые.
Александр снова погрузился в молчание. Таковы греки: говорят стихами, вспоминают древние имена и ищут себе оправдания. Так делают дети, предаваясь своим детским мечтам. Но этот мужчина-ребенок думал, как бог, как будто весь мир был его игрушкой.
- Аристандр сказал, что я возьму Газу, - молвил Александр.
- Значит, возьмешь, - ответила Мериамон. - С помощью твоих военачальников.
- Я могу сражаться. Доспехи полегче… верхом на коне… Буцефал приучен не задирать голову…
- Буцефал сбросит тебя, если ты настаиваешь на том, чтобы быть идиотом.
- Ты не посмеешь! - вспыхнул Александр.
- Мы с ним договоримся. Ему нравится Феникс. Если ты останешься жив, я хочу их поженить. Нико говорит, что у Буцефала должны быть хорошие жеребята.
- Подкуп.
- Конечно. У твоих людей здесь портится нрав. До воды добираться все труднее. А чтобы добраться до Египта, нужно еще пересечь пустыню.
- А здесь разве не пустыня?
- Сейчас сухой сезон, а вообще здесь страна зеленая и плодородная. Пустыня - Красная Земля. Дорога в Египет идет по пустыне.
- Ты пытаешься отговорить меня.
- Нет, - ответила она. - Пошли за своими военачальниками. Скажи им, что надо сделать. Ты же вполне можешь положиться на них. Или не можешь?
- У меня лучшая в мире армия, - сказал он пылко, - и самые лучшие военачальники.
- Так используй их, - ответила Мериамон.
Александр долго выдерживал ее взгляд, потом резко отвернулся. Он вызвал Никанора, Пилотаса, Кратера, других военачальников и собрал военный совет.
Александр послушался ее, внял ей. Он руководил своей армией с приличного расстояния, сидя на спине Буцефала, и боролся с соблазном принять участие в сражении.
Но соблазн был слишком велик для него. Чем больше работали машины, чем сильнее тряслись стены, тем ближе он подвигался к гуще сражения.
Стены наконец треснули и рухнули, подгрызенные снизу механиками, а сверху ударами таранов и камнями из катапульт. Едва они пали, как Александр был уже внутри. Он оставил коня с прислугой в безопасности, сам же об опасности не думал. Он был на ногах, бежал так же легко, как все остальные, впереди своих войск, как и должно безумцу. Его высокий голос слышался над всеми, подгоняя вперед.
Голос прервался лишь однажды. Александр зашатался и чуть не упал: камень ударил его по ноге, но он устоял. Голос послышался снова. Александр продолжал идти вперед, хромая, опираясь на копье, яростно. Ярость его была цвета крови.