Я никогда не видал такой столовой: все стены и потолок обшиты резным темным дубом и на огромном буфете столько серебряной и золотой посуды, что комната казалась, несмотря на темный дуб, светлою и блестящею. Из столовой вела дверь в кабинет, огромный, в пять окон, точно зал, сплошь покрытый коврами; тут огромные шкафы были полны книгами в сафьянных переплетах и повсюду кругом были дорогие вещи. Признаюсь, я оробел…
- Ну, что же? - перебил Варгин. - Пока все отлично: богатый дом, а для молодого врача без практики попасть в богатый дом весьма лестно!
- Так думал и я, - ответил Герье, - но теперь, после того, что было потом, я предпочел бы, чтобы меня не звали в этот дом!
V
- В кабинете меня встретил приземистый старик, в пудреном парике, по-старинному, и в красной бархатной шубке на лисьем меху; фигурка у него была маленькая, бритое, худое лицо покрыто морщинами, большой нос и большой неприятный рот, с тонкими ввалившимися губами. Он стоял у стола, прямо против двери, в которую я вошел, и костлявыми руками отсчитывал ассигнации. Он как бы не заметил моего прихода, не кивнул, даже не взглянул на меня и продолжал не торопясь свое занятие, словно нарочно рассчитывая на впечатление, какое должны были, вероятно, по его мнению, произвести на меня деньги…
- Тут тысяча рублей! - сказал он, наконец, тряхнув пачкой ассигнаций и бросив ее на стол.
Потом он глянул на меня; глаза его мне показались зелеными, и этими зелеными глазами он как будто хотел прочесть все, что делалось у меня в душе. Мне казалось, что скверная лягушка смотрит на меня.
- Вы иностранец? - отрывисто спросил он по-французски.
Я ответил, что около двух лет тому назад приехал из Женевы.
Старик поморщился.
- Но практики у вас нет?..
Я ответил, что никакой практики у меня нет, и этим он остался доволен.
- Ну, так вот! - показал он на брошенные им на столе деньги. - Тут тысяча рублей, и она будет ваша, если вы сделаете то, что от вас требуется.
Я поспешил уверить его, что исполню свой долг.
- Тут дело идет о вашей выгоде! - резко перебил он и добавил: - Пойдемте!
Мы миновали с ним несколько комнат и- в последней из них, в маленькой, сплошь обитой несколькими слоями войлока, как это делают для буйных сумасшедших, лежал больной. Кроме простой деревянной кровати, на которой он лежал, другой мебели не было в комнате. Отвратительный удушливый запах стоял в ней, я чуть не задохнулся, когда вошел.
Старик остановился в дверях, сделал гримасу и зажал нос.
Кровать больного была грязна до полной невозможности; за ним совсем не ходили и не убирали его: это был молодой человек с довольно тонкими, красивыми чертами лица; он лежал без движения и не был в силах не только двинуть рукой или ногой, но даже говорить.
Больной глянул на меня мутными, ничего не выражавшими глазами, попытался пошевелить губами, но не мог произнести ни слова.
Я осторожно стал осматривать его, говоря, что я - доктор, что зла не сделаю ему, а, напротив, принесу облегченье.
После осмотра мне стало ясно, что положение больного является следствием крайнего истощения.
Прежде всего нужно было очистить воздух в комнате, положить больного в чистую постель и попытаться дать ему укрепляющее средство. На меня, здорового, воздух комнаты действовал так, что голова кружилась и я сам близок был к обмороку. Старик тоже не мог выдержать и отошел от двери.
Я направился к нему.
- Ну, что, осмотрели, видели? - И он быстрыми шагами пошел назад в кабинет.
Тут он повернулся ко мне и, взмахивая кверху руками, начал раздраженно спрашивать:
- Ведь жить ему не осталось нисколько? Умрет, все равно умрет!
- Может быть, - возразил я, - можно еще помочь, если постараться усилить питание и, главное, немедленно изменить условия, в которых находится больной!
- Какие условия? - сердито переспросил старик.
Я объяснил, что надо перевести его в другую, свободную комнату, положить на чистую постель.
- Пустяки! Нежности, глупости! - закричал старик. - Я вас спрашиваю, может ли жить он или нет?
- Надо постараться, чтобы он жил! - сказал я. Вы можете себе представить, как я желал вылечить этого больного? Правда, это было бы чудо, но чудо не невозможное! Мне пришлось убедиться, однако, что именно этого-то, то есть излечения, вовсе и не желал старик.
Он раздраженно затряс сжатыми кулаками и затопал на меня ногами.
- Об излечении, - опять закричал он, - не может быть и речи! Были посерьезнее вас люди, старались, да ничего не могли сделать; если бы я имел надежду на выздоровление, я продолжал бы пользоваться советами серьезных, опытных врачей, пригласить которых имею, слава Богу, возможность! Я вам говорю - ему не жить! - кивнул он в сторону, где была комната больного. - И вы не говорите мне глупостей…
VI
Герье, рассказывая, сильно взволновался; он давно уже встал со своего места и ходил по комнате, сильно жестикулируя и изредка останавливаясь перед Варгиным.
- Признаюсь, - говорил он, - я был в полном недоумении и напрасно хотел разгадать, кто был этот больной, почему его держали в этой ужасной комнате, в условиях, в которых было жаль оставить собаку, и кто был этот старик, так настойчиво желавший уверить меня, что всякая попытка к излечению больного будет напрасна. Я даже не мог понять цели, с которой этот старик призвал меня к себе в закрытой карете, окружив мое появление странною таинственностью. Вы не можете представить себе, однако, зачем, собственно, был призван я, доктор, учившийся лечить людей и спасать их от болезни и смерти!..
- За чем же иным, - переспросил Варгин, - как не для того, чтобы именно спасти от болезни и смерти?
- Представьте себе, что нет! Старик потребовал от меня, чтобы я дал ему средство, которое сразу покончит страдания больного: больному, дескать, все равно не жить, так лучше поскорее прекратить его мученья и ускорить конец, который все равно должен наступить неизбежно.
- Что ж он, яда у вас требовал, что ли? - удивился Варгин.
- Он требовал средства прекратить страданья "навсегда", как говорил он, а таким средством мог явиться только яд, и старик именно его желал получить от меня!
- Ну, и что же вы? - как-то испуганно спросил Варгин, словно боясь за приятеля, что тот исполнил требование старика и раскаивается теперь в этом.
Герье не понял вопроса.
- Что я? - переспросил он.
- Дали это средство?
- Ну, разумеется, нет! Я сказал, что, по моему убеждению, врач не имеет права ни в каком случае сокращать жизнь своего пациента, но, напротив, должен бороться до последней минуты, отстаивая эту жизнь. Данный случай я признал тяжелым, но вовсе не безнадежным, и поэтому более чем когда-нибудь считал своим долгом приложить к делу все мои знания.
Старик снова стал возражать мне, что знаний моих не требуется, что у него найдутся и без меня знающие люди; он подошел к столу, на котором лежали деньги, взял их и протянул ко мне.
- Вот тут тысяча рублей, - заговорил он, - и эту тысячу я вам дам с тем, чтобы вы исполнили мое желание и немедленно уехали из России на родину.
Я не сразу нашелся, что ответить, потому что боялся, как бы негодование, охватившее меня, не проявилось в слишком уж резкой форме. Должно быть, старик принял это за колебание с моей стороны.
- Я удваиваю сумму, если вам мало! - заявил он. - Вы получите две тысячи!
Я пожал плечами и ответил, что и за две тысячи не продам себя.
Нужно было видеть, что сделалось с ним! Глаза его положительно заискрились, как светляки, он затопал, задрожал весь и, вытянув шею, заговорил:
- Вам мало? Я даю три, четыре, пять тысяч… Ведь это - целое состояние для вас…
Но, чем больше предлагал он мне денег, тем яснее становилось для меня, что тут дело не чисто. По-видимому, старик никак не ожидал отказа с моей стороны, и, когда я решительно заявил, что не возьму с него никаких денег, он призвал лакея. Явилось трое огромных гайдуков, они схватили меня, завязали глаза, почти на руках вынесли вон.
Я отбивался и кричал, они заткнули мне рот платком и отвезли в карете к Таврическому саду, и там, пока я стаскивал с глаз повязку и вынимал платок изо рта, карета успела укатить, так что я мог видеть только ее кузов. Я было побежал за каретой, но она удалялась слишком быстро, чтобы догнать ее пешему. Я не сразу узнал, где я, мне показалось сначала, что меня завезли на острова, и пошел наугад. Кругом не было ни души. Наконец мне попался встречный; я, должно быть, очень удивил его просьбой о том, чтобы он сказал мне, где я. Узнав, что я у Таврического сада, я легко нашел дорогу домой.
Вот каков был мой первый пациент!.. Главное то, что, несомненно, здесь скрывается какое-то преступление и действующим лицом в нем является не какой-нибудь несчастный, а богатый, злой старик, в руках которого самое страшное орудие зла - деньги! Единственный человек, который может сделать что-нибудь, - я, но мне не известно ни кто этот старик, ни где живет он, ни какое отношение имеет он к больному, запертому в отвратительной комнате; я имею возможность только заявить об этом полиции и именно хотел вас спросить, куда мне отправиться, чтобы заявить о случившемся?
Варгин, до сих пор молча слушавший рассказ доктора, вдруг прервал его восклицанием:
- Ах, не делайте этого!