– То, что он стоит на скале, известно всем. Но ты побывал бы в тамошних харчевнях. Там нет даже собак, ибо люди сами пожирают свои собственные отбросы. Я ушел оттуда и проклял это место. Я знал, что мне должно было повезти. Единственный тирянин, которого мне удалось обмануть, был капитан корабля, что отправлялся куда-то в сторону заходящего солнца за оловом. Я сказал, что чую носом, где залегает серебро. Его ум не поверил мне, но жадность поверила. Он посадил меня на цепь, однако когда мы подплыли к Криту, я шепнул одному матросу, что хочу только с ним одним разделить серебро, и он тихо распилил цепь, и мы прыгнули в воду. Крит еще богаче Тира, он возвысился над всеми островами, и жители круглый год празднуют свое морское счастье, и их постоянно пожирают две страсти: похоть и любопытство. Не продажная финикиянка есть предел распущенности, но совокупляющаяся с козлом женщина великого острова. Дочь местного царя сошлась даже с быком, и от брака того невиданного родился, говорят, сын.
Я не верил, но меня привели к подземелью, откуда доносился рев этого зверя. Мне показали пифосы из-под вина, опорожненные им, и гору обглоданных костей – след страшной трапезы. Но мне не было дела до сладострастия критян, их любопытство стало для меня серебряным рудником. Я просто рассказывал истории, случившиеся со мной на путях жизни, рассказывал без всяких прикрас, одну лишь правду, и они слушали меня целыми днями, забывая о еде, своей богине-матери и даже вине. Лечение там от всех болезней одно – они натираются оливковым маслом и разными способами вызывают рвоту.
Увидев, что губы мальчика едва заметно шевелятся, Хека приблизил к ним ухо.
– Дворец в Кноссе похож на огромную морскую звезду, выброшенную великой волною на каменистый берег. Ступенчатые, широкие лучи многолетних пристроек расходятся от возвышенного шестигранного центра, утопая в светлой зелени луга и темной зелени леса. С самого утра наигрывают флейты во всех концах дворца, и в гранитных, и в кирпичных. Никаких нигде нет укреплений, ибо у тамошнего царя нет врагов, которые рискнули бы напасть.
Хека хмыкнул.
– Таков он и есть, царский дворец в Кноссе. Какой-нибудь купец при дворе твоего отца рассказал тебе это, Мериптах?
Шахкей что-то проревел в своей палатке, кажется, требовал воды.
Колдун сказал, обернувшись в ту сторону:
– Человека с такой раной я лечил в Сузиане.
– Я видел это.
– Что ты видел? Там принято прикладывать к ране свежий коровий навоз, смешанный с виноградной кожицей и известью. Это никогда не помогает, но они всегда прикладывают эту дрянь. Эламиты народ ужасный и живут в ужасном краю. Нигде не бывает так жарко и душно, как в их проклятой земле. Летом там реки не дотекают до моря. Только царь и его родственники строят себе жилища из камня. Прочие все живут в норах, вырытых прямо в земле. Они наливают туда воды чуть ли не по колено и сидят там, как бегемоты на нильском берегу. А когда идут дожди, то они живут снаружи, но в такой же грязи. Они многочисленны и прожорливы, как саранча. Их дети цветом напоминают глину и живут меньше собак. Там продают родственников в рабство, чего нет нигде больше, ни в стране Хатти, ни у пьяных дикарей по ту сторону Хатти и проливов, только у диких горцев за Тигром. Они грязны, но не дики и не добродушны, грязь проникла в их сердца, они коварны. Когда сила Вавилона клонится, они являются тут же, как гиены, чтобы пожирать его богатства. О, с какой радостью я ушел от них.
– Как волны по воде от большого брошенного камня, расходятся от царского дворца и храма Аннушиннака стены Суз. Числом всего пять. Наружная стена земляная и перед нею ров, на дне его черная вода, которая может гореть. Две другие из камня и бревен. И там каждые сто шагов квадратные башни высотою тридцать локтей. И еще две стены каменные сплошь, и башни там стоят еще чаще, высота их тридцать пять и сорок локтей, так что с вершины можно увидеть город Туллиз, что лежит вниз по реке Улам. На каждой башне стража, одна для ночи, другая для дня, и ворота с заходом солнца все заперты. Сузы громадны, но они на замке, как большой сундук. Сузы – голова Элама, и никто еще не смог разбить ее.
Отхлебнув из кувшина, Хека отнял его от губ и вытер культею губы.
– Так кто же рассказал тебе это, мальчик? Купцы? Но никакие корабли не заплывают так далеко в дельту, чтобы пристать в заброшенном Мемфисе. И товары, и рассказы оседают на пристанях Авариса и Таниса.
– Я видел это, – просто сказал Мериптах, не открывая глаз.
Хека подскочил, но даже не успел возмущенно вспыхнуть, как уже овладел собой. И сказал успокаивающе-внушающим тоном:
– Как ты мог видеть это, когда никуда не путешествовал? Ты жил во дворце отца, потом плавал двадцать дней по реке, и все.
Мериптах улыбнулся:
– Когда я был мертв, я был везде. Два больших голоса – я не знаю, какие это были боги, они не назвали себя – говорили мне: вот страна, и я видел страну, и горы белые вверху, и виноградники, и дороги, и каналы. Они говорили мне: вот город, и я видел город, и стены, и башни, и зубцы на башнях. Вот битва, и я видел колесницы, видел, как бегут воины и как стоят воины, как летят стрелы, видел поверженных людей и лошадей кверху ногами. Я был везде, я видел все. Все пределы: и горные, и морские, и все пустыни, и оазисы.
Колдун сокрушенно покивал:
– Ты все еще бредишь, это еще по жилам твоим плавают крохотные змеи, но мы их прогоним. Я составлю питье, я знаю, какое питье очистит твою кровь. Ты бредишь, как тогда, когда принял "царского брата" за Себека.
– Я не брежу. Я теперь знаю, что того человека зовут Мегила и он не крокодил. Меня сбил голос, я слышал такой же из камышей, на дамбе, когда молился ночью Сопдет. Этот голос звал меня с собой, а кто может ночью подкрадываться через камыши и разговаривать, как не Себек?
Хека не знал, что ответить. Мальчик говорил вполне осмысленно, но вместе с тем никакого не было объяснения тем удивительно точным описаниям, которые он дал критскому дворцу и сузским укреплениям. Эти места были расположены на разных концах обитаемого мира, и сколько во всем свете могло быть людей, которым довелось на своем веку видеть и дворец Кносса, и храм Аннушиннака?
– Проверь меня еще раз, – предложил мальчик. – Назови дальнее место, но тебе хорошо знакомое, и я расскажу о нем.
Колдун нервничал, как всегда, перед непонятным. Он привык обманывать сам, а такому человеку невыносимо быть объектом обмана. Пока все не разъяснится, покою не наступить. Мальчишка-то, оказывается, не только ценен, но и опасен, может статься.
– Хорошо, я вот что тебя попрошу, Мериптах, расскажи мне, как выглядит самый мерзкий, самый гордый, самый возвышенный, самый непостижимый, самый утонченный и самый мстительный город на земле.
– Ты имеешь в виду не Аварис?
– Нет. До Авариса мы еще доберемся так ли, иначе ли. К тому же я о нем и сам ничего не знаю, ибо не бывал в нем. Ты расскажешь мне про Вавилон. Столицу столиц. Узилище узилищ. Разврат разврата. Сияние сияний.
В Хеке полыхали азарт и жажда какого-то отмщения, как будто мальчик уже успел его глубоко задеть.
Мериптах спокойно дождался, когда колдун закончит распускать павлиньи хвосты своих речений, перестанет по-обезьяньи моститься на мешках, замрет. И заговорил, не открывая глаз, как будто подсматривая в другой мир, где Вавилон, как на ладони.
– Евфрат, оставляя по левую руку Летний дворец, что в квартале Бит-Лугарьгирра, долго течет вдоль низкой стены из сырцового кирпича без башен, до самого квартала Баб-Нар-Куталабири. Тут он упирается в основание центрального царского дворца, и русло его описывает плавную дугу, после чего входит в самую середину главной городской стены мимо высокого бастиона, называемого Пуратту. Направо остаются лежать жилые кварталы и сады, слева же начинают вздыматься сады, выращенные на уступах большой пирамиды, рядом – южный дворец, и сразу вслед за ним глубокий дворцовый ров, куда отведены воды реки. За рвом внутренний жреческий город, куда нет доступа даже служителям дворца.
– Что же ты замолчал?! – закричал Хека, стоило мальчику помедлить лишь несколько мгновений, чтобы перевести дух.
– За жреческим городом возвышается Эсагила Этеменанки, она меньше, чем пирамида Хуфу, она не сверкает облицованными гранями, она серая, мрачная, и она недостроена. Следом за нею вдоль по течению расположен квартал, называемый Тинктир, посреди которого стоит Эсагила Нухар…
– Хватит.
– Далее отходит от реки улица бога Набу и богини Наны.
– Не надо больше, Мериптах. Это он, город, который я бы не оставил никогда, если бы он не выплюнул меня сам. Мне не повезло там, и город меня не пожалел и нанес вторую страшную рану. Я ушел так же, как Евфрат уходит из Вавилона, по дороге в Барсиппу и Дильбат. Я ушел, проклиная его, и сейчас желаю ему гибели в огне, но знаю, что желать ему гибели бесполезно. Даже если его кто-нибудь разрушит, он все равно будет восстановлен и станет только еще величественнее. Я ушел из него, но нигде не мог остановиться, нигде не находил себе места. Я переплыл море, я пересек пустыню, пока не оказался в диком нубийском лесу. Там, на краю мира, где кончаются люди и начинаются обезьяны, я нашел пещеру и скрылся от человеческих глаз. Год за годом…