Он побледнел от гнева при такой дерзости со стороны безбородого мальчишки, но и заколебался. Я говорил неприятные вещи, но я был прав. Заметив какое впечатление произвели мои слова, я обратился к окружавшим нас солдатам:
- Принесите, друзья мои, шпагу мсье де Паван, - сказал я.
Один из них тотчас побежал в караульню и немедленно принес ее. Эта стража видимо была набрана из числа горожан, и они почему-то относились ко мне с таким почтением, что, мне думалось, были готовы по моему приказанию обратить оружие и на своего временного предводителя.
Паван взял шпагу; мы отвесили по церемонному поклону Паллавичини, который ответил нам самым яростным взглядом, и медленно, стараясь не обнаружить признаки торопливости, пошли сначала по освещенной площадке, а потом повернули в ту улицу, по которой я вышел к реке. Как только городской мрак поглотил нас, Паван тронул меня за рукав и остановился.
- Позвольте мне поблагодарить вас за помощь, - растроганно сказал он. - С кем я имею честь говорить?
- Мсье Ан де Кайлю - друг вашего родственника, - отвечал я.
- В самом деле, - сказал он, крепко обнимая меня, - я благодарю вас от самой глубины сердца!
- Но я не мог бы многого сделать для вас без этого кольца, - отвечал я со скромностью.
- И значение его заключается…
- Я, право, и сам не знаю!.. - должен я был сознаться, забывая в порыве одно из предостережений моей дамы. - Я знаю только, что его мне дала мадам д'О, и что действие его превзошло все ожидания.
- Кто дал вам его?! - спросил он, так хватая меня за руку, что я ощутил боль.
- Мадам д'О, - повторил я, ибо запираться было уже поздно.
- Эта женщина! - сказал он голосом полным ужаса. - Да возможно ли это? Она дала его вам?
Для меня были совершенно непонятны то удивление и негодование, которые слышались в его голосе. Мне показалось даже, что он как бы отшатнулся от меня.
- Да, мсье Паван, - обиженно отвечал я. - Это возможно потому, что это правда, и, кроме того, я не думаю, что вы стали бы выражаться так об этой даме, если бы знали все. Только благодаря ей ваша бедная жена была освобождена из того места, где ее задерживали, и была благополучно доставлена домой.
- А! - воскликнул он в волнении. - Где же была моя жена?
- В доме перчаточника Мирнуа, - отвечал я холодно, - в улице Платриер. Знаете ли вы его? А, знаете… Ну так ее держали там пленницей, пока мы не содействовали ее освобождению с час тому назад.
Но он и теперь не вполне понял меня. Я не мог видеть его лица в темноте, но в его голосе звучало изумленное сомнение.
- Мирнуа-перчаточник, - повторил он шепотом. - Это честный человек, хотя и католик. Ее задержали там? Кто же ее задержал?
- Кажется виновницей всего была настоятельница Урсулинок, - сказал я в нетерпении: допрос был несвоевременен. - Мадам д'О узнала, где ее скрывали и доставила ее домой, послав меня за вами, так как слышала, что вы были на той стороне. Вот и все, что я могу сообщить вам.
- И эта женщина послала вас за мной? - опять повторил он.
- Да, да, мсье де Паван, - отвечал я с раздражением.
- В таком случае, - произнес он медленно, с видом глубокого убеждения, сильно на меня подействовавшего, - для меня устроена западня. Это самая ужасная, самая жестокая, самая низкая женщина в мире! Если она послала вас, то лишь с целью устроить для меня западню! Моя жена уже попалась в нее. Господи, помоги ей, а также и мне, если это так!
Глава VIII. ПАРИЖСКАЯ УТРЕНЯ
Бывают такие слова, которые вас совершенно ошеломляют: до того они резки, до того неожиданны, что на них можно ответить только ударом. Именно такое действие произвели на меня слова мсье де Паван. Если бы мы были не одни, я сказал бы ему, что он лжет и обнажил шпагу. Но с глазу на глаз, в мрачной темноте улицы Фосс, безо всяких свидетелей, и к тому же под влиянием новых для меня дружеских чувств к нему, … что же я мог сделать?
Ничего я и не сделал, а просто продолжал стоять словно окаменелый в ожидании того, что он скажет дальше. Долго ждать он меня не заставил.
- Она сестра моей жены, - заговорил он сурово. - Но это не повод к ее защите. Защищать ее? Если бы вы пожили только месяц при дворе, мсье де Кайлю, то убедились бы сами, что всякая такая защита бессмысленна: она известна не менее мадам де Сов. И как не тяжело мне это говорить, - а я убежден в этом, хотя моя жена и не верит мне, - что первое желание мадам д'О - отделаться от своей сестры, и от меня также, чтобы захватить наследство Маделены. Недаром я вчера испытывал такой ужас, когда она не вернулась домой!
- Вы несправедливы к мадам д'О! - воскликнул я, содрогнувшись от такого обвинения, особенно подействовавшего на меня в темноте ночи. - Без сомнения вы несправедливы к ней! Как вам не стыдно, мсье де Паван?
Положив мне на плечо руку, он заглянул в мое лицо.
- Видели вы с ней монаха? - медленно спросил он. - Его называют коадъютором - отталкивающего вида собака?
Я отвечал утвердительно, и дрожь пробежала по всему моему телу под влиянием чувства, вызванного его манерой говорить. Я рассказал, какое участие принимал монах в этом деле.
- Я действительно прав, - добавил Паван. - Для меня устроена западня… Настоятельница Урсулинок и похищение моей жены? Да она самый близкий друг ее! Это невозможно: она скорее спасла бы ее от опасности… Хм! Постойте-ка минуту…
Я замер в ожидании новых ужасных открытий. Наконец он пробормотал, видимо сдерживая себя из последних сил:
- Да может ли это быть?! Не знала ли настоятельница об истинной опасности, грозящей всем нам, и не хотела ли она укрыть Маделену? Мне думается…
И я стал размышлять также, ведь мысли воспламеняются словно порох - от самой ничтожной искры. Нескольких слов Павана было достаточно, чтобы пробудить целый рой новых идей в моем мозгу, и на мгновение я был словно ослеплен внезапно охватившим меня ужасом: мне отчетливо представилась картина злодейства, которого я никак не мог подозревать. Мне припомнились сопротивление Мирнуа и горячая настойчивость монаха; я вспомнил суровое предостережение, сделанное Безером мадам де Паван, когда он сказал, что для нее будет лучше оставаться в доме Мирнуа; оживление на улицах, безмолвные люди, спешившие в разных направлениях, признаки близкой борьбы… Какой контраст все это представляло с тишиной и явной безопасностью дома Мирнуа!
Я быстро спросил Павана, в каком часу он был арестован.
- За час до полуночи, - отвечал он.
- В таком случае, вы ничего не знаете о том, что делается? - быстро сообразил я. - Даже теперь, когда мы теряем здесь время… Но слушайте же…
И второпях, путаясь и сбиваясь в судорожном волнении, я рассказал ему все, что я заметил на улицах, а также о слышанных мною намеках. Показал я ему и значки на платье, которыми снабдила меня мадам д'О.
Его поведение в конце моего короткого рассказа навело на меня еще пущий ужас. Он силой потащил меня к одному из ближайших окон, в котором незадолго перед тем появился свет.
- Кольцо! - воскликнул он. - Скорее покажите мне кольцо! Чье оно?
Он поднял мою руку к слабому свету, чтобы разглядеть кольцо. Это был тяжелый золотой перстень с печатью, отличавшейся одной особенностью: у нее было две грани. На одной была вырезана буква "Н" с короной наверху, на другой - орел с распростертыми крыльями.
Паван отпустил мою руку и прислонился к стене, совершенно подавленный отчаянием.
- Это кольцо герцога Гиза, - пробормотал он. - Это орел Лорени.
- А! - воскликнул я, получив внезапное объяснение чудесам.
Герцог был тогда, как и впоследствии, идолом парижан, и я понял, почему городская стража оказывала мне такое почтение: они приняли меня за доверенное лицо, посланное герцогом. Но более я ничего не мог понимать и предвидеть. Паван же понял и увидел все. Он проговорил с горечью:
- Теперь нам - гугенотам, осталась только последняя молитва. Это наш смертный приговор. К завтрашнему вечеру, юноша, в Париже не останется ни одного. Гизу нужно отомстить за смерть своего отца, и эти проклятые парижские волки готовы сделать все, что он прикажет. Барон де Рони предупреждал нас об этом слово в слово. Если бы только Бог вразумил нас послушать его совета!
- Стойте! - вскричал я, ибо в своих чудовищных предположениях он зашел слишком далеко, превосходя мои худшие опасения, хотя, отчасти и аналогичные высказанным, но, на мой взгляд, лишенным достаточных оснований. - Но король… король не допустит этого, мсье де Паван!
- Мальчик, ты слеп! - прибавил он с нетерпением, потому что теперь он ясно видел все, а я, по-прежнему - ничего. - Мы только что покинули капитана герцога Анжу - приверженца брата короля, заметьте это! И он, он повиновался герцогскому кольцу! Герцогу сегодня предоставлен полный простор, а он ненавидит нас. А река? Отчего нам не позволяют переправляться на ту сторону? Король! Да он погубит нас или уже погубил. Он предал нас своему брату и Гизам. Va chasser I'Idole! - Во второй раз мне приходилось слышать эту странную фразу, и лишь потом я узнал, что она была анаграммой имени короля: Charle de Valois, и служила паролем у гугенотов. - Va chasser I'Idole предал нас! Я помню слово в слово то, что он сказал адмиралу: "Теперь мы заманили вас сюда и не отпустим так легко!". О, предатель! Низкий предатель!