Я стал внимательно всматриваться в лица людей: пытался запомнить, какие жесты они делают в определённые моменты, при каких обстоятельствах поджимают губы, закатывают глаза, теребят рукава или дотрагиваются до носа. Я купил тонны книг по невербальным коммуникациям. Учился улыбаться и делать вид, что опечален. Учился закатывать глаза от восторга или нервно потирать веко, когда вру. Я просмотрел километры пленки с сопливыми мелодрамами, внимательно наблюдая за поведением влюбленных. За их глупостями, срывами и порывами. На это ушло около года. А потом… Кто-то наверху, наверное, решил устроить мне экзамен, и …я познакомился с тобой, – он в упор посмотрел на меня.
– А, это было даже забавно. И, безусловно, интересно. Моя жизнь наполнилась смыслом. Я пытался стать великолепным актёром. Перед каждой нашей встречей я смотрел десятки фильмов про любовь, ставил их на паузу и записывал в блокнот все жесты и поступки. Перед каждой нашей встречей я читал книги о любви, запоминая слова и фразы. А потом проверял их. Ты была мне нужна. В тебе бились и дрались эмоции. Именно ты стала моей батарейкой. Именно с тебя я брал пример. Весь этот твой бред со стихами и рисунками на теле я воспринимал как вызов и старался соответствовать, хотел быть ещё безумнее. Ещё правдоподобнее. Я ничего не чувствовал, занимаясь с тобой любовью. И, конечно же, мне было плевать, больно тебе, страшно или обидно в определённые моменты. Но я был верен своей игре. Жалостливо поджимал губы и мусолил: "Девочка моя, всё пройдёт". Я часами сидел в парках и наблюдал за влюбленными, чтобы потом в точности воспроизвести каждое движение и улыбку. Ты мне, вроде бы, верила.
А ещё я купил тогда мотоцикл. Байкер, король дорог, безумец. Это точно должно было всех обмануть. Я летал, как сумасшедший. Обо мне говорили, что я ничего не боюсь. А я и правда не боялся – ну и что, что стрелка спидометра уже упала? И плевать, что дорога неровная. Я же не чувствовал ровным счетом ничего. Да, рассказывал все эти байки про неповторимый ветер в лицо, драйв и оргазм от скорости. Но не чувствовал ни-че-го. Порой даже завидовал тем ребятам, которые боялись выжать и 160. Страх… Они знают хотя бы его. Счастливые.
Но я же не мог вечно играть. Физически не мог. У меня не получалось дарить тебе этих мишек и поцелуйчики. Иногда меня срывало. Я даже при тебе снимал маску и был собой. Ты часто плакала в эти дни. Но после короткого тайм-аута я вспоминал о своём эксперименте и снова становился нежен.
Спустя год я понял, что меня это начинает раздражать. Все мои клоунские ужимки не приближают меня к цели. Сколько бы я ни корчил из себя влюбленного, я никогда уже не полюблю. Каждая моя улыбка – всего лишь результат правильного напряжения мышц. Я понял, что обмануть себя не удастся, а на других мне уже было всё равно. Пусть думают, что хотят. Оно того не стоит. В тот же день я вывез на свалку все книги по невербалике, фильмы о любви и стопки блокнотов с наблюдениями. Я смирился. Опустил руки. Сдался.
Я не думал, что смогу сломать чужое сердце. Это не было моей целью.
7
Спустя два месяца
Всё закончилось. Н. Ж. насильно заставили забрать сертификат об утилизации, а также сообщили на работу и родителям. Теперь, сказали в "Сердцеломе", так будут делать с каждым, чтобы избежать подобных ошибок. Мне же выдали обратно пустую коробку, добавив к ней документы и денежную компенсацию.
Как будто два пласта успокоительного… Как будто какая-то тётка с ведром и шваброй пришла и дочиста отмыла мои мысли. Чистота, свежесть и пустота. Я больше ничего не боялась, ни о чём не переживала, ничего не чувствовала. Собаки меня больше не раздражали, дети не умиляли, а парочки в метро не смущали.
Я стала шикарно выглядеть, потому что больше не зависела от своих эмоций и слабостей. Я питалась определенное количество раз, в нужном соотношении белков и углеводов. Еда была для меня нужностью, а не радостью. Я часами тренировала тело, без лишних мыслей и неуверенности. Я перекрасила волосы в свой натуральный русый цвет, т. к. не видела больше практического смысла щеголять "пожаром на голове". Я сменила все свои розово-зелёно-синие колготки – на строгие чулки, а байкерский экип – на сдержанные платья. В итоге, стала настоящей женщиной, лучшим работником и надежным другом. Идеальным роботом для выполнения социальных функций. Инфузорией туфелькой, примитивной амёбой. Клеткой без ядра. Водорослью.
Зачем я живу? Чтобы принести пользу миру? Мир всё равно останется прежним. "Ослепительно снежным и сомнительно нежным" (Бродский). Зачем…
Я не умею улыбаться, любить и испытывать оргазм. Не умею наслаждаться жизнью. Carpe diem на спине превратилась в насмешку.
8
Н. Ж. стоял передо мной и делал вид, что улыбается. Смотрел на меня и нежно проводил пальцами по губам. На полу стояли банки с краской… Литры краски вокруг. Кольцо из тягучей жижи. Кисти: разных размеров, цветов и жёсткостей. Я стояла в центре этой вакханалии. Обнажённая. Белоснежная. Снова рыжеволосая.
Н. Ж. опустил пальцы в красную краску. Вытащил их из банки, и на паркет упали первые капли. Он выпрямил руки и дотронулся ими до моего тела: провёл черту от груди до живота, мазнул по шее. Дальше всё напоминало безумный танец: он быстро опускал пальцы в различные цвета и вытирал их об меня, ставя кляксы и точки. Поллок позавидовал бы такому холсту…
Н. Ж. гладил меня кончиками пальцев, прижимал ко мне ладони, надавливал на меня запястьями. Затем настал черед кисточек. Первая была очень жесткая и твердая. Он аккуратно проводил её лезвием по моим бёдрам, рисовал под коленками, щекотал за ухом. Затем настал черёд самой мягкой и нежной – ею он разрисовывал грудь и обводил контур губ. Моё тело превратилось в картину из сгустков краски и ломаных линий. Я вся была покрыта какими-то первобытными узорами, а он всё не останавливался, нанося слой за слоем, цвет за цветом… И затем нарисовал красный круг в левой части груди: сердце.
Моя давняя фантазия обретала реальные контуры, краска стекала с меня, а кисти танцевали вокруг. Я не видела ничего, кроме приподнятых уголков губ Н. Ж. Я ничего не чувствовала, кроме его пальцев, липких и теплых.
Он поднял с пола нож. Попросил меня повернуться спиной. Медленно он обводил буквы на моём позвоночнике… Теперь они были даже не чёрными. На месте татуировки зияла открытая рана, из которой струями вытекала кровь, с примесью разноцветной краски… "Carpe diem", – сказал он.
Затем он повернул меня к себе и точно также обвёл контур нарисованного сердца. Теперь я кровоточила симметрично: красным кольцом на груди и 16-сантиметровой полосой на позвоночнике… Мечта художника. Фантазия безумца. Моё последнее желание.
"Давай, – прошептала я.– Уж лучше так, чем жить, как ты. Давай. Ты мне обещал!"
Н. Ж. продолжил… Теперь он использовал нож вместо пальцев и кистей. Он чертил глубокие порезы и легкие царапины. Краска питалась моей кровью и медленно стекала на пол. Живой оскверненный холст. Существо с нарисованным сердцем.
Но я чувствовала! Впервые, за несколько месяцев. Плевать, что этим чувством была дикая боль. У меня не было эмоций и страха, у меня не было ничего. Кроме этой боли.
Он нежно провёл языком по запястью, и его губы окрасились в синий. Затем он поднёс лезвие к моим венам. Туда, где ещё секунду назад запечатлел поцелуй. Резко взмахнул. То же самое сделал со второй рукой.
Теперь я была обладательницей экстравагантных браслетов. Красная кровь смешивалась с синей краской и представляла собой мой любимый фиолетовый цвет. Я удивленно развернула к себе руки, посмотрела на них и умерла….
Н. Ж. взял полотенце, вытер с себя краску, спокойно перешагнул через своё произведение и пошёл пить чай.
Алина Кроткая, 2012 год
Заменитель сахара
Посвящается Киту
1
– Доброе утро, ты будешь чай? Хотя, да, глупый вопрос, – говорю я, и всё же наливаю две чашки чёрного. Одну ставлю себе, вторую – ему.
– Включи что-нибудь, не люблю тишину.
Я ставлю его любимую песню группы со странным названием. Несколько лет подряд запрещала себе её слушать.
– Шикос, – начинает подпевать припеву. Обожаю, когда он так делает.
– Ещё есть "Цезарь". И да, теперь он похож на настоящий, можешь не возмущаться: курица обжарена, салат – "Айсберг", а сыр, конечно же, "Пармезан". Всё как надо, – зачем я ему это говорю, он же всё равно не может теперь есть.
– Пасиб, дорогуш, – терпеть не могу эти дурацкие словечки, но без них Кит не был бы похож на самого себя. Поэтому, пришлось их добавить.
Мы сидим на моей кухне, часы показывают 10, а за окном октябрь. Несколько лет назад это был самый страшный месяц за всю мою жизнь. До сих пор передёргивает, когда я слышу одно лишь его название. Тогда Кит позвонил мне и … Ладно, не будем, теперь-то всё хорошо.
– Я сейчас по делам, а вечером приду. Ты дома будешь?
– Как ни странно, но да, – вертикальный шрамик на верхней губе поехал в сторону. – С недавних пор я почему-то совсем не могу выйти из квартиры, несколько раз пробовал. Со мной точно всё нормально?
– Конечно, – улыбаюсь я. – Ты привыкнешь.
Чёрт, мне нужно успеть продлить время до полудня. Я оперативно убираю со стола и после этого обнимаю Кита за плечи. Странное ощущение, до сих пор не могу к нему привыкнуть. Пальцы покалывает, будто по ним пустили ток. Но я всё равно очень рада, что могу хотя бы трогать его и целовать. Слишком давно я об этом мечтала.
Когда я закрываю входную дверь, Кит так и сидит на кухне, перед ним – нетронутые чай и салат. Он озадаченно смотрит на посуду и делает попытки взять её в руки.