Пока он ходит по соседям, я сижу в машине, курю сигарету и неожиданно для себя подумал о том, как мало нужно человеку для счастья: жить в таком небольшом домике со своей семьёй, знать, что у тебя в соседях хорошие и доброжелательные люди, а главное, быть уверенным в том, что ничего вокруг тебя не измениться хотя бы на ближайшие полсотни лет.
- Всё в порядке, - докладывает запыхавшийся Штрудель, на ходу пережёвывая булочку, которой не упустил случая угоститься у гостеприимных соседей, - вернее, как раз всё не в порядке. Оказывается, Двору, жену Ицхака Левинштейна, сегодня утром обстреляли арабы, когда она с детьми поехала в город к какой-то своей родственнице.
- Жива?
- Ранена, но не сильно, а дети не пострадали. Сейчас она уже в больнице.
- Надо навестить и пообщаться с ней. А пока давай посмотрим, что у них дома. Надеюсь, на нас за это никто не осудит.
- Даже не знаю, ведь мы без ордера, - мнётся Лёха, потом машет рукой. - Гори оно всё синим пламенем, пошли в дом!
Но в доме у Левинштейнов ничего интересного для нас не оказалось. Единственное, что отличало их жилище от тех, что мы осматривали раньше, это большое количество книг. Я мельком проглядел их, но в большинстве своём это были книги по средневековой еврейской истории, многие с закладками и вложенными листками, исписанными быстрым неразборчивым почерком. Выделенных фломастером фрагментов мы не обнаружили.
- Странно получается, - задумчиво изрекаю я, и Лёха молча внимает словам учителя, - сантехник интересуется историей и даже делает выписки из книг. К чему бы это? Будем у его супруги в больнице, надо не забыть поинтересоваться… Ну что, возвращаемся в город?
5
Больница, в которую доставили Двору Левинштейн, находится на въезде в город, поэтому мы решаем для начала навестить её, а потом уже отправиться к двум нашим оставшимся пропавшим.
К счастью, раны, полученные Дворой, оказались пустяковыми, поэтому к ней в палату нас пропустили без разговоров, лишь предупредили, чтобы сильно не морочили ей голову. Всё-таки человек пережил стресс и чувствует себя не очень хорошо.
Двора оказалась миловидной молодой женщиной, при виде которой Лёха сразу втянул живот и стал говорить каким-то неестественным зычным баритоном. Забинтованное плечо не мешало ей с кем-то громко разговаривать по телефону, так что на красавца-полицейского она даже не обратила внимания. Мы скромно присели на стулья у кровати и стали дожидаться, пока раненая наговорится вволю.
- Я уже всё рассказала вашим следователям, - сразу заявляет нам она, едва прекратила телефонный разговор, - и как я ехала с детьми, и из какой машины в нас стреляли… Сколько можно морочить голову?
- Мы по поводу пропажи вашего супруга, - обрывает её Лёха.
- Сама в недоумении, никогда раньше такого не случалось. - Двора откидывается на подушку и прикрывает глаза. - Он и из дома в последнее время почти не отлучался. Только в синагогу на молитву - и домой. Да у него и времени ни на что не хватало. Делать докторат в университете, когда у тебя семья и дети плюс всякие общественные обязанности в поселении, - на такое не каждый отважится. Но наш Ицхак всё всегда успевал…
- А какой он делал докторат, если не секрет? - интересуюсь я.
- Не секрет. По средневековой еврейской истории. Особенно его интересовал период, когда Палестина была под властью Османской империи, и тогда же появился лжемессия Давид Реувени. Вот о нём он и пишет.
- Вы так хорошо знаете тему работы вашего мужа?
- Я же по специальности учитель, и история еврейского народа мне не чужда. Я даже кое-какие вещи мужу помогаю делать. Без меня он совсем зашился бы.
Я вскакиваю со стула и принимаюсь задумчиво расхаживать по палате из угла в угол. Мне начинает казаться, что при каждом разговоре с родственниками пропавших что-то неясное, но очень нужное проскальзывает мимо нашего внимания, а что - определить пока не удаётся.
- А когда он пропал, вам ничего не показалось странным или необычным? Когда вы хватились, что его нет?
- Да почти сразу же. - Двора открывает глаза и с тревогой смотрит на меня и на Лёху. - Вам что-то стало известно? Мы его уже столько времени ждём, а о нём пока ни слуху ни духу.
- Нет пока, но мы ищем… А скажите, вместе с ним ничего не пропало из дома?
- Откуда мне знать - у него в вещах всегда такой бардак. И всегда он что-нибудь теряет. Хорошо, хоть интернет есть и не нужно всю университетскую библиотеку перетаскивать к нам домой.
- Что вы ещё могли бы сказать о его исчезновении? Вам ничего не показалось странным?
Двора прищуривается и даже усмехается:
- Странным? Да мне всё в этой истории кажется странным! И Ицхак с его постоянными увлечениями чем-то новым. То он каббалой увлёкся и целыми сутками сидел над книгами по каббале, то в историю переметнулся, притом в университет поступил в таком возрасте, когда все нормальные мужчины заботятся только о благополучии своей семьи. Да у него и старшая сестра такая же - человек в возрасте, а до сих пор детство в одном месте играет… Думаете, как я попала в это приключение? - Она кивает на свою забинтованную руку. - Поехала в город забрать её внука к себе! Ведь она так же пропала, как и Ицхак, только через два дня после него…
- И её имя… - еле слышно шепчет Лёха.
- Да-да, Наома Адари. Вам в полиции уже должно быть известно, что она тоже исчезла. Адари - это фамилия её мужа, который с ней не живёт. Она его настолько допекла, что он и знать про неё ничего не хочет. Даже не известно, где он сейчас и жив ли…
Из больницы мы с Штруделем вышли в некотором замешательстве. Если по поводу остальных исчезновений было много вопросов, то исчезновения Левенштейна и Адари наверняка как-то связаны между собой. Ну, не может это быть случайным совпадением! Так что идеи Винтермана о том, что пропажи людей могли стать серией, не такие беспочвенные.
Мы уже выяснили, что ребёнка, за которым ехала в город Двора, забрали работники социальных служб, поэтому сейчас пробовать проникнуть в её жилище нам никто не даст без разрешения. Нужно дождаться, пока лейтенант Винтерман организует ордер на обыск, и тогда мы сумеем что-нибудь прояснить. Хотя я не очень на это надеюсь, ведь до последнего времени ни у кого из пропавших в квартирах ничего интересного не нашлось. Да и здесь вряд ли нас ожидают открытия.
- Поехали к безработному музыканту, - вздыхаю я, и Лёха заводит машину. - Вдруг с ним повезёт больше.
- Даник, - впервые за всё время нашего общения здесь называет меня по имени Штрудель, - что тебе сейчас твоя чуйка подсказывает: причина исчезновения у всех одна и та же или нет?
- Понятия не имею. Все эти люди, чувствуется, друг с другом никогда не пересекались, за исключением последней пары, да и интересы по жизни у всех разные. Если их похищает какой-то неизвестный злодей, то для чего, с какой целью? Деньгами тут, похоже, не пахнет - нет среди них ни миллионеров, ни зажиточных людей…
- Может, - Лёха криво ухмыляется, - их на органы режут? Сегодня такое, говорят, модно.
- Всё может быть. Хотя если такое и взбрело бы в голову какому-нибудь сумасшедшему хирургу, то это так или иначе выплыло бы на свет божий после одного-двух исчезновений. Да и потенциальных доноров такие людоеды искали бы среди совсем иной публики.
- Иными словами, вариант с донорскими органами отставим в сторону, но до конца не отвергаем. - Лёха очень доволен тем, что смог сгенерировать собственную версию исчезновения людей, хотя бы и такую хиленькую.
- Подбрось эту идею Винтерману. Пускай пошевелит врачей и соберёт статистику пересадок органов за последнее время. Да и при деле парнишка будет.
- Ну, вперёд?
- Вперёд…
Гершон Дубин, безработный музыкант, последний в нашем списке пропавших, жил в общежитии новых репатриантов - длинном пятиэтажном корпусе, больше похожем на океанский корабль, в котором есть всё - охранник на входе, лениво проверяющий посетителей, начальство в офисе на первом этаже, столовая, прачечная, спортивная комната с тренажёрами и теннисным столом. Кроме того, обязательные для подобных заведений довольно неряшливые закутки в конце коридоров с детскими колясками и велосипедами, а главное, бесконечный и неиссякаемый гул от бесчисленных голосов, обрывков музыки, стуков молотков и жужжаний дрели.
- Дубин? - переспрашивает нас комендантша общежития, полная дама неопределённого возраста с дымящейся сигаретой в уголке рта. - Сейчас посмотрим…
Она листает большую амбарную книгу с залапанными пожелтевшими страницами и, пролистав один раз, потом другой, вдруг вспоминает:
- А, это тот аргентинец, который на каждом празднике играет нам на аккордеоне танго! Отлично его знаю, приятный человек… А что случилось? Он натворил что-нибудь?
- Он исчез. - Штрудель сейчас изображает из себя крутого американского копа. - Притом уже несколько дней назад. А вам об этом ничего не известно?
- Откуда?! - удивлённо открывает рот комендантша. - Вы знаете, сколько у нас здесь людей живёт? За каждым не уследишь. И все они решили, что я им мать родная: идут и идут ко мне даже с самыми пустяковыми вопросами. Попробуй не выслушай их, потом криков не оберёшься, мол, я такая грубая и бессердечная, заносчивая и всё прочее… Так что, вы говорите, случилось с этим Гершоном?
- Он исчез, - сурово рубит с плеча Лёха, - и мы пытаемся выяснить причину. Кроме того, исчезло ещё пять человек. В полиции открыто дело.
- И эти пятеро тоже наши?!
- Нет… Нам бы хотелось побеседовать с членами семьи Дубина. Это возможно?