4
Утром меня в отделе уже поджидает Винтерман.
- Ну, что у нас нового? - интересуется он, уткнувшись в какую-то бумагу, хотя чувствую, как он тайком поглядывает на меня, видно, ожидает, выложит ли этот бывший легендарный сыскной фрукт всю подноготную исчезновения людей или его былая слава окажется пшиком.
- Ездили вчера в два адреса, откуда пропали люди, - отвечаю и уже прикидываю, что ничего лишнего говорить раньше времени нельзя, потому что потом не отвяжешься от новых вопросов, ответов на которые пока нет. - Там ничего любопытного.
- Но, может быть, уже есть какие-то предположения? Мысли? Версии?
- Рано ещё. Очень мало материала. Нужно посетить остальных.
- Неужели так уже и ничего? - не доверяет мне Винтерман.
- Пока нет.
- Какой план на сегодня?
- Четыре посещения, а потом соберёмся здесь и будем думать.
- Что-то от меня нужно? - Видимо, начальник планирует побыть в стороне от наших с Лёхой поисков, чтобы при неудаче все шишки достались лишь нам. И такое мы проходили в прежней жизни, но ведь и мне-то не привыкать к таким оборотам, так что оставим всё без внимания.
- Что-то понадобится, сразу сообщим.
После этого интерес к нашим персонам заметно уменьшается, и лейтенант сразу принимается с кем-то активно трепаться по телефону. Насколько я понял из его быстрых и отрывочных слов, дело совершенно не относится к работе.
- Господин бывший начальник, - напоминает о себе Штрудель, - может, приступим к нашим грешным делам или будем сидеть и размышлять о превратностях судьбы?
Чувствую, Лёха внимательно следит за выражением моего лица и при этом, мерзавец, чётко читает по нему все мои мысли. Значит, недаром я в своё время потрудился над воспитанием своего питомца. А ведь пришёл он на службу совсем наивным и неопытным юнцом.
- Давай дальше по списку. Кстати, ты получил ордер на обыск квартиры врача? Забыл его имя…
- Давида Лифшица, - подсказывает Лёха. - Конечно. Можем с него начать сегодня.
- Что по нему известно?
- Стандарт. Родился, учился, закончил медицинский ВУЗ на Украине, приехал в страну, сдал экзамены с третьего захода, устроился на работу. Ничего выдающегося.
- И это говорит мне бывший российский мент, который мной же обучен рыть землю под ногами и выискивать даже самую крохотную зацепку?
- Шеф! - возмущается Штрудель. - А что, Лифшиц у нас уже подозреваемый?!
- Всякое может быть, - осторожно замечаю я.
- Хорошо. Продолжу. Он не привлекался, не состоял, ни с кем не конфликтовал. Как характеризуется на работе - пока не выяснил, но позвоню и узнаю.
- Поехали к нему. - Я гляжу на Винтермана, который почти не вслушивается в наш разговор, и прошу: - Виктор, можно было бы сделать общую справочку о пропажах людей, скажем, за последний год? Короче, все висяки, что есть.
А что, пускай не расслабляется, если хочет быть в нашей команде.
- Сделаем, - бурчит Винтерман и ещё раз напоминает, - держите меня в курсе всего, что делаете. Сами отзванивайтесь, не ждите, пока искать начну.
Доктор Лифшиц жил в достаточно престижном районе, где снимал половину виллы у стариков-пенсионеров. Когда мы подъехали к вилле, нас ждали двое полицейских и с ними хозяин, бывший успешный строительный подрядчик.
- Я и сам удивляюсь, - говорит он нам, - как Давид мог куда-то исчезнуть и ничего мне об этом не сказать. На него это не похоже, он очень приличный молодой человек. Даже когда он уезжал в отпуск за границу, то всегда чётко сообщал, когда вернётся.
- Он тут один жил? - интересуюсь я. - Гости у него когда-нибудь были? Друзья, женщины…
- Ни разу не видел. Да он и бывал-то дома только по вечерам. Переночует и снова на работу. Кроме своей больничной кассы, он подрабатывал ещё в больнице, так что его нередко и по ночам не было… Женщины? Ни разу в гости не приводил.
- Он вам ни о каких конфликтах с кем-нибудь не рассказывал? Или хотя бы выражал к кому-нибудь неприязнь.
- Что вы! Давид - очень доброжелательный и вежливый молодой человек…
Хозяин открывает своим ключом дверь в квартиру доктора, и мы в сопровождении полицейских проходим внутрь.
Стандартный набор для квартиры, в которой обитает холостяк. Ничего лишнего - аккуратно сложенное в ящики шкафа бельё, одежда на вешалках, застеленная кровать, ни пылинки вокруг… Лично для меня такая стерильность хуже зубной боли. Помести меня в такую обстановку на три дня, и я на четвёртый вымру от отравления чистотой.
- А скажите, уважаемый, - спрашиваю у хозяина, - он сам убирал у себя в квартире или к нему приходила уборщица?
- Сам. Он был такой чистоплотный и аккуратный молодой человек!
- Почему - был? Мы же ещё не знаем, что с ним. Вам не кажется странным, что перед тем, как исчезнуть, ваш постоялец всё вычистил до последней пылинки. Для чего ему это понадобилось, спрашивается? Он к чему-то готовился?
- Теперь уже не узнаешь. Потому вы, наверное, и пришли осматривать его комнату. Скажите честно, с ним что-то случилось?
- Именно это мы и хотим узнать.
- Эх, молодой человек, - подозрительно качает головой хозяин, - кого вы хотите обмануть? Когда о ком-то начинают говорить в прошедшем времени, а человека рядом с вами нет уже несколько дней, то что вы прикажете обо всём этом думать?
- Посмотрите сюда, - зовёт нас один из полицейских, - тут на столе ноутбук. Может, он вам пригодится?
- Шеф, - окликает меня Штрудель, - я же говорил, что ничего интересного здесь не будет. Давайте хоть в ноутбуке покопаемся, вдруг в нём что-то интересное окажется. Отдадим ребятам в лабораторию.
- Хорошо, - вздыхаю я, - забирайте ноутбук, и поехали скорее на чистый… вернее, грязный воздух!
Уже в машине перед тем, как включить зажигание, Лёха извлекает из бардачка папку с бумагами и тоскливо вопрошает:
- Куда теперь? Осталось три человека - Ицхак Левинштейн, Наома Адари и Гершон Дубин.
- Кратенько о каждом. А потом определимся.
- Ицхак Левинштейн жил… то есть живёт в поселении в двадцати километрах от города. Семья - жена и трое детей. Занимается сантехникой, староста в тамошней синагоге. Наома Адари - домохозяйка, разведёнка, нянчит внука, которого ей подбросила дочь, уехавшая учиться в Америку. Гершон Дубин - безработный, живёт на пособие от Института национального страхования, музыкант по профессии, живёт в общежитии для новых репатриантов.
- Полный ассортимент, - невольно усмехаюсь я, - только арабов в этом списке не хватает.
- Арабов тут точно нет. Да у них и не пропадал никто за последнее время. Не дай бог, пропал бы кто-то - шуму на весь мир было бы.
- Поехали к первому, кого ты назвал. Как его - Ицхак Левинштейн?
- И в самом деле, - соглашается Штрудель, - остальные живут в городе, а до поселения ещё ехать и ехать.
- И когда это двадцать километров было для тебя расстоянием? - качаю головой. - Ох, жирком ты тут, Штрудель, зарос на вольных-то харчах!
Поселение, в котором проживает староста синагоги и по совместительству сантехник, оказалось совсем небольшим, но очень живописным оазисом среди пустынных, выжженных солнцем каменистых холмов. Домов здесь от силы полсотни, но на окраине поселения небольшая ферма и маленький заводик по изготовлению молочной продукции из козьего молока.
- Сюда бы перебраться на жительство, - сразу принимаюсь фантазировать я, - сидел бы под местным деревом Бо, медитировал на дальние холмы, пил бы свежее молочко от белой козочки и крутил бы романы с местными пейзанками…
- А бандитов кто бы ловил? - веселится Штрудель, старательно лавируя между скалами, стискивающими узкую асфальтированную дорожку, ведущую к воротам поселения. - Да и староват ты, шеф, для местных пейзанок, которые кровь с молоком…
- Бандитов вы с Виктором ловить будете. Ваша очередь. А то я всех переловлю, и вас за ненадобностью из полиции уволят. Пейзанок же мне и в самом деле не надо, хватит медитаций и молочка.
Солдатик у ворот поселения внимательно оглядывает нашу машину и, даже невзирая на полицейскую форму Штруделя, просит показать документы.
- Что-то произошло? - насторожился Лёха.
- Как обычно, - машет рукой солдатик, - два часа назад обстреляли машину одной из здешних жительниц, а сейчас армия и полиция прочёсывают окрестности. Просили никого не впускать и не выпускать из поселения. А вас, наверное, в помощь прислали из города?
- Нет, мы по другому вопросу…
Дом, в котором живёт семья Левинштейнов, стоит на краю поселения и, как все остальные дома, имеет небольшой участок с декоративным каменным заборчиком по периметру, и вдоль него тянется низкорослый зелёный кустарник. Повсюду такая тишина, что слышно, как где-то далеко, почти у самых ворот, солдатик разговаривает с очередным въезжающим в поселение.
Штрудель выбирается из машины, сладко потягивается и топает к дверям. Сто стороны я наблюдаю, как он легонько толкнул дверь, и она распахнулась, потом он проходит внутрь и через минуту уже выходит.
- Пусто, - кричит он мне, - дома никого нет. Сперва хозяин куда-то исчез, теперь все остальные…
- Тьфу на тебя! - сплёвываю я. - Этого нам ещё не хватало. Сходи к соседям, спроси, где жена и дети. Может, в магазин отправились или сидят у кого-то в гостях и чай пьют. А двери тут никогда не закрывают.
- Ну да, - кивает Лёха, - свои не воруют, а чужих сюда и близко не пускают. Вот бы в городе так стало…