Играя просто ради игры, не стремясь изо всех сил к победе, игроки – язык и социум – порой легко соглашаются на ничью. Наиболее благодатное поле для этого предоставляет акцентология, прежде всего потому, что ударение, не фиксируемое книжным письмом как главным законодателем правильности, хранится лишь в звуковом общении, а это не очень надёжное хранилище. Иначе говоря, письмо отказалось заниматься столь сложной материей, сопротивляясь даже узаконению обязательного написания буквы ё, как ни старался этого добиться "ёфикатор" В.Т. Чумаков (картинки 7.6 и 7.7).
Наиострейший интерес рядовой публики к успехам игроков, желание пойти на стадион вызывают отдельные матчи, раунды, турниры, в которых исход борьбы соперников непредсказуем. Но на деле они не так важны, как итоги годичных чемпионатов, за чем с пристрастием следят знатоки-профи и болельщики-фанаты. На итоговых соревнованиях победа обычно остаётся за командой людей, но в отдельных встречах выигрыш нередко достаётся и команде языка. Если случается ничья и ситуация долго остаётся неизменной, то надо ждать коренных сдвигов и перестроек в языке, вплоть до выхода за пределы, дозволяемые его системой. Если же язык первенствует подряд много раз, то, значит, гниль завелась в самом королевстве датском.
Месть за длительные проигрыши сил языка может, страшно сказать, вести к ускоренному развитию аналитизма в его флективном строе (картинка 7.8). Нередко нормализационные игры развёртываются в целые исторические сюжеты, посвящённые группе схожих средств, каждое из которых может иметь и отдельную, собственную историю.
Исход игры, если она действительно честная, по определению непредсказуем. Поэтому ни к чему не привели предписания императора Павла I не писать родина, но только отчизна, не говорить демократия, но только народоправство и проч. Не имели особого успеха всплески борьбы с иностранными словами. Вряд ли законодательные запреты устранят даже ругань. Курьёз: при обсуждении в нынешней Думе варианта закона о русском языке, предусматривавшего наказание за их употребление, "когда есть русские аналоги", кто-то ехидно предложил немедленно оштрафовать составителей.
Впрочем, не без успеха ныне действующие "Правила дорожного движения" разводят поворот – "движение налево или направо" и разворот – "движение в обратном направлении". Недавно по обращению водителей в Верховный суд юридически введено и различение терминов обгон – "манёвр с выездом на полосу встречного движения" и опережение, ранее называвшееся обгоном справа и запрещавшееся, отчего теперь выезд на трамвайный путь попутного направления уже не обгон. Из-за дефиниций, не учитывавших трамвайные пути в центре улицы, водители раньше напрасно лишались прав.
В начале 2013 года ко мне за комментарием обратился водитель, пострадавший, как ему казалось, от разных толкований существующих "Правил дорожного движения". По его мнению, дворовая территория, не имеющая сквозного проезда, не является дорогой, которую "Правила" определяют как "обустроенную или приспособленную и используемую для движения транспортных средств полосу земли либо поверхность искусственного сооружения". Соответственно, водитель полагал, что совершённый им наезд на другой автомобиль во дворе дома не может наказываться как дорожно-транспортное происшествие. Справедливее всё же поддержать судей областных судов и Верховного суда: водитель неправ, ибо авария произошла на "прилегающей к дороге территории", на которой движение регулируется теми же Правилами.
Ещё в середине прошлого столетия здравый смысл (он, к счастью, бывает повсюду) не без труда победил в войне вокруг отвлечённых слов на – ость, раздутой ростом автомобильных потоков. Журналисты клеймили как "словесное уродство, подлежащее запрету" вводившиеся жизнью в общее употребление: рядность (однорядность движения, соблюдение рядности, нарушение рядности), этажность, ходимость, многополосность улиц. Буря насмешек обрушилась на "безграмотную надпись на бортах грузовых машин "Соблюдайте рядность!"" и на призыв "повысить ходимость автопокрышек советского производства". Никто не замечал ни естественности отражения языком новшеств жизни, ни законности словообразовательной модели, легко расширяющей круг вовлекаемых ею основ. Сегодня вряд ли кто станет возражать против таких, пусть тяжёлых и неблагозвучных, но нужных слов. Журналиста не смутил, например, ненормативный на первый взгляд профессионализм: "…инкубатор с выводимостью 92 %" (РГ – Неделя. 2010. 14 окт.).
* * *
Всё, что касается терминов, имеет профессиональную ограниченность и обычно не совпадает с общеязыковым пониманием слов. Значение слова есть обобщение примеров его употребления, тогда как значение термина часто сведено к его совершенно произвольной дефиниции: шатун – "деталь, превращающая возвратно-поступательное движение в круговое", – и полностью отчуждено от значений "шатающийся, бродяга; не впавший в спячку медведь-одногодок". Именно поэтому, заметим мимоходом, в качестве терминов предпочитаются иноязычные слова, не имеющие в родном языке никаких ассоциаций.
Властные решения приживаются не только в терминологии. Именно ими неузнаваемо менялись, например, языковые формы извечных житейских просьб. Судебник 1497 года навёл порядок в грамотах, оставив за ними внешние договоры, указы, дарственные и установив форму житейских челобитных. Челобитные адресовались царю, а не лицу, от коего зависело решение, и возвеличивали его, уничижая просителя: "Великому Государю Русии холоп знатного боярина Мещерского крестьянишко Кузя бьёт челом и жалится по грехом своим погорел еси оскудел коровушку на хлеб испроел смилуйся пожалуй на обзаведение денежек как Бог на душу положит". В заданных рамках было и творчество. Скажем, вводилась усилительная частица ста: "Знатного ста боярина, оскудел ста, пожалуй ста". Из последнего и вышло наше нынешнее пожалуйста.
В 1701 году Пётр I своевольно повелел "челобитных боле не писать… полуименами никого не писать". Названная прошением, новая форма просьб легко пришлась ко двору: Милостивый государь Пётр Андреич (или даже просто Пётр Андреич! Официальнее и позже – Господин Мещерский!). "Прошу Вашего содействия в назначении мне пенсии в связи с тем, что… Примите уверения в совершенном почтении. Ваш покорный слуга…" Эта формула, несущественно меняясь, дожила до 1917 года и передала эстафету нынешнему: "Ректору ФГБОУ ВПО "Институт русского языка им. А.С. Пушкина" Ю.Е. Прохорову студентки 4-го курса… Заявление. Прошу оформить мне отпуск в связи с рождением дочери… Подпись".
После революции октября 1917 года было немало попыток во имя настроений победившего общества самовольно воздействовать на язык. В лексике изменения приживались легко, не нарушая порядка системообразующих фонетики и грамматики. Так были насильно изгнаны как враждебные офицер и солдат, заменённые командиром и рядовым красноармейцем. Язык всё же сохранил их и при снятии высочайшего табу в годы Великой Отечественной войны вернул к жизни. В предвоенные годы слово заработная плата, зарплата (видимо, калька с Arbeitslohn; вообще наши правители чтили немецкие образцы: коммунист, партия, Интернационал, конгресс, комитет, центр, лагерь) заменили жалованье, получка, вознаграждение, даже гонорар, бенефис.
Автор помнит, как спросил мать, почему Робинзон назвал туземца Пятницей и что это за слово. Ученик третьего класса, он знал лишь шестидневку, состоящую из выходного дня и пяти рабочих (первый, второй… пятый день), но не слышал заменённых ими неделя и семи её составляющих – будней (понедельник, вторник, среда, четверг, пятница, суббота), которыми эксплуататоры заставляли пролетариат работать на день больше, позволяя отдохнуть только в праздник, в какое-то церковное воскресенье по случаю чьего-то воскрешения. Все эти слова были не то чтобы запрещены, но ощущались ненужными архаизмами. Дни, которые мы продолжаем называть по-фабричному нерабочими или выходными ("Все на выход!"), в Российской империи именовались праздничными, свободными в отличие от присутственных для высшего круга, рабочих для фабричного люда, ну а крестьяне вообще от труда не отлучались.
Великая Отечественная война, легко ломая сопротивление языка, сделала нормальным для всех и на годы вперёд строгое, без лишних слов, специфическое словоупотребление (фронт уборки зерновых, битва за урожай, правофланговые индустрии, навскидку не скажу, разведчики недр), изменили морфологические формы обозначения времени (мы говорим в 12 часов, в 24 часа, а не как до войны в 12 дня, пополудни, в 12 ночи, в полночь; в 15 часов, в 15 часов 15 минут, в 15 часов 30 минут, в 15 часов 45 минут, в 15 часов 50 минут, а не ровно в три часа дня, в четверть четвёртого, в половине четвёртого, полчетвёртого, без четверти четыре, без десяти минут четыре). Одновременно в приказном порядке была установлена несклоняемость географических названий (картинка 7.4).
Показательна приключенческая судьба обращений, прежде всего слова товарищ. Издревле известное, родственное слову товар, оно называет соучастника, собрата, попутчика, ровню, односума, компаньона – в общем, человека, связанного с другим по роду деятельности. В. Даль указал на две профессии: ямщицко-торговую – разносчик с извозом, торгаш в розницу и в развозку, афеня (офеня), артельщик, коробейник ("Ты товарищ мой, не попомни зла") – и воинскую – в вербованных полках товарищем звали рядовых по пословице "Пеший конному не товарищ".