Япония. Другой полюс цивилизации. Технократия, оптимизация и урбанизация. С одной стороны. С другой – древнейшая и глубочайшая культура. Кто победит? Боюсь я за старушку культуру. Нет у нее сил. И никакие корни не спасают. Да, новые герои чем-то похожи на старых. Не только разрезом глаз, но иногда и одеждой. На этом, как ни прискорбно, сходство заканчивается. Не случайно именно здесь рождаются новые виды современного визуального искусства. Я не имею ввиду футуристические инсталляции. Они хоть и разрушают пространство, но не настолько эффективно как, например, манго и аниме разрушают мозги. Посыл прост: позволь себе непозволительное. То, что ты никогда не сможешь иметь в жизни реальной. Яркий, порабощающий калейдоскоп, заваренный на безудержном сексуальном инстинкте и настоянный на вековых традициях. При всем при этом – крайне деструктивный: не только к людям, а прежде всего к самому себе как к культурному феномену. И опять же – насилие и кровь, кровь и насилие. И секс, секс, секс. Секс в потоках крови и насилия. Черная сакура на фоне заходящего солнца. А что же кино? Да, в общем-то, ничего. Несомненно, после американских шедевров – новая струя, но далеко не свежая. Пока Куросава со товарищи купается и тонет в своих колоритных снах, Китано пытается вырваться вперед. Но, похоже, и его Ахиллесу никогда не обогнать собственную черепаху. Растянутый этнический символизм, наполненный двухмерной мудростью. Пустота, рождающая пустоту.
А я все думал – зачем самураю меч? Ведь, если ты веришь в Бога, прежде всего ты веришь в то, что Он защитит тебя в любой жизненной ситуации. Может быть, самурай ждет коварных и хитрых врагов, которые могут напасть неожиданно? Но, если ты праведен (а кто в Японии может быть праведнее настоящего самурая?) – тебе нечего бояться. Во-первых, враг не нападет, если ты этого не заслуживаешь. Во-вторых, даже если он нападет, у тебя и без меча будет гораздо больше шансов на победу, если справедливость на твоей стороне. Нестыковочка какая-то получается. Но потом меня осенило. Меч нужен самураю не для боя, а в первую очередь – для самоубийства, так модного среди "истинных" воинов духа. Теперь все ясно! И с кино японским, и с самураем.
А что же литература? Может быть, именно она спасет мир?
Литература – не кино. Это очень личное. Сэлинджер, вернувшийся в мир только после собственной смерти, искупил грехи всех служителей муз.
Что же касается меня, мой собственный имидж заботит меня менее всего. Я всеми силами бегу от какой бы то ни было "целостности и глубокомысленной целомудренности". Я такой же человек, как и все. В чем-то лучше, во многом хуже остальных. Как и всякий из ныне живущих. Я не переношу фальши. Мне ненавистно позерство. Еще больше – глупость и отсутствие вкуса. Если же у меня будет выбор, я с б о льшим удовольствием пообщаюсь пусть с негодяем, но умным, чем с недалеким праведником. В первом, знаете ли, больше жизни. Любой протагонист милее мне пустого декларанта. Проповедь же праведного глупца больше вредит, нежели помогает истине. Ибо нет в ней жизни!
Чего греха таить, было время – и меня чуть было не накрыла "новая волна" старой болезни. Пытался и я внести свой вклад в большую и малую макулатуру написанием эдаких интеллектуально-депрессивных текстов, модных, впрочем, и поныне. Для этого жанра я даже изобрел специальный термин "сабинтеллектуальный кич". Знакомые с "Голубым салом" Сорокина поймут, о чем я говорю. Не знакомые – не нужно, не знакомьтесь с ним. Ничего не потеряете, поверьте на слово. Что меня подвигло на это? Вы удивитесь, но это была незатейливая книжка Мишеля Уэльбека "Элементарные частицы", купленная на кассе в одном из московских супермаркетов вместе с бутылочкой настоящего бургундского вина. В результате и то и другое оказалось невероятной кислятиной! И если вину простительно, то Уэльбеку нет! Если очень коротко, повествование шло от лица престарелого и непонятно как дожившего до наших дней хиппи с развалившимся телом и такой же душой. Кроме того, страдал он всякими не совсем обычными маниями, о которых и говорить-то противно. Наверное, те, кто принимал решение о награждении автора, именно в этом и сошлись с ним. А он еще получил Гран-При за этот шедевр! И как ни парадоксально – в области литературы. Просто возмутительно. Сейчас. А тогда я подумал: а чем же я, спрашивается, хуже? Если французам деньги девать некуда, почему бы и мне не создать подобную нетленочку?
Оглянемся еще дальше. Андре Жид. Тоже француз, тоже лауреат, только другой, на этот раз – Нобелевской премии. К тому же, большой друг Советского Союза (в наше время – сомнительная доблесть). Но дело-то не в этом. А дело в том, что его творчество не в меньшей, если не в большей степени приправлено все той же, на этот раз великосветской и местами породистой тоской, вкупе все с теми же перверсиями, ловко присыпанными пространными авторскими мудрствованиями "о времени и о себе". Идем дальше. Великий Оскар Уальд. Мастер парадокса. На сей раз англичанин. Певец тонких пороков, от которых не желтеют ногти, зато чернеет и гибнет душа. Цепочка подобных гениев выстраивается и уходит вглубь веков. Вывод какой? Болен мир. Болен давно и серьезно. А те, кто волей судьбы способны заметить это и как-то попытаться исправить, хотя бы собственным творчеством, вместо этого смакуют и наслаждаются этими болезнями, талантливо увлекая своих зрителей и читателей в пучину собственного распада.
Старый и самый эффективный способ борьбы с собственными грехами – вынести их на чистый лист и разорвать его на мелкие кусочки. Еще лучше – сжечь. И если перечисление грехов, в общем-то, не требует особых усилий, уничтожение написанного – дело для многих непосильное. Так, вероятно, и появляются злые гении, со своими яркими произведениями. Грехи старательно запечатлел, а уничтожить рука не поднимается. Уж, больно талантливо получилось! Горят рукописи, и очень даже неплохо! Сам проверял.
А чтобы не быть голословным привожу несколько обгорелых останков собственного подобного творчества. Кому-то, впрочем, они могут показаться забавными. А какой-нибудь седобрадый критик, возможно даже сочтет их весьма занятными и снисходительно уронит: "Ну, что ж, весьма недурственно, но слишком уж нарочито да выспренно".
День рождения
К сожаленью…
Ч. Бурашка и Г. Крокодил
Это был Его сороковой день рождения. Он не собирался отмечать его, ведь у христиан так принято. А Он был христианином. Даже в церковь ходил в самых крайних случаях. Тем более, сорок – это средний возраст, если, конечно не умирать завтра или послезавтра, а умирать Ему пока и не хотелось. А зачем Ему еще один кризис, их и так хватало в жизни. Вот и решил Он его провести в обществе самых родных и близких Ему людей. Но потом Он вспомнил, что такие люди бывают только у покойного, и решил встретить его сам (с собою).
Но не тут-то было. Едва Он включил телевизор (для фона), как телевизор сказал, что Ему осталось ответить всего на один вопрос. Признаться, вопрос этот мучил Его давно. Не то, что бы Он не мог, – Он просто не торопился на него отвечать. Ведь тогда вопрос перестанет Его мучить, и жизнь станет беззаботной. А Он не искал легких путей. Ведь только в страданиях очищается человеческая ду…
Размышления о высоком были резко и, естественно, бесцеремонно, прерваны. Президент антимира, сказал, что он поручил Пятиугольнику разработать новую стратегию, на случай если Иран не внемлет. Странно, подумал Он, по-моему, и так ясно, что Иран не внемлет. Это даже произнести невозможно. Да и зачем нужна еще одна стратегия? У Него уже полкомпьютера забито этими стратегиями, а толку никакого. Если и выпадает минутка-другая, так лучше в NFS пошпилиться. У Него и патчи свежие есть. Надо их распаковать, кстати. Там, говорят, можно вертеться на своей тачке как белка на ….
Он задумался. Что-то не то. На … вроде не белка вертится, а кто-то другой, а скорее даже другая…
Фольклорно-этимологические размышления также грубо оборвал шум милицейской сирены, внезапно раздавшийся за окном. Детский садик, находившийся перед его домом, спешно окружал отряд омоновцев. Не успел Он как следует впасть в недоумение, как с высоты раздался голос: "Ты представляешь, какое-то дите заминировало ясли, чтобы сорвать завтрак. Из переговоров с родителями террориста выяснилось, что он ненавидит манную кашу. Психологи пробовали вступить в переговоры с самим преступником, пока не выяснилось, что разговаривать тот еще не умеет". Баба Нина, председатель центра формирования общественного мнения шестого подъезда, давала интервью прямо из окна своей кухни на восьмом этаже, время от времени пропадая внутри чтобы "помешать борщик". Инцидент, впрочем, продолжался недолго. Как только командир приказал выключить сирену, террорист описался и уснул.
Президент, как всегда бодрый и уверенный в себе, заверил, что все будет хорошо, как только мы решим демографический вопрос. А для этого единственный путь – запретить геям парадировать. Для этого хватит того же Галкина и Дроботенко. Они, артисты, люди творческие, им, дескать, можно, в известных рамках, разумеется. "Спорный вопрос, – подумал Он, – ведь, если разобраться, то в любой работе можно найти творчество. Так что, пусть теперь все станут пида…". Президент опять появился. Только на этот раз он выглядел гораздо хуже и вообще был какой-то озабоченный, да и говорил на каком-то другом языке. Явно не по-русски, но очень похоже. А потом выяснилось, что у него уже и фамилия другая по сравнению с первым и вторым разом. Странно, подумал Он, сколько же у нас президентов, и кто из них настоящий? О какой стабильности в Его жизни может идти речь, если даже там, наверху, все так быстро меняется.