8
Меня б не тронул рай
На вольном ветерочке.
Иным мне дорог край
Родившихся в сорочке.Живут и у озер
Слепые и глухие,
У этих – фантазер
Стал пятою стихией.Убогие арбы
И хижины без прясел
Он меткостью стрельбы
И шуткою украсил.Когда во весь свой рост
Встает хребта громада,
Его застольный тост –
Венец ее наряда.Лето 1936
9
Чернее вечера,
Заливистее ливни,
И песни овчара
С ночами заунывней.В горах, средь табуна,
Холодной ночью лунной
Встречаешь чабана.
Он – как дольмен валунный.Он – повесть ближних сел.
Поди, что хочешь, вызнай.
Он кнут ременный сплел
Из лиц, имен и жизней.Он может наугад
В любую даль зарыться,
Он сам – восстанье дат,
Как пятый год гурийца.Колхозы не вопрос
Для старика. Неужто
Рассудком не дорос
До нас двойник Вахушта?Он знает: нет того,
Чтоб в единеньи силы
Народа торжество
В пути остановило.10
Немолчный плеск солей.
Скалистое ущелье.
Стволы густых елей.
Садовый стол под елью.На свежем шашлыке
Дыханье водопада,
Он тут невдалеке
На оглушенье саду.На хлебе и жарком
Угар его обвала,
Как пламя кувырком
Упавшего шандала.От говора ключей,
Сочащихся из скважин,
Тускнеет блеск свечей, –
Так этот воздух влажен.Они висят во мгле
Сученой ниткой книзу,
Их шум прибит к скале,
Как канделябр к карнизу.11
Еловый бурелом,
Обрыв тропы овечьей.
Нас много за столом,
Приборы, звезды, свечи.Как пылкий дифирамб,
Всё затмевая оптом,
Огнем садовых ламп
Тицьян Табидзе обдан.Сейчас он речь начнет
И мыслью – на прицеле.
Он слово почерпнет
Из этого ущелья.Он курит, подперев
Рукою подбородок,
Он строг, как барельеф,
И чист, как самородок.Он плотен, он шатен,
Он смертен, и однако
Таким, как он, Роден
Изобразил Бальзака.Он в глыбе поселен,
Чтоб в тысяче градаций
Из каменных пелен
Всё явственней рождаться.Свой непомерный дар
Едва, как свечку, тепля,
Он – пира перегар
В рассветном сером пепле.12
На Грузии не счесть
Одёж и оболочек.
На свете розы есть.
Я лепесткам не счетчик.О роза, с синевой
Из радуг и алмазин,
Тягучий роспуск твой,
Как сна теченье, связен.На трубочке чуть свет
Следы ночной примерки.
Ты ярче всех ракет
В садовом фейерверке.Чуть зной коснется губ,
Ты вся уже в эфире,
Зачатья пышный клуб,
Как пава, расфуфыря.Но лето на кону,
И ты, не медля часу,
Роняешь всю копну
Обмякшего атласа.
Переделкино
Сосны
В траве, меж диких бальзаминов,
Ромашек и лесных купав,
Лежим мы, руки запрокинув
И к небу головы задрав.Трава на просеке сосновой
Непроходима и густа.
Мы переглянемся – и снова
Меняем позы и места.И вот, бессмертные на время,
Мы к лику сосен причтены
И от болей и эпидемий
И смерти освобождены.С намеренным однообразьем,
Как мазь, густая синева
Ложится зайчиками наземь
И пачкает нам рукава.Мы делим отдых краснолесья,
Под копошенье мураша
Сосновою снотворной смесью
Лимона с ладаном дыша.И так неистовы на синем
Разбеги огненных стволов,
И мы так долго рук не вынем
Из-под заломленных голов,И столько широты во взоре,
И так покорно всё извне,
Что где-то за стволами море
Мерещится всё время мне.Там волны выше этих веток,
И, сваливаясь с валуна,
Обрушивают град креветок
Со взбаламученного дна.А вечерами за буксиром
На пробках тянется заря
И отливает рыбьим жиром
И мглистой дымкой янтаря.Смеркается, и постепенно
Луна хоронит все следы
Под белой магиею пены
И черной магией воды.А волны всё шумней и выше,
И публика на поплавке
Толпится у столба с афишей,
Не различимой вдалеке.1941
Ложная тревога
Корыта и ушаты,
Нескладица с утра;
Дождливые закаты,
Сырые вечера,Проглоченные слезы
Во вздохах темноты,
И зовы паровоза
С шестнадцатой версты.И ранние потемки
В саду и на дворе,
И мелкие поломки,
И всё как в сентябре.А днем простор осенний
Пронизывает вой
Тоскою голошенья
С погоста за рекой.Когда рыданье вдовье
Относит за бугор,
Я с нею всею кровью
И вижу смерть в упор.Я вижу из передней
В окно, как всякий год,
Своей поры последней
Отсроченный приход.Пути себе расчистив,
На жизнь мою с холма
Сквозь желтый ужас листьев
Уст а ви лась зима.1941
Зазимки
Открыли дверь, и в кухню паром
Вкатился воздух со двора,
И всё мгновенно стало старым,
Как в детстве в те же вечера.Сухая, тихая погода.
На улице, шагах в пяти,
Стоит, стыдясь, зима у входа
И не решается войти.Зима, и всё опять впервые.
В седые дали ноября
Уходят ветлы, как слепые
Без палки и поводыря.Во льду река и мерзлый тальник,
А поперек, на голый лед,
Как зеркало на подзеркальник,
Поставлен черный небосвод.Пред ним стоит на перекрестке,
Который полузанесло,
Береза со звездой в прическе
И смотрится в его стекло.Она подозревает втайне,
Что чудесами в решете
Полна зима на даче крайней,
Как у нее на высоте.1944
Иней
Глухая пора листопада.
Последних гусей косяки.
Расстраиваться не надо:
У страха глаза велики.Пусть ветер, рябину занянчив,
Пугает ее перед сном.
Порядок творенья обманчив,
Как сказка с хорошим концом.Ты завтра очнешься от спячки
И, выйдя на зимнюю гладь,
Опять за углом водокачки
Как вкопанный будешь стоять.Опять эти белые мухи,
И крыши, и святочный дед,
И трубы, и лес лопоухий
Шутом маскарадным одет.Всё обледенело с размаху
В папахе до самых бровей
И крадущейся росомахой
Подсматривает с ветвей.Ты дальше идешь с недоверьем.
Тропинка ныряет в овраг.
Здесь инея сводчатый терем,
Решетчатый тес на дверях.За снежной густой занавеской
Какой-то сторожки стена,
Дорога, и край перелеска,
И новая чаща видна.Торжественное затишье,
Оправленное в резьбу,
Похоже на четверостишье
О спящей царевне в гробу.И белому мертвому царству,
Бросавшему мысленно в дрожь,
Я тихо шепчу: "Благодарствуй,
Ты больше, чем просят, даешь".1941
Город
Зима на кухне, пенье петьки,
Метели, вымерзшая клеть
Нам могут хуже горькой редьки
В конце концов осточертеть.Из чащи к дому нет прохода,
Кругом сугробы, смерть и сон,
И кажется, не время года,
А гибель и конец времен.Со скользких лестниц лед не сколот,
Колодец кольцами свело.
Каким магнитом в этот холод
Нас тянет в город и тепло!Меж тем как, не преувелича,
Зимой в деревне нет житья,
Исполнен город безразличья
К несовершенствам бытия.Он создал тысячи диковин
И может не бояться стуж.
Он сам, как призраки, духовен
Всей тьмой перебывавших душ.Во всяком случае, поленьям
На станционном тупике
Он кажется таким виденьем
В ночном горящем далеке.Я тоже чтил его подростком.
Его надменность льстила мне.
Он жизнь веков считал наброском,
Лежавшим до него вчерне.Он звезды переобезьянил
Вечерней выставкою благ
И даже место неба занял
В моих ребяческих мечтах.1942
Вальс с чертовщиной
Только заслышу польку вдали,
Кажется, вижу в замочную скважину:
Лампы задули, сдвинули стулья,
Пчелками кверху порх фитили,
Масок и ряженых движется улей.
Это за щелкой елку зажгли.Великолепие выше сил
Туши, и сепии, и белил,
Синих, пунцовых и золотых
Львов и танцоров, львиц и франтих.
Реянье блузок, пенье дверей,
Рев карапузов, смех матерей,
Финики, книги, игры, нуга,
Иглы, ковриги, скачки, бега.В этой зловещей сладкой тайге
Люди и вещи на равной ноге.
Этого бора вкусный цукат
К шапок разбору рвут нарасхват.
Душно от лакомств. Елка в поту
Клеем и лаком пьет темноту.
Всё разметала, всем истекла,
Вся из металла и из стекла.
Искрится сало, брызжет смола
Звездами в залу и зеркала
И догорает дотла. Мгла.
Мало-помалу толпою усталой
Гости выходят из-за стола.Шали, и боты, и башлыки.
Вечно куда-нибудь их занапастишь!
Ставни, ворота и дверь на крюки.
В верхнюю комнату форточку настежь.
Улицы зимней синий испуг.
Время под третьими петухами.И возникающий в форточной раме
Дух сквозняка, задувающий пламя,
Свечка за свечкой явственно вслух:
Фук. Фук. Фук. Фук.