Глава шестнадцатая
Сергей приехал снова только через год. У Кати неожиданно скончался отец от инсульта. После похорон приехали решать вопрос с квартирой. Сергей позвонил и сухо сказал:
– Я хочу продать квартиру.
– Ну, во-первых, здравствуй, сынок! Во-вторых, передай Кате наши соболезнования, мы только вчера узнали от случайных людей. Хотели приехать, но решили, что если бы вы захотели, то позвонили. Вот, дождался от тебя звонка. Квартира твоя, дарственная на твоё имя готова, но я думал, что ты хотя бы из приличия поинтересуешься моим здоровьем. Но, если тебе важнее квартира, приходи, забери документы и делай с ней что хочешь.
– Мне будет удобнее, если ты передашь документы мне сегодня.
Трубку повесили. Таня уже стояла с корвалолом возле него.
– Давай, для профилактики.
Он выпил механически. Взял телефон и позвонил Гене:
– Гена, привет! Ты сегодня во сколько можешь заехать к нам на десять минут?
– Привет! А чего только на десять минут? Я и на пару часиков заеду, с собой прихватить?
– Не надо, всё есть. Так во сколько?
– В пять заканчиваю, в пять пятнадцать у вас.
– Годится! – он положил трубку, повернулся к Тане и убитым голосом объявил: – Приготовь хороший стол на пять часов.
– Что, Серёжа с Катей зайдут? – взволнованно встрепенулась она.
– Нет, мы с Генкой сегодня будем сделку обмывать.
– Да, а какую?
– Вечером узнаешь! Пойду, к врачу схожу, может, чудо случилось, анализы позавчера ведь сдал, сегодня будет результат.
Чуда не случилось, всё по-прежнему было без улучшений. Хотя врач успокаивал, что организму трудно одновременно с двумя такими болячками бороться, он понимал: дела его плохи. По себе он ничего не чувствовал. Они с Танюхой жили в своё удовольствие, много бывали на природе – собирали грибы, рыбачили, охотились. Много ездили по знакомым и одноклассникам в другие города, отдыхали на море. Однако мысли о скором конце всегда его тревожили и не давали покоя.
Вернувшись домой, он поел и уснул. Таня незаметно выскочила на улицу и побежала к Сергею. Дверь открыла Катя.
– Катенька, прими наши соболезнования. Царство небесное твоему папе.
– Спасибо, заходите.
– А Сергей дома?
– Нет, ушёл давать объявление о продаже квартиры.
– Катя, – начала Татьяна, – ты понимаешь, не по-человечески это всё. Отец места себе не находит. Ты должна ему помочь всё-таки встретиться с отцом, ведь неизвестно – свидятся ли ещё.
– Я понимаю, но делать ничего не буду. Это его дело, и я не собираюсь вмешиваться.
– А ты изменилась. Так ты хочешь сказать, что Сергей не собирается с ним встречаться?
– Я хочу сказать, что вам пора. Если придёт Сергей и застанет вас здесь – будет скандал.
– Я поняла, Катя. Мне плевать на скандалы. А вот то, что вы добиваете всем этим и так смертельно больного близкого человека, это не по-людски. Бог вам судья.
Она вышла как оплёванная. Никогда её ещё не охватывал такой ужас от человеческой жестокости. В тот же миг она силой воли вычеркнула этих людей у себя из памяти и спокойно пошла домой. Между домами они столкнулись с Сергеем. Он приостановился, а она прошла мимо, сделав вид, что проходит мимо пустого места.
Придя домой, спокойно стала накрывать на стол. От звона тарелок проснулся Иван Николаевич. Умылся, начал ей помогать.
Гена пришёл, как и обещал, в пять пятнадцать. Зашёл, хотел раздеваться, но Иван Николаевич его остановил.
– Гена, у меня к тебе просьба, не раздевайся. Делона пять минут.
– Ну, давай.
– Вот возьми, занеси в мою бывшую квартиру и отдай эту папку Сергею.
– А почему я, сам, что ли, не можешь?
– Гена, – оборвала его Таня, – тебя попросили как человека, чего выкобениваешься? Сбегал, передал и бегом назад, за стол. У меня уже мясо в горшочках с грибами стынет и водка греется.
– Ладно, чё накинулись, уже и спросить нельзя. Так что, просто отдать и всё?
– Да, просто отдать Сергею и всё, за стол. Давай.
Через десять минут они дружно чокнулись, и Иван Николаевич произнёс как тост:
– За мою бывшую квартиру, пусть новые хозяева в ней живут долго и счастливо.
Выпили, потом ещё и ещё. Таня не уступала мужикам, так как решила сегодня тоже напиться. С каждой следующей рюмкой за столом становилось теплее и спокойнее. Утихала душевная боль, уходило, не оставляя следа, прошлое. Всё затянулось туманом. Хорошим туманом, без которого было бы намного хуже.
Глава семнадцатая
Сергей с Катей на сорок дней решили не оставаться. С денег, которые получили от продажи квартиры, оставили две тысячи долларов на памятник и оградку.
– Сходишь, мама, закажешь, а через год поставят.
– А вы что, через год не приедете?
– Не знаем, мам, это мы тебе на всякий случай.
– Ну, спасибо! Хорошо зарабатываете, если такие деньжищи водятся.
– Да, уже хорошо. Мам, а что ты говорила, что Тоня должна приехать?
– Да, позвонила и сказала, что сегодня будет. А что, не хочешь видеться?
– Ну почему же, приедет – свидимся, сёстры как-никак.
– Привет, сестрёнка, здравствуй, мама, – за спиной неожиданно появилась Тоня.
Сергей с удивлением смотрел на милую симпатичную девушку, которая поразительно была похожа на Катю.
Поздоровались, сели за стол, помянули отца. Потихоньку разговорились.
– Вы когда назад?
– Тонь, ты знаешь, наверно, завтра. Хорошо, что ты приехала, с матерью побудешь, а то нельзя её ещё одну оставлять.
– Нет, ребята, у меня съёмки на послезавтра. Поэтому я тоже завтра улетаю, я уже и билет купила, так что сиделка из меня не получится.
– И что, бросим так её одну?
– Почему бросим? Просто у каждого своя жизнь и никто не собирается подстраиваться под обстоятельства. Ничего страшного, так ведь, мама?
Мать кивнула, встала из-за стола и пошла, чтобы никто не видел наворачивающиеся слёзы.
– Как вы там живёте?
– Да ничего живём. Серёжа устроился на работу, помощником коммерческого директора. Зарплата приличная. Приедем, будем снимать квартиру, а то от этой общаги уже тошнит – там одни чёрные живут. Так сказать, афроамериканцы. Я тоже скоро пойду на работу.
– Слушайте, а можно я к вам через полгодика приеду? У меня как раз перерыв между съёмками. Или вы актрис интересного жанра не хотите видеть в своём доме?
Катя посмотрела на Сергея, а он, в свою очередь, на Тоню.
– Я не против, только мы заняты целыми днями, сама там будешь.
– Да вы мне особо и не нужны. Я Париж хочу посмотреть, да и дельце там у меня небольшое есть. Обузой не буду, деньги у меня есть. Пришлёте приглашение?
– Хорошо, сестричка, приезжай. Там и поговорим. А сейчас я пошла собираться.
– А я пойду посплю. Кать, ты бы сгоняла, где-то купила на вечер вискарика или текилу, а то пить это пойло уже не могу.
Вечером собрались близкие знакомые. Посидели немного и разошлись. Мама пошла спать, а молодёжь продолжила веселье. Поминками это было трудно назвать, так как много смеялись и шутили. Отца вспомнили только один раз, и то мимолётно, невзначай. Засиделись допоздна. Утром позавтракали и поехали в аэропорт. Через два часа каждый летел в свою сторону, со своими мыслями. Катя думала о том, как она обставит квартиру. Тоня думала о скорой поездке в Париж. Сергей думал и о Тоне, и о Кате. Причем мысли были очень сумбурные и непонятные. Только одно удивляло его. Он сам себя ловил на мысли, что ему было абсолютно всё равно, чем занимается Тоня. И даже при воспоминании о том видео его не охватывало отвращение к этому человеку. Наоборот, она оказалась вполне нормальным человеком, приятным в общении. А что до её работы – так ведь это работа. Кто-то чистит туалеты, кто-то выносит "утки" из-под больных, кто-то лечит геморрой, ковыряясь в задницах… Так он думал и в конце полёта уже сам себя переубедил в том, что порноактриса не самый худший вариант, тем более что там хорошо платят. А это, как ни парадоксально, очень важный, если не самый главный аргумент.
И при размышлении об этом ничего ему его сердце не подсказало. А ведь именно в это время в страшных муках в далёком монастыре умирала его мать. Умирала долго и громко. От боли она сорвала голос, и уже в изнеможении не кричала, а хрипела с выкатившими от боли глазами. И в этих муках она думала только о нём, о своём любимом Серёженьке. Перед глазами пролетело всё: и тяжёлые роды, и кормление грудью, и воспаление лёгких, когда она чуть не сошла с ума. Вспоминалось всё до мельчайших подробностей. Никого никогда она больше него не любила. И даже то, что он её не ослушался, не приехал ещё раз забрать, – а она бы уже согласилась, – не могло изменить её чувства к нему. В последнем вздохе, с полными от слёз глазами она прошептала только одно: "Серёженька, мой любимый сынок, прощай!"
Похоронили её тихо, по монастырским правилам. Согласно предсмертной воле усопшей, сообщать никому не стали, да и не было ни адресов, ни фамилий, ничего. Только и осталось-то от человека – холмик и крест с надписью: "Здесь покоится послушница Анастасия".