А. С.: Опираясь на Г. Гегеля, мы могли бы сказать, что круг традиционного рутинного насилия является замкнутым. При естественном ходе веще́й дух всегда реализует свои цели вопреки противодействию любого отдельного сознания, отдельного частного правления. Поэтому мы постоянно сталкиваемся с ситуацией, когда каждый стремится к реализации своих эгоистических интересов, но именно поэтому "колеса" экономики крутятся с должной скоростью.
Или, в другом масштабе: каждый рассматривает травматичный метафизический факт своей заброшенности в мир и тратит усилия на то, чтобы получше скрыться, реализовав свою миссию. Но миру только это и нужно, он прекрасно подготовлен к тому, чтобы заброшенные в него "шпионы" преследовали свои цели. Но вот происходит некое изменение, когда "круговая оборона" мира дает трещину, ибо она рассчитана на обычный порядок, и вдруг то или иное поколение (тот или иной возраст) внезапно вырывается из заброшенности и выдвигается на несвойственную ему позицию. Мы знаем, что "тот, кто в юности не был революционером, у того нет сердца; тот, кто в зрелости не стал консерватором – у того нет ума"; от Сенеки до наших дней нам озвучивают множество подобных сентенций. Мы понимаем, что примерно так оно и есть. Но вдруг получается какой-то возрастной взрыв, например выдвигаются дети-вундеркинды, которые необычно мудры (как в фильме Константина Лопушанского "Гадкие лебеди"), и общество не знает, что с ними делать, оно оказывается совершенно безоружным. Такого рода "боевые симулякры" третьего и более высоких порядков наиболее интересны, поскольку они разрывают круг насилия и всегда вводят какое-нибудь новое звено. Поэтому они являются источником социальных инноваций, социального творчества в его подлинном виде, тогда как традиционный круг насилия всего-навсего поддерживает привычный круг веще́й, чтобы как повелось, так и не перевелось.
К.П.: Итак, проблема насилия является важной составляющей отношений между возрастами в целом. Как мы "скрепляем" нашу жизнь в целостное единство, если она состоит из сменяющих друг друга возрастов, таких удивительно различных? Между подростком, взрослым и стариком, может быть, не больше общего, чем между гусеницей, куколкой и бабочкой! Или между головастиком и лягушкой! Что может связать между собой столь разнородные явления в нашей жизни, как проживание различных возрастов? Ведь благодаря обмену вещёств тело семидесятилетнего человека подвержено неоднократному обновлению – в нем и молекул тех, какие были в семь лет, практически не сохранилось!
Первый, в значительной мере лежащий на поверхности, ответ о самотождественности человека, странствующего по своим возрастам, состоит в том, что основой инвариантности нашей жизни – той инвариантности, которая обеспечивает целостность всего нашего бытия, является человеческая душа. Такой ответ черпает свою убедительность из длительной традиции. Именно душа, оставаясь, в сущности, такой же на протяжении всей жизни, переживает различные трансформации тела. И семидесятилетний переживает себя в основном так же, как двадцатилетний и даже как семилетний.
Что же такое душа в качестве носителя единства возрастов? Согласно И. Канту, душа есть предмет внутреннего чувства в его связи с телом. Душа – совокупность тесно связанных с организмом психических явлений, чувств и стремлений. Очевидно, если так понимать душу, то её основу составляет память. Поскольку "я" живо, на экзистенциальном уровне я в свои семьдесят лет помню, что именно со мной было в семь и в двадцать лет, то я, таким образом, достигаю инварианта переживаний своего бытия.
Вопрос о целостности человеческой жизни, движущейся по разным возрастам, заставляет снова вспомнить о метемпсихозе в широком смысле слова. Собственно, инвариантность души в течение всей жизни – от детства, отрочества, юности до старости может быть интерпретирована как своеобразный метемпсихоз внутри своей жизни.
Когда мы с удивлением видим, например, насколько сын во многих своих поступках и повадках напоминает отца ("Папочка родимый!"), мы можем предположить, что их души представляют что-то общее и что в известном смысле душа отца "продолжает жить" в его сыне. (Сейчас сказали бы: "Гены!") Когда мы думаем о единстве национального характера, сохраняющегося в некоторых важных своих измерениях на протяжении столетий, то мы готовы признать даже существование некоторой единой национальной души.
Большие возможности для фантазий в ключе метемпсихоза предоставляет развитая культура, включающая мистические и эзотерические учения. Культура, как внегенетическая связь поколений в сущности дает реальную возможность выйти за границы своего тела, пережить другой опыт – идентифицироваться с теми индивидами, о которых ты только слышал или читал в книгах.
Русский космизм, о представителях которого уже упоминал мой коллега, в своих наивных, дерзких и красивых построениях демонстрирует возможность придать метемпсихозу даже техническое, конструктивное, воплощение. Не только Н.Ф. Фёдоров ставил вопрос о воскрешении отцов, но и К. Э. Циолковский доказывал, что бессмертие человека уже сейчас реально существует, необходимо только "подождать", когда распавшиеся во время смерти атомы нашего тела через многие миллиарды и миллиарды лет снова сойдутся в том же сочетании. Если же от метафизического и даже мистического уровня взаимодействия возрастов перейти к более реальным социальным уровням, то мы обнаружим некоторые моменты, важные для анатомии всякого общества.
Возрасты существуют не сами по себе: они выступают как элементы множества, чаще всего парного. Образуются не только диады (типа "отцы-дети"), но и триады (скажем, "деды-отцы-внуки"), причем подчас между дедами и внуками заключается альянс против отцов. Между элементами этих множеств возникают специфические отношения оппозиции, которые в свою очередь формируют сами элементы. Главная оппозиция возрастных общностей заключается в противопоставлении и единстве "отцов" и "детей". Между "отцами" и "детьми" – фундаментальное отношение взаимной приязни и в то же время вечное соперничество.
Эмпирически эта приязнь выражается как вполне наглядная любовь родителей и детей в семье. Взаимная приязнь отцов и детей перед лицом цивилизации трансформируется в комплекс вины, осмысливается как взаимная вина: отцов перед детьми и детей перед отцами.
В каждом цивилизованном обществе налицо существование стабилизирующих институтов, регулирующих отношения "отцов и детей". С одной стороны, это комплекс законов об охране детства, а также законы и нравственные установления, облегчающие молодёжи вхождение в жизнь, с другой – это законы и нравственные установки, выражающие заботу общества о старости.
В нравственном плане характерен комплекс вины, которую испытывает общество как по отношению к детям, так и по отношению к старикам. С одной стороны, обратим внимание на трогательный образ ребёнка и молодого человека, красной нитью проходящий через всю мировую литературу (скажем, упомянутый уже "Мальчик у Христа на елке" Ф. М. Достоевского, романы Ч. Диккенса и др.). Исследование проблем молодёжи, социология молодёжи также представляет собой своеобразное теоретическое выражение вины современного общества перед молодёжью. С другой стороны, всякая культура создаёт привлекательный образ старика (см., напр., портреты Рембрандта), ненавязчиво взывающий к любви.
Итак, на уровне общества в целом культивируется положительное взаимодействие возрастов, которое предполагает взаимную приязнь. Но между возрастами существуют и серьёзные противоречия, определенные прежде всего борьбой за иерархию. В сущности, это естественно – ведь молодые люди, "дети", всегда являются возмутителями спокойствия в том смысле, что они претендуют на свое место в социальной структуре. Все цивилизации, поскольку там существовала письменность, обязательно отмечают наличие конфликтов между "отцами" и "детьми", фиксируют молодёжные эксцессы. Противопоставления по возрасту проецируются на социальную иерархию. Всякий социум имеет привилегированный возраст. В стабильном обществе "отцы" всегда наверху, "дети" – внизу.
Всякий социальный порядок обязательно включает в себя нормы, регулирующие отношения поколений. Чтобы оградить общество от молодежных эксцессов и ввести поведение самоутверждающейся молодёжи в русло процессов, разрушительный деструктивный потенциал молодёжи должен быть направлен, организован, канализирован. В цивилизованном обществе выработались такого рода социальные институты, позволяющие сравнительно безболезненно "выпустить пар".
Наиболее древняя и грубая форма данного института – война. Разумеется, войны не могут быть объяснены только конфликтом "отцов" и "детей". Здесь существенную роль играют также и этнические противоречия, и экономические интересы, и многое-многое другое. Однако нет сомнения, что, скажем, в бесконечных конфликтах греческих полисов весьма существенную роль играло также и стремление "отцов" как можно дольше сохранить своё господствующие положение. Более мягкая форма указанного института – всеобщая воинская обязанность. Она позволяет удержать самую активную часть молодых мужчин в рамках жесткого порядка. Наиболее цивилизованным и либеральным способом организовать молодежную энергию и оградить общество от эксцессов служит массовое образование, особенно высшее. В тех странах, где нет всеобщей воинской обязанности, процент молодых людей, включённых в вузовскую систему, значительно выше, чем там, где такая всеобщая воинская обязанность существует. Мы указали только на основные институты, обуздывающие деструктивный потенциал молодёжи. Кроме того, существенную роль здесь играют такие социальные формы как спорт, религия, тюрьма, особенно развитые в новоевропейской цивилизации.