"Майки, послушай, во лбу у тебя есть щёлка…"
Майки, послушай, во лбу у тебя есть щёлка,
Чтобы монетка, звякнув, катилась гулко.
Майки, не суйся в эти предместья: чёлка
Бесит девчонок нашего переулка.Майк, я два метра в холке, в моей бутылке,
Дёргаясь мелко, плещется крепкий алко, -
Так что подумай, Майк, о своём затылке,
Прежде чем забивать здесь кому-то стрелки;
Знаешь ли, Майки, мы ведь бываем пылки
По отношенью к тем, кому нас не жалко.Знаю, что ты скучаешь по мне, нахалке.
(Сам будешь вынимать из башки осколки).
Я узнаю тебя в каждой смешной футболке,
Каждой кривой ухмылке, игре-стрелялке;
Ты меня – в каждой третьей курносой тёлке,
Каждой второй язвительной перепалке;
Как твоя девочка, моет тебе тарелки?
Ставит с похмелья кружечку минералки?..Правильно, Майки, это крутая сделка.
Если уж из меня не выходит толка.
Мы были странной парой – свинья-копилка
И молодая самка степного волка.
Майки, тебе и вправду нужна сиделка,
Узкая и бесстрастная, как иголка:
Резкая скулка, воинская закалка.Я-то, как прежде, Майки, кручусь как белка
И о тебе планирую помнить долго.
Видимо, аж до самого
катафалка.
5 июня 2008 года.
Барбара Грэйн
Барбара Грэйн благодарна своей болезни -
если б не она, то пришлось бы терзаться
сущими мелочами:
Думать о муже, которого только радио бесполезнее,
просыпаться, когда он кричит ночами;
Злиться на сыновей, их ухмылки волчьи, слова скабрезные,
если б не потребность в деньгах,
они бы её и вовсе не замечали.А мигрень – лучше секса и алкоголя,
лучше шопинга, твою мать,
и поездки за город на природу:
Это пять часов ты блюёшь от боли,
с передышкой на пореветь, перестать дрожать,
лечь лицом в ледяную воду;
Лопаются линзы в глазах, струны подо лбом,
а затем отпускает тебя на волю,
и вот тут узнаёшь ты истинную свободу.Потому что Барбаре сорок пять,
ничего не начнётся заново,
голова седая наполовину, не золотая.
Если в будущее глядеть, холодны глаза его,
её ноша давно сидит на ней, как влитая.
Но ей ведомо счастье – оно почти осязаемо, когда
смерть дважды в месяц жуёт тебя, не глотая.Барбара глядит на себя из зеркала,
свет становится нестерпим, дёргается веко.
Через полчаса, думает она, всё уже померкло,
на поверхности ни предмета, ни звука, ни человека.
Только чистая боль, чтоб ты аж слова коверкала,
за четыре часа проходит четыре века.А потом, говорит себе Барбара, после приступа,
когда кончится тьма сырая и чертовщина,
Я пойду напьюсь всего мира свежего, серебристого,
для меня только что налитого из кувшина,
И начну быть живая полно, живая пристально, так,
чтоб если любовь гора, моё сердце – её вершина.
27 октября 2012 года
Миссис Корстон
Когда миссис Корстон встречает во сне
покойного сэра Корстона,
Она вскакивает, ищет тапочки в темноте,
не находит, чёрт с ними,
Прикрывает ладонью старушечьи веки чёрствые
И тихонько плачет, едва дыша.Он до старости хохотал над её рассказами; он любил её.
Все его слова обладали для миссис Корстон
волшебной силою.
И теперь она думает, что приходит проведать милую
Его тучная обаятельная душа.Он умел принимать её всю как есть: вот такую, разную
Иногда усталую, бесполезную,
Иногда нелепую, несуразную,
Бестолковую, нелюбезную,
Безотказную, нежелезную;
Если ты смеёшься, – он говорил, – я праздную,
Если ты горюешь – я соболезную.
Они ездили в Хэмпшир, любили виски и "Пти Шабли".
А потом его нарядили и погребли.Миссис Корстон знает, что муж в раю, и не беспокоится.
Там его и найдёт, как станет сама покойницей.
Только что-то гнетёт её, между рёбер колется,
Стоит вспомнить про этот рай:Иногда сэр Корстон видится ей с сигарой
и "Джонни Уокером",
Очень пьяным, бессонным, злым, за воскресным покером.
"Задолжал, вероятно, мелким небесным брокерам.
Говорила же – не играй".
15 мая 2008 года.
Тара Дьюли
Тара Дьюли поёт под плеер ("эй, мисс, потише вы!")
Носит строгие туфли с джинсами арэнбишными,
Пишет сказки – чужим ли детям, в порядке бреда ли.
Танцевала в известной труппе, пока не вышибли.
Тара дружит со всеми своими бывшими
Так, как будто они ни разу её не предали.Тара любит Шику. Шикинью чёрен, как антрацит.
Он красивый, как чёрт, кокетливый, как бразилец.
Все, кто видел, как он танцует, преобразились.
Тара смотрит, остервенело грызёт мизинец.
Шику улыбается, словно хищник, который сыт.Когда поздней ночью Шикинью забросит в клуб
Божия карающая десница,
Когда там танцпол для него раздастся и потеснится,
Когда он, распаренный, залоснится
Каждым мускулом, станет жарок, глумлив, несносен,
И улыбка между лиловых дёсен,
Между розово-карих губ,
Диско грянет тяжёлой рокерской бас-гитарой,
Шику встретится вдруг эмалевым взглядом с Тарой,
Осознает, что просто так ему не уйти;
Им, конечно, потом окажется по пути,
Даже сыщется пару общих знакомых, общих
Тем; он запросто едет к ней, а она не ропщет,
("я не увлекусь, я не увлекусь, я не увлекусь");
Когда он окажется как египетский шёлк наощупь,
Как солёный миндаль на вкус, -Ещё не просыпаясь, чувствуешь тишину -
это первый признак.
Шику исчезает под утро, как настоящий призрак.
Только эхо запаха, а точней, отголосок, призвук
Оставляет девушкам, грубиян.Боль будет короткая, но пронзительная, сквозная.
Через пару недель она вновь задержится допоздна и
Будет в этом же клубе – он даже её узнает.
Просто сделает вид, что пьян.
30 апреля 2008 года.
Джо Тодуа
Тимуру Шотычу Какабадзе
Старый Тодуа ходит гулять пешком,
бережёт экологию и бензин.
Мало курит, пьёт витамин D3, тиамин и кальций.
Вот собрался было пойти слушать джаз сегодня -
но что-то поздно сообразил.
Джазом очень в юности увлекался.
Тодуа звонила сегодня мать;
иногда набирает брат или младшая из кузин, -
Он трещит с ними на родном, хоть и зарекался.
Лет так тридцать назад Джо Тодуа был грузин.
Но переродился в американца.Когда Джо был юн, у него была русская маленькая жена,
Обручальное на руке и два сына в детской.
Он привёз их сюда, и она от него ушла -
сожалею, дескать,
Но, по-моему, ничего тебе не должна.
Не кричала, не говорила "тиран и деспот" -
Просто медленно передумала быть нежна.
И с тех пор живёт через два квартала,
в свои пионы погружена.
Сыновья разъехались, – Таня только ими окружена.
Джо ей делает ручкой через забор -
с нарочитой удалью молодецкой.А вот у МакГила за стойкой, в закусочной на углу,
Происходит Лу, хохотушка, бестия и – царица.
Весь квартал прибегает в пятницу лично к Лу.
Ей всегда танцуется; и поётся; и ровно тридцать.
Джо приходит к ней греться, ругаться,
придуриваться, кадриться.
Пережидать тоску, острый приступ старости, стужу, мглу.– Лу, зачем мне кунжут в салате -
Лу, я же не ем кунжут.
– Что ж я сделаю, если он уже там лежит.
– Лу, мне сын написал, так время летит, что жуть,
Привезёт мою внучку – так я тебе её покажу,
У меня бокалы в шкафу дрожат – так она визжит.
– Джо, я сдам эту смену и тоже тебе рожу,
А пока тут кружу с двенадцати до восьми -
Не трави меня воображаемыми детьми.
– Она есть, ты увидишь. Неси мой стейк уже, не томи.Если есть двусмысленность в отношениях – то не в их.
Джо – он стоит того, чтобы драить стойку
и всё ещё обретаться среди живых.
Лу, конечно, стоит своих ежедневных заоблачных
Чаевых.
14 марта 2008 года.
Джеффри Тейтум
Джеффри Тейтум садится в машину ночью,
в баре виски предусмотрительно накатив.
Чувство вины разрывает беднягу в клочья:
эта девочка бьётся в нём, как дрянной мотив.
"Завести машину и запереться; поливальный шланг
прикрутить к выхлопной трубе,
Протащить в салон.
Я не знаю другого средства, чтоб не думать о ней,
о смерти и о тебе".Джеффри нет, не слабохарактерная бабёнка,
чтоб найти себе горе и захлебнуться в нём.
Просто у него есть жена, она ждёт от него ребёнка,
целовал в живот их перед уходом сегодня днём.
А теперь эта девочка – сработанная так тонко,
что вот хоть гори оно всё огнём.
Его даже потряхивает легонько – так,
что он тянется за ремнём."Бэйби-бэйб, что мне делать с тобой такой,
скольких ты ещё приводила в дом,
скольких стоила горьких слёз им.
Просто чувствовать сладкий ужас и непокой,
приезжать к себе, забываться сном,
лихорадочным и белёсым,
Просто думать ты – первой, я – следующей строкой,
просто об одном, льнуть асфальтом мокрым
к твоим колёсам,
Испариться, течь за тобой рекой,
золотистым прозрачным дном, перекатом, плёсом,
Задевать тебя в баре случайной курткой или рукой,
ты бы не подавала виду ведь.
Видишь, у меня слова уже хлещут носом -
Так, что приходится голову запрокидывать"."Бэйби-бэйб, по чьему ты создана чертежу,
где учёный взял столько красоты,
где живёт этот паразит?
Объясни мне, ну почему я с ума схожу,
если есть в мире свет – то ты, если праздник -
то твой визит?
Бэйби-бэйб, я сейчас приеду и всё скажу, -
я ей всё скажу -
и она мне не возразит".