Уильямс. Такая она и была, только не миссис Уайр, но такая точно. И она действительно лила кипяток в щель на крыше прямо на фотографа. По-моему, он был тогда довольно известен, его звали Кларенс Лафлин. Он устраивал грандиозные бардаки, и ей это не нравилось, - может, потому что не звал ее.
Берроуз, Но в пьесе она действительно великолепна - Силвия Сидни.
Уильямс. Да, она великолепна. Думаю, это одна из наших лучших актрис." (Книга "Беседы с Теннесси Уильямсом".)
…Синтия Рэтклифф, стройная, изящная блондинка с распущенными волосами, в декольтированном бледно-розовом макси-платье с оборками, кажется, не слишком удивлена пришельцу из далекой страны. "Нет, из России гостей у меня еще не было. Но, во-первых, визитеров стало так много, что организовали специальный тур - "Прогулки с Теннесси Уильямсом по Новому Орлеану". А во-вторых, знаете, кто был его любимый драматург? Правильно, Антон Чехов, он его очень ценил, - так почему бы русским не оценить Уильямса?" Но когда Синтия узнает о том, что только в одной Москве поставлено одиннадцать уильямсовских пьес, удивления своего уже не скрывает: "И" Вьё Карре" тоже? Ну и как, как у них получилось?" Услышав в ответ, что создателям спектакля было, конечно, трудно ощутить истинную атмосферу Французского квартала - удивительно живую и непринужденную, - Синтия понимающе кивает: "Разумеется, ведь в России наверное все по-другому, но какой к нему интерес! А у нас в Нью-Йорке осталась только одна "Кошка" (имеется в виду с успехом идущая на Бродвее драма "Кошка на раскаленной крыше" с Кэтлин Тернер в главной роли). Памятник Уильямсу в Новом Орлеане? Ну что вы! Вот если б он был знаменитым футболистом или генералом, тогда другое дело. А так… Даже отпевание в соборе Людовика Святого местные власти запретили. Город-то в основном католический, официальная мораль весьма строгая - да-да, не улыбайтесь. Вот и решили, что нечего отпевать человека, предпочитавшего однополую любовь. Но мы протестовали, и через шесть недель служба все же состоялась - и какая! В соборе было полно народу, пела наша звезда Силвия Майлз - мертвая тишина. Словом, достойно его памяти…
Да, разумеется, мы с ним познакомились. Только позднее, в середине семидесятых. К этому времени у него здесь был дом - на Дюмейн-стрит, там надо обязательно побывать… Мы с подругой узнали, что он приехал и будет вечером обедать - в кафе "У Марты". Я сидела спиной к двери и не видела, как он вошел, только голос услышала. Это был, конечно же, его, его голос! Стареющий южанин с изысканными манерами - теперь таких не встретишь! Этот голос сказал официанту: "Добавьте, пожалуйста, еще зелени". Я на него взглянула - он улыбнулся в ответ, а ведь в зале было полно народу. Будто некая связь между нами возникла. И в самом деле - вдруг к нашему столику подходит официант и говорит: "Мистер Уильямс хотел бы узнать, какое вино заказать для леди". Ну а после того, как принесли бутылку, я решила, что должна ему ответить тем же. Но Теннесси отказался: "О, нет, мой доктор прописал мне полное воздержание". "Мистер Уильямс, - сказала я, - я много раз вас здесь встречала и, знаете, считаю себя героиней одной из ваших пьес". "Какой именно?" "Героиней "Трамвая "Желание"". Моя мечта - сыграть Бланш". "Что-о-ож, - ответил он, - воще-то, у Бланш длинные волосы, но с дру-у-гой стороны…"
Последняя наша встреча была в январе 1983 ^года, перед той самой его роковой поездкой в Нью-Йорк. Стоял промозглый зимний день. Иду я по Дюмейн-стрит и вдруг встречаю его - он ведет каких-то гостей к себе во дворик. Такой постаревший, осунувшийся, в черной греческой морской фуражке. Мы встретились взглядами, он остановился, улыбнулся и помахал мне рукой".
Погасив сигарету, Синтия показывает отпечатанную на ротапринте собственную книгу: "По следам поэта. Теннесси Уильямс гуляет по Французскому кварталу Нового Орлеана" с многочисленными фотографиями Пэта О’Дэлла и Джона Бертона. Заметив мое недоумение, писательница с грустью поясняет: "Да, она все еще в таком виде. А знаете, что сказал один издатель: "Все это хорошо, но почему вы посвятили ее только одному писателю? Ведь здесь писали и другие". У меня отнялся язык, но я ему все же ответила: "Да это же писатель класса Шекспира!" Вот так…
"Все шестидесятые Теннесси был в подавленном настроении. Боялся, что его талант увядает, и еще понимал, что стареет. Начал крепко пить и в конце концов попал к известному нью-йоркскому доктору, которого он называл "доктор Чувствую себя хорошо". Этот доктор назначил ему уколы, и после первого сеанса Теннесси почувствовал себя настолько здоровым, что даже не позаботился узнать, что именно ему вкалывают. Очень скоро дни его стали начинаться с укола и порции мартини. Через несколько дней состояние, физическое и умственное, резко ухудшилось, и в 1969 году его брату Дэйкину пришлось поместить Теннесси в сент-луисскую психушку. Там-то и обнаружилось, что лекарство, которое ему вводили, было быстродействующим наркотиком и в сочетании с алкоголем давало пагубный эффект". (С. Рэтклифф "По следам поэта".)
"Ко времени возвращения в Новый Орлеан я уже полностью замкнулся и ушел в себя. Правда, внутри что-то продолжало сопротивляться, неистово, почти безнадежно, словно пытаясь как-то выправить положение.
И я нашел идеальное место, чтобы эту попытку предпринять. Кто-то из знакомых (сейчас уже не помню кто) снял мне на полгода во Французском квартале на Дофэн-стрит этот прелестный розовый домик с белыми ставнями. Дом был прекрасно отремонтирован и обставлен покойным Клеем Шоу. Это был один из домов, окна которых выходили и на Дофэн-стрит, и на Сент-Луис и вместе образовывали букву "L"; в каждом был внутренний двор, где кроме садика имелся еще бассейн. Погода стояла солнечная, тихая, и каждый день милая темнокожая девушка приходила делать уборку; но, несмотря на все эти благополучные условия, я чувствовал себя в нем, как герой Кафки в своей норе.
Каждое утро пытался писать, но это оказалось так же трудно, как и разговаривать. Недели через две или три один из немногих приятелей, с которыми я все еще поддерживал контакты, уговорил меня устроить вечеринку. Это было самое нелепое и ужасное, что можно было придумать, если ее вообще можно было назвать "вечеринкой".
Настоящая показуха - были приглашены почти все, кого я в городе знал. Но смог только поздороваться с гостями (лишь немногих из них я помнил по имени) - и тут же уселся в угол с видом холодного равнодушия.
Теперь понятно, как трудно описывать собственную депрессию?" (Книга Т. Уильямса "Мемуары".)
"Вот в эти годы - и под влиянием лекарств тоже - он и написал сборник пьес "Страна Дракона". Теннесси объясняет это заглавие так: "Страна Дракона - это страна боли, необитаемая страна, в которой все же кто-то живет". Действие одной из пьес этого сборника, драмы "Искалеченные", происходит в отеле "Серебряный доллар" на Южной Рэмпарт-стрит во Французском квартале. Но Уильямс перепутал страны света, что в "городе Полумесяца" сделать нетрудно. На самом же деле граница Французского квартала проходит по Северной Рэмпарт-стрит, а Южная Рэмпарт-стрит находится в деловой части города.
Однако Уильямс неслучайно выбрал именно Северную Рэмпарт-стрит. Когда-то она была частью Сторивилля, теперь же превратилась в одну из самых запущенных улиц квартала, а отель "Серебряный доллар" на самом деле был захудалым публичным домом. Смотрите, вот это здание, оно почти разрушено, но все-таки по-своему красиво, построено не без вкуса, ведь эти архитекторы - они потом построили и роскошный Сторивилль. Сегодня "Серебряный доллар" - все еще "меблирашки", гостиница сомнительного свойства. Но похоже, что именно такое здание Уильямсу и было нужно.
В пьесе две главные героини - Тринкет и Селеста. У Тринкет отрезана грудь - рак, и она боится, что подруга станет об этом болтать и она потеряет клиентов. Действие происходит в ночь перед Рождеством; героини пьют и ругаются. Но вот с одного конца улицы к дому подходят песенники, с другой - их лидер Черный Джек (кажется, что он одновременно олицетворяет и смерть и нечто вроде распутного Спасителя). Все поют, и героини чудесным образом успокаиваются и мирятся. Пьеса была поставлена в 1966 году и выдержала всего несколько представлений. Однако я верю, что она опередила время и ее еще ждет возрождение". (Книга С. Рэтклифф "По следам поэта".)
Еще один адрес - Орлинз-стрит, дом № 710. Аккуратный трехэтажный бледно-голубой дом. Здесь в декабре 1946 года Уильямс приступает к работе над своей самой любимой пьесой, "Камино Реаль", пишет ее первый вариант - "Десять блоков на "Камино Реаль" (несколько лет спустя этот вариант даже собирался ставить на Бродвее Элиа Казан с Эли Уоллахом и Барбарой Бэкли в главных ролях). Работа была не слишком продолжительной, но очень напряженной и интересной - драматург буквально заболел этой пьесой. И творческому вдохновению Уильямса, несомненно, способствовала атмосфера Французского квартала.
"Той зимой я приехал туда в полном одиночестве и начал подыскивать себе квартиру во Французском квартале - я жил там в прошлый приезд. И мне посчастливилось: нашел отлично обставленную комнату на Орлинз-стрит, в полу квартале от собора Людовика Святого, позади которого, во дворе, можно было любоваться огромной статуей Христа. Казалось, его широко раскинутые руки призывают весь мир прийти к нему в объятия". (Т. Уильямс "Мемуары".)
Поиски трамвая "Желание" неизбежно ведут туда, где написана самая знаменитая уильямсовская пьеса. Балкон на втором этаже трехэтажного светло-розового дома на Ройял-стрит, в котором сейчас магазин "ти-шерток" (теннисок). На стене небольшая мемориальная доска. Простенькая надпись: "В 1946–1947 годах здесь жил Теннесси Уильямс и написал пьесу "Трамвай "Желание".