Елена Сунцова - Голоса на воде стр 3.

через улицу иду,
просеку веду,
и берлога ли бела,
не увидела.

* * *

И по левой тоже щеке ударь,
и она принимает грех.
Любодействуй, лги, укради, предай.
Всех прости, помолись за всех.

По реке, как огромная рыба-кит,
баржа тенью ночной плывёт.
Ярко-белый огонь на носу горит.
Или тонет, наоборот.

* * *

А ему скажи ты бре…,
пятипалую в норе
протяни, не обращай
вни…, сожмёшься и леща.

Вот и тонет самолёт,
сам ему man overboard,
на ладони только снег,
кровь на белой глубине.

* * *

Лепестковый сон
на каракульче,
видела, зачем
помнила лицо,

и, исчезнув, то,
полое на вид,
дерево-цветок,
вроде не болит.

* * *

Сухое дерево разлук
под успокоившимся сердцем
не отзывается на стук,
как кукла сломанная в детстве,
проснись скорей, я тут как тут.

Вот дом, умноженный рекой,
одно из этих окон наше,
над крышей, как маяк, огонь,
звезда всё выше, всё бесстрашней,
всё различимее такой.

* * *

Темнота, куда глядишь,
пенью радуется лишь.

Звук коснётся и замрёт,
отвердеет, станет лёд,

по которому пойду
сквозь границы, на виду.

* * *

Выйдешь, осень разом
полыхнёт, и разум
явно сторонится
осени, двоится.

Подойду, согреюсь
напоследок, мне есть
что в огонь подбросить,
не в огонь, так оземь.

* * *

Тёмное утро, ливень стеной, спиной
к спинам приник, зевнул, перетёк в сабвей,
остановилась и зонт погасила, здесь,
на восемьдесят шестой и Лексингтон,

сепия, соус, уголь, сангина, бистр
чёрным по мелу расплывшихся облаков,
и жжёной умброй, терракотой, хромом
солнце, не видное за, и домой, домой.

* * *

Впервые - дух захватывает, позже привыкаешь,
огнями труб неумолчных за окнами мигаешь,
срываешься в пике ночной заснувшей было чайкой
и тычешься веслом в сырое дерево причала,

где чёрная смола реки, как шёлковая лента,
которую распутало и выгладило лето
своими хоть и южными, но ветреными днями,
лоснится, отражая звёзды бликами, тенями.

* * *

Похоже облако на яблоко,
на колокол, на стог похоже,
на трели-переклички зябликов,
на трещины на спелой коже.

Гляди, в повозке он качается,
дрожит, заваливаясь на бок,
и, опрокинувшись нечаянно,
сухим дождём поёт из трав.

* * *

Ветер дунет справа,
сердцу верить рано,
остановишь - много,
всё не ради Бога.

Свистнет, словно чайник,
взмолится: прощай
и держи ладони
свету наготове.

* * *

Воду внизу без запаха и песка
и берегов гранитную вертикаль,
на материк лестницу эстакад,
белый над головой частокол зеркал,

лайнер, дрожащий в очереди на взлёт,
видит остановившийся на мосту
тот, кто на этом острове ждёт, живёт,
воспоминаний раскачивая батут.

Свет эту реку делит напополам,
словно граница времени и любви,
рябь от него навсегда остаётся там,
как ни люби, как вынырнуть ни зови,

и остывает в облаке сентября,
в листьях платана и дыме родного дня,
рдеет, как разрушающееся - "я
помню" - от взгляда, даже не от огня.

* * *

Ты приснишься на роликовых коньках,
скажешь: не помни страх,
сам их наденешь, махнёшь: летим!
Полечу на твоих руках.

Прилетим в самый лёгкий, из тишины,
лишь тополя видны,
с крышей из первого снега дом,
белый над ней дым.

Буду сидеть на заборе и
видеть, как ты говоришь: смотри,
в синее озеро я нырнул,
озера я внутри.

Тут же подёрнется тонким льдом
озеро, кувырком,
кубарем ринусь под воду - там
фильма начала ждём.

Вымок и высох туда билет,
бежевый полный свет,
ты обнимаешь меня: люблю,
я не боюсь, нет.

* * *

Твой остров и твоя Москва,
моё такси и мой Манхэттен,
который раз которым днём
не прислониться, как укрыться,

как повернуться и спастись.
Твои слова, мои права
мне возвращённым силуэтом
овладевают, как огнём,

и нет ни времени забыться,
ни наслаждения уйти.
И, брошенный и неспокойный,
оправданный и смолкший за ночь,

вочеловечась ненадолго,
он вдоль разрушенной реки
идёт с утихшей слева болью,
земли касается не сам - он
в том шуме не расслышит толком,
кого лишился вопреки.

* * *

По горам, по долам
ходит шуба да кафтан.
По рукам, по ногам
ткутся пыль и пенька.

Август прян, лист медвян,
небосвод голубой.
Глянь в меня, глянь в меня,
омут выпей, ладонь.

Гавайи

Порою берег молчалив, не шепотлив:
волною воздуха на берег шёл прилив,
потоки цвета мимо ночи опрокинув,
коснулся вытянутой облака руки.

В нём тёк шум пальм, сравнимый с шумом волн,
журчащим шелестом туман рассветный полон,
как полон птичьего клохтания обрыв,
вершину влажной отражающий горы.

* * *

Нежность, которая нас качнёт,
выронит нас на берег, -
книга, которая нас прочтёт,
верим мы ей, не верим.

Солнце упало за камень, там
смотрит вверх головою -
пусть прорастёт по её пятам,
всюду, как той травою.

* * *

Воздух имеет происхождение своё от зноя и холода.

Якоб Бёме

Небо такое же, как тогда.
Облако. Тёмный зной
опустошая, горит слюда,
вставшая надо мной.

Рыбы, покрошенный мелко лёд,
лава асфальта, плит.
Воздух родившийся солнце пьёт,
вывески шевелит.

* * *

Вытянулась мгла,
вылилась на землю,
окунула в мёд,
подошла ко мне.

Тени на бочок,
сон гречишный, мятный,
где моя ладонь,
воздух, вдох.

* * *

И старая река, и жар
к лежащей яблоне привыкли
и помнят, как дрожал навыкат
беспомощный горящий шар

большого яблока на ней,
и как подрагивала, билась,
не видя неба и людей,
не зная, что такое - милость.

* * *

Над голубым, как в иле водоросли, днём
судьба качается на вытянутом стебле,
увидишь сон такой, как видела река,
и воздух переменишь на прибрежный, -

войди, трава, стучи, ещё найди,
покуда мне не встать, не стать тобою,
мне горная дорога не бела,
не ровен шаг под нею, сок не выпит.

* * *

Там, где Америка, босиком,
трогаешь языком,
розы истаявшим лепестком,
помнила, шёл пешком.

На, береги и прощай, спасти
можно того в пути,
кто не забыл, что лежит в горсти
мокрый песок, штиль.

* * *

Здесь облачно, плывёт асфальта тень,
меж плитами стареет тёплый камень
голыш - как в сухарях, окатан щебнем,
и гром, как сердце, вздрагивает в горле.
Застынем, завернёмся и пойдём.

* * *

Пугливо голуби неслись,
и слабая листва металась,
застигнутая, наспех вниз
ссыпалась - и двоилось, рвалось

овеществлённое воды
сознание, поток зелёный,
коснувшееся высоты
тоски, как свет, одушевлённой.

* * *

Не вознаграждена, обручена,
растеряна тщетою повториться,
покою и размаху вручена,
как белая над облаками птица, -

так сквозь меня просвечиваешь ты,
и планеры из клетчатой бумаги
уложены за пазухой, впритык,
у сердца, в левом внутреннем кармане.

* * *

Вечер, дерево, восток,
ветер, озеро, восторг.

Обними и посмотри:
цеппелин поёт внутри.

Тишина, и вдалеке
голубь на его руке.

* * *

Увидит темноту и дрёму
и невысокое метро -
шатёр, раскинутый под нами,
и в белой лилии пыльцу,
как в терракоту сна, уткнётся.
Божок покинутый, пойди,
летай - так, видимо, влетает
пугливый бражника детёныш
в моё раскрытое окно.

* * *

Океан обнимет юг
лавой кружащихся рек -
ледяней гренландских рун
берег, слеп.

Одолень-волна цветёт
ото дна и пьёт траву,
то подталкивая плот,
то к нему.

* * *

…и договорил
ветер, снова ветер,
падающий свет
зарево открыл.

Изнутри воды,
белое, качалось,
посмотрю - причал,
водоросли, дым.

* * *

Белая вода,
сколько хватит дня,
небо и металл,
вспоминай меня.