Август 2005
И. Ш.
Жгут сухую ботву.
Над полянами август кружится.
Молодая картошка
остыть не успела в золе.
Нам с потерею лет
и с потерею лета ужиться
Невозможно никак,
потому что светло на земле.
Все мечталось:
прожить ну хотя бы полсотни,
и баста!
А потом как позволят врачи,
как свершатся дела.
Но опять ворожит
за окошком рябиновый август.
И высокие полдни
прозрачней слюды и стекла.
И звучит все нежней
твой по-прежнему девичий голос,
И в копне твоих рыжих волос
не видна седина,
И по-царски цветет
золотой, как они, гладиолус.
А быть может, что это
прощально горит купина’.
И над лентой реки,
что несет на закат свои струи,
меж кустов ивняка
по песчаному ложу скользя,
я тебя на бегу,
словно юность свою, поцелую,
позабыть про которую
в августа пору нельзя.
Тяжелеют плоды,
осыпая сады и дороги,
Уводящие в сутемь предзимья
и холод зимы.
Жгут костры.
Поздний август подводит итоги…
Ставший вечностью август,
в котором останемся мы.
Тридцатъ первое августа
Ушедшего лета последний звонок.
В реке холодеет водица.
В день Фрола и Лавра сплетенный
венок
Навряд ли когда пригодится.
Остатнее сено скирдуется в стог.
Осот зеленеет убого.
У осени много путей и дорог,
Но главная – в зиму дорога.
Накинь свою шаль, подними
воротник,
Не верь в безысходность итога.
У осени мало дорог напрямик,
Но главная – наша дорога.
И если листами и ветром сечет
И падают белые мухи,
Не думай: "Что было – сегодня
не в счет!",
Былому не делай порухи.
Ушедшего лета последний венок
Бросай, наклонившись с обрыва…
Как мало в поэзии радостных строк,
В днях лета – дождям перерыва.
Как свойственно поэту
Ночной дозор
Сосны в ночную жуть
Шепчут былину-небыль.
Кони за лесом ржут.
Ты далека, как небо.
Поздний закат сгорел
Над межевым затесом.
В су?теми град Саркел
Взглядом грозит раскосым.
Белой росой блестит
Яд колдовских испарин.
Где-то мосты мостит
Через Донец хазарин.
Стали славянской крыж.
Отблеск огня спокоен.
Что ж ты опять грустишь,
Дней позабытых воин?
Или тебе невмочь
Двинуть свою десницу?
Или об эту ночь
Вспомнил красу-девицу?
Ночи совиный крест
Кружится на аркане.
"Счастье, конечно, есть
Где-то в Тмутаракани".
Вспомнилось, нету сил,
В лю?бых глазах ненастье.
"Я бы тебя простил,
Да не воротишь счастье".
Ветер – в лицо и злей.
Крепче сомкнитесь, губы!
Вновь с боевых полей
Кличут на подвиг трубы.
Над Русью осень
Любимая, в твоих родных глазах
Я вновь обрел все то, что знал дотоле:
Широкое нетоптанное поле,
Кресты церквушек, стены в образах
И сенокос, что в росах, как в слезах,
И ветер, что свистит о славной доле.
Так что еще сказать тебе одной?
Какие прошептать с любовью сказки?
О том, как ярче вспыхивают краски
Осенних рощ под алою луной.
Но кони ржут за сизой пеленой.
И закружились сабли в дикой пляске.
Земля была распластана щитом,
А рыжий лес звенел листвы кольчугой,
И князь, прощаясь с верною подругой,
В броне застыв на береге крутом,
Все забывал и помнил лишь о том:
Костер любви горит под листьев
вьюгой.
Была ладонь шершава и груба,
Когда ее девичьи руки жали.
Лишь жемчугами две слезы дрожали.
А князь шептал: "Прощай, моя судьба!
Упершись в небо, голосит труба,
И в бой зовут веков былых скрижали".
Любимая, я в облике твоем
Увидел то, что скрыла сказок синька:
Осенний лес, вдали твоя косынка.
И чистым полем в неба окоем
Несется витязь, сросшийся с конем.
Не забывай его, моя осинка.
Казанский эскиз
Небо басурманское белесо,
Азиатским зноем опален
Низкий берег, русские березы,
Кем-то приведенные в полон.
Полумесяц мусульманской веры
Вперил в Мекку раскаленный взгляд,
Западу из вотчин Едигера
Минареты стрелами грозят.
Было все: от ярмарки до драки,
От орды до царственных особ.
Таяло минувшее во мраке,
Уходило прошлое в песок.
Но ломилась от товаров пристань
И бурлак надсаживал плечо,
И ломился яростно на приступ
Матушки-Казани Пугачев.
И достались мне в двадцатом веке
Отголоском позадавних дней
Башня легендарной Сююмбеки
Да Коран прабабушки моей.
И один ответ на все вопросы -
Тот, что заучился наизусть,
Отчего в глазах своих раскосых
Я навек укрыл степную грусть.
Проводы зимы (вальс декабристов)
Весна – ты близко! Ощущаю
Твою загадочную синь.
Друзья, ко мне, на чашку чая,
Поручик, троньте клавесин!
Сыграйте что-нибудь такое,
Хотя б старинный мадригал.
И переполненный бокал
Я двигал звукам в такт рукою.
Гас вечер, стаи черных птиц
Вещали сумерек истому.
Меж аксельбантов и петлиц
Ты шла, ступая невесомо.
Присела около меня:
"Мой друг, темно, зажгите свечи…"
И вот на худенькие плечи
Упал тяжелый сноп огня.
Я звякнул шпорами, и мы
Плывем тихонько по гостиной.
На про?водах своей зимы
Танцуем этот вальс старинный.
И с заалевшего лица
Не сходит странная улыбка.
Все в мире призрачно и зыбко,
Лишь отбивают такт сердца.
Трубач тревогу протрубил,
И суета на коновязи.
"Здраст!.. Ваш!" – фельдъегерь
отрубил,
А сапоги в дорожной грязи.
Растает полк в объятьях тьмы.
Мой друг, наш след залижет заметь,
Но пусть твою тревожит память
Печаль о проводах зимы.
Звезда декабриста (монолог поручика Анненкова)
Французская шляпка, вуаль,
Фигура, обвитая флером…
Гори же, моя этуаль,
Гори над острожным забором.
За Нерчинском – только Восток.
А мысли уносят на Запад,
Где в прошлом – шампани глоток,
Где в прошлом – волос твоих запах.
Но Бог не услышит молитв.
Отплясана жизни мазурка.
Он крепок пока – монолит
Гранитных столпов Петербурга.
Штыков ощетиненных сталь,
Халат арестантский, куртина.
Гори же, моя этуаль,
Звезда декабриста – Полина!
До самой последней черты
Не будет лукавей кошмара:
Острог предвесенней Читы,
Венчание в церкови старой.
Кольцо из чугунной цепи.
Взахлеб поцелуй на морозе.
Конвойного оклик: "Не спи!"
И сани невесту увозят.
Я клятву свободе сдержал.
Имперская служба постыла.
Всеобщего счастья желал,
А счастья себе не хватило.
Кандальная злая печаль.
Набухшая почками верба…
Гори же, моя этуаль,
Даруй вдохновенье, Эвтерпа!
Уездный роман
Как нежен свет ушедшей осени,
Но остывает тверди пазуха.
Все больше стай в линялой просини.
Антракт. Природа держит паузу.
Купецкий город сладко почивал.
(Здесь в пятницу гуляла ярмарка.)
В рядах обжорных ели сочиво
И пили хмель казенный чарками.
И были горожанки в панике
От удалых гусарских выстрелов.
И продавали мед и пряники
Засевшие в лабазах выкресты.
И в бричке бегали каурые
По бездорожной грязи с топотом.
И были плечики понурые
Покрыты ситцевою лопотью.
Но были руки – алебастровы.
А очи были – аметистовы.
И инвалиды с алебардами
Нам в след в кулак себе посвистывали.
И улыбалась по-бедовому
С пустым ведром соседка встречная,
Как ты, смущаясь чувству новому,
Клонила голову доверчиво
На эполет, покрытый порохом
Еще недавнего сражения…
И на пути стояло Дорохово -
Предтеча нашего сближения.