С целью демонстрации методологического потенциала данной идеи используем ее для глубинной интерпретации сюжета романа Гончарова "Обломов". В рамках юнгианской методологии очевидно, что в образе Обломова реализован архетип Ребенка, находящегося в процессе индивидуации. Индивидуация Обломова начинается, когда он покидает Обломовку и поступает на службу в петербургскую контору. Следуя юнгианской стратегии, данный эпизод в истории Обломова должно отождествить с этапом встречи героя с архетипом Персоны. Обломов примеряет определенную социальную роль, но, к счастью, понимает, что деятельность чиновника неадекватна его индивидуальной природе ("А когда же жить-то?"). Покидая службу, он таким образом дистанцируется от Персоны.
Следующий этап индивидуации – встреча героя с Тенью – описан в конце 8-й главы романа, где изображается "сознательная минута" в жизни Обломова, когда он задумывается о причинах собственной "остановки в нравственном развитии". Однако, пережив мучительное чувство стыда, Обломов засыпает, погружаясь в сладкий сон об Обломовке (9-я глава). Во сне происходит вытеснение мучительной эмоции стыда, возникшей при встрече с Тенью, и временное возвращение к тому этапу личной истории, когда в психике доминировала стихия коллективного бессознательного, а личностное сознание еще отсутствовало. Индивидуация тем не менее не обрывается – благодаря Штольцу и Ольге Ильинской, которые пытаются вывести из тени позитивные качества Обломова.
Любовь Обломова к Ольге, однако, завершается разрывом, причину которого в рамках юнгианской методологии легко связать с тем, что Ольга не соответствует Аниме Обломова, сформировавшейся по образу и подобию его заботливой матушки. Встречу с архетипом Анимы символизирует союз Обломова с Агафьей Пщеницыной, которая выведена в романе как откровенный субститут матери Обломова. Брак с ней очевидно символизирует идентификацию героя с архетипом Анимы и неостановимое возвращение героя на стадию, предшествовавшую началу индивидуации. Таким образом, в рамках юнгианской герменевтики роман Гончарова может быть истолкован как трагическая история о человеке, не сумевшем осуществить индивидуацию под влиянием того патриархального контекста, из которого он вышел.
Юнг, связав достижение Самости с внутренней деятельностью сверхординарной личности, обратил внимание на то, что в литературе описание Самости встречается редко. Думаем, что вполне возможно в качестве примеров литературного освоения Самости сослаться на образы следующих литературных героев: Базаров (в эпизодах ухода из жизни), Жюльен Сорель (в эпизодах тюремного заключения и суда), Татьяна Ларина (в эпизоде отказа Онегину: "Ей внятно все"). Каждый из этих героев, отказываясь от иллюзий, принимает сознательное решение относительно дальнейшего хода своей жизни.
Описывая те архетипические формы, в которые облекается изображение индивидуации в литературе, Юнг также выделяет архетипы-трансформации. Это те универсальные сюжетные элементы, в которые выливается встреча героя с тем или иным архетипом, – архетипические события, ситуации или коллизии. Например, встреча с Тенью может быть в повествовании представлена такими архетипами-трансформациями, как утрата пути, превращение, путешествие, битва с драконом и др. Встреча с Анимой (Анимусом) часто изображается в словесности как участие героя в соревнованиях, принуждение его к разгадыванию загадок, нарушение запрета и т. д. Обретение героем Самости, по Юнгу, в словесности часто воплощается в событии свадьбы, глубинное символическое содержание которого – это гармонизация отношений между сознанием и бессознательным.
Заслужив упрек в интуитивизме и ограниченной (только в отношении фабульных произведений) применимости, юнгианская методология оказала огромное влияние на последующее развитие литературоведческой герменевтики, в частности, на формирование мифокритической теории.
§ 3. Мифокритическая герменевтика
Теоретическую базу мифокритики составляет идея генетической связи между мифологией и литературой. В рамках этой идеи древний миф трактуется как непосредственный источник всей последующей художественной словесности: его содержательные и структурные элементы рассматриваются как "строительный материал" произведения, а их выявление в нем превращается в главный метод дешифровки глубинного смысла произведения.
Мифокритика возникла в рамках британского литературоведения. Методология ее оформлялась постепенно, в связи с чем в развитии английской мифокритики выделяется два этапа [См.: Козлов 2004].
Первый этап связан с деятельностью так называемой ритуальной школы, которая сложилась при Кэмбриджском университете. Представители ритуальной критики были последователями Джеймса Фрейзера – английского этнолога, выдвинувшего идею о том, что источником мифологии является ритуал.
В двенадцатитомном труде "Золотая ветвь" (1890-1915) Фрейзер описывает ритуал как явление первобытной культуры. Для первобытного человека была характерна вера в то, что в мире царствуют великие безличные силы природы, на которые можно воздействовать с помощью магического ритуала. При этом Фрейзер замечает, что ритуал всегда разыгрывается как подражание желаемому результату: например, желая смерти врагу, маг наносит увечья его изображению, или, желая женщине благополучного родоразрешения, он имитирует сам процесс родов. В связи с этим Фрейзер трактует магический ритуал как инсценировку ожидаемого события. Из ритуала, по Фрейзеру, и возникает миф. Это происходит в тот момент, когда ритуал получает словесное закрепление. Таким образом, миф рассматривается Фрейзером как форма словесного выражения ритуала, а ритуал – как его источник.
Особенное значение для формирования мифологии Фрейзер придавал сезонным ритуалам, в которых разыгрывался ежегодный цикл в жизни природы, а именно увядание растительности осенью и ее новый рост весной. Этот ритуал, по Фрейзеру, получил свое словесное выражение в мифах об умирающих и возрождающихся богах. Истории о таких богах, олицетворяющих природный цикл, Фрейзер обнаруживает в мифологиях самых разных народов, трактуя их, повторим, как словесное закрепление календарного ритуала. В греческой мифологии это, например, Дионис, в скандинавской – Бальдр, в египетской – Осирис, в библейской – Христос.
Если Фрейзер выводит из ритуала мифологию, то его последователи – кэмбриджские критики – из ритуала выводят все другие формы духовной деятельности человека: религию, философию, искусство и, в частности, литературу. Концепцию происхождения литературы в теории ритуальной критики можно выразить в следующей схеме:
Ритуал -> Миф -> ХП.
Поясним: из ритуала формируется мифология, а отдельные элементы мифа затем воспроизводятся в литературе, становятся ее строительным материалом. Миф, таким образом, выполняет посредническую функцию между ритуалом и литературой. Те элементы мифа, которые воспроизводятся в последующей литературе, ритуалисты обозначили понятием "мифологема", имея в виду мифологические образы, мифологические сюжеты, мифологические мотивы, мифологические темы.
Соответственно данной концепции, главным методологическим принципом ритуальной критики становится принцип выявления ритуальной основы произведения. Приведем примеры.
Гилберт Мерей, в работе "Становление героического эпоса" (1907) исследуя ритуальную основу "Илиады", обнаруживает ритуальные источники для целого ряда сюжетных ситуаций. Так, похищение Елены он выводит из свадебного ритуала похищения невесты, а смерть и оплакивание Ахилла трактует как воспроизведение сезонного ритуала. В другой работе этого представителя ритуальной критики – "Гамлет и Орест" (1914) – ритуал очистительной жертвы обосновывается в качестве праосновы греческой трагедии и трагедии Шекспира.
В работе Джесси Уэстон "От ритуала к роману" (1920) предметом ритуального исследования становится куртуазный роман и, в частности, роман о Святом Граале. Опровергая распространенное мнение о том, что этот тип средневекового романа вырос из христианской легенды о священной чаше, исследовательница возводит его корни к древней ритуальной традиции инициации, которая, в свою очередь, непосредственно связывается ей с культом умирающего и воскресающего бога.
Очевидная уязвимость ритуальной методологии состоит в том, что она опирается на недоказуемые положения: 1) о том, что миф возник из ритуала, и 2) о том, что любое художественное произведение имеет ритуальную основу. Наличие ритуальной основы обосновано наукой только в отношении драматургии, а именно в отношении трагедийного жанра. Трагедия, как известно, родилась из сезонного обряда, связанного с празднествами в честь бога Диониса, основой которых было жертвоприношение козла.