Алексей Чопорняк - Орлы златого века Екатерины стр 14.

Наш Генкель был тогда уже на склоне лет,
Еще не дряхл, но стар и сед,
Но был ли он ученый – вот вопрос,
Cвой приговор ему Вернадский произнес:
"Он химик старого был склада,
И для него одна была отрада -
Он минералов, фактов собиратель кропотливый,
Но вовсе не исследователь пытливый.
Все лучшее, что он постиг когда-нибудь и знал,
Пятнадцать лет тому назад он написал".

И все-таки, хоть был он стар уже и сед,
Непререкаемый в профессии своей имел авторитет.
Не смеем утверждать, что Академия российская наук
для Генкеля была напрасный звук -
Он принадлежностию к оной дорожил,
И как умел, так ей служил.

К тому же, вовсе не был он
Талантами природой обделен:
Старательный, усердный, педантичный,
Он горный инженер, бесспорно,
был приличный.

И все ж не будем наводить мы тень
На тамошний плетень -
В науке был уж он вчерашний день.
Нам остается лишь гадать,
Какие именно причины там явились,
Но отношенья у него с Михайлой не сложились.

Догадка есть, скорее, лишь поверье -
В Михайле видел он всего лишь подмастерье,
Был мелочен, придирчив, скуп,
А иногда по-стариковски
просто глуп!

И сам, чтоб руки не марать,
Велел ему он грязную работу выполнять,
то бишь сулему растирать:
Солдату, дескать, надо пороху понюхать -
То показалось оскорбительно михайловому уху,
Тот понял это так:
Студенческой он не достоин платы,
Его бы надо поскорей отдать в солдаты!

Михайлу то обидело всерьез,
И так он долго бремя на себе
придирок и насмешек нес.

Манерой Генкеля, обычно грубою, задетый,
Не задержался с дерзким он ответом,
И все ж, что развалилось обученье все до срока,
То объясняется причиной более глубокой.

Давно уж уяснил Михайло наш
И потому пошел на абордаж:
Наш Генкель был педант,
Лишен фантазии полета,
И для него вся жизнь была,
Хоть скрупулезная, но все ж
Рутинная работа.

На этом в общем-то понятном нам примере
Нам удается проследить,
Каким был пушкинский Сальери.

К талантливу сопернику младому
Преодолеть бывает зависть выше сил,
Из-за нее и Моцарта Сальери отравил,
И Каин Авеля убил.

К тому ж еще какой-то выскочка, мальчишка,
Cебе воображает слишком,
Он все умеет, знает все, о чем б вы ни спросили,
Всего лишь недоучка он
Из этой варварской и лапотной России!

По сохранившемуся до сих пор поверью
От Генкеля ушел Михайло прочь,
не попрощавшись, хлопнув дверью!

МЫТАРСТВА НА ЧУЖБИНЕ

Подробно б я мытарств описывать не стал
Что наш Михайло на чужбине испытал,
Конец счастливый ведь бывает только в сказке.
А здесь не обошлось без тяжкой и мучительной развязки.

Михайло наш, коль выражаться современным языком,
Стеченьем неблагоприятных обстоятельств,
Отчасти в силу и своих природных качеств
Студенческий утратив статус,
Буквально в одночасие за рубежом
Становится ничем, простым бомжом.

Теперь он у разбитого корыта очутился
Без денег, без поддержки, без друзей,
И все же опыт юности своей,
когда Россию он с обозом всю прошел пешком -
Ему сегодня вот как пригодился!

– Во Фрайбурге мне нечего почти что было есть,
Тем более чему-нибудь учиться, -
Он скажет много позже, чтоб других не огорчить,
И чтобы самому не очень огорчиться.

Он был Иосиф, страждущий в изгнанье,
На Бога возложивший упованье
На мастера хотя и обучившись,
Студенческого статуса лишившись
Он стал теперь беспаспортным бродягой,
Ведь паспорт стал его теперь пустой ненужною бумагой.

И все ж душой принадлежа
К петровскому орлиному гнезду,
Он верить продолжал в свою звезду.
Как с близким другом или братом,
Искал он встречи с русским дипломатом,
Мечтал – пускай с одной котомкой за спиной -
Вернуться поскорей в Россию, в дом родной.

Все ж неудачи, случайности на каждом здесь шагу его
подстерегали,
От цели удалив все дале, дале!
Ни в Лейпциге ни в Касселе
Он дипломата не застал
И уж отчаиваться стал.

И все ж упрямо шел вперед,
Надеясь на судьбы счастливый поворот,
И уповая на счастливый случай, на удачу,
Но обернулось все иначе.

Пристанище в ночи – пустой сарай
иль сена стог – вот все, что он себе тогда позволить мог.
Весь день в лесу в каком-то проплутавший,
Голодный, весь продрогший и уставший,
Под вечер вышел к незнакомому поселку,
Но мало от того случилось толку.

Смеркалось, осенний дождик моросил,
Порывистый, внезапный налетал холодный ветер,
Его пронизывал насквозь – недоставало сил,
Он был один как перст на белом свете!

И хоть камзол его заношен был уже до дыр,
Решил он заглянуть на огонек
В гаcтштет, то бишь в трактир.

И на последние гроши
Бокуврст он заказал и кружку пива
И при свече уселся у окна -
А ветер за окном все громче завывал – уныло,
сиротливо,

А рядом шумная солдатская компания была,
смеялась, чокалась, пила, гудела, ела,
Из них один был в офицерском чине,
Не знаю, по какой причине
Он сдержанным и молчаливым оставался,
Почти не пил
И с трубкою своей не расставался

Он долго в сторону Михайлы все смотрел,
потом прощенья попросив,
C ним рядом сел.

– Wo kommst du her,
Mein lieber Herr?
Mein Freund hat heute den Geburtstag,
Na, komm zu uns, zu unsrem Tisch
Und nimm mit dir dein Sack und Pack! -
(Откуда идешь, дружище?
У моего друга сегодня день рожденья,
Иди к нам за наш стол,
Да бери с собой свою котомку и все свои пожитки!)

На их столе уж пиво пенилось игриво,
Над только что принесенным Eisbein-ом (свиной
ногой) чудесный ароматный запах вился,
Не думая, Михайло согласился

– Wir alle machen die Bekanntschaft,
Mein lieber Herr, mit dir,
Na, Kellner, noch eine Runde Bier!"
(Теперь мы все становимся твоими друзьями,
Эй, кельнер, всем еще по кружке пива!)

Кто пел, кто ел, а кто уже храпел,
Михайло вскоре быстро опьянел,
Он с голодухи жадно ел и пил,
А кельнер все еду и пиво подносил

Наутро он пришел в себя,
Хоть с болью головной,
За трапезою братской -
На нем уж был мундир солдатский.
– Что это значит? – удивленно он спросил,
Cдержавшись, сколько было сил.

– Вчера ты дал свое согласье,
Ты согласился в одночасье
Товарищем всем нам по службе стать,
Мой друг свидетелем при этом был.
– Не помню, я ничего не говорил.
– Не говорил? Подай-ка свой рюкзак сюда,
Как говорится, горе не беда!

Своею собственной рукою ты договор
о службе прусским гренадером в двух
экземплярах подписал и нам один отдал!

И только после этого простого объясненья
Тут до Михайлы вдруг дошел весь ужас положенья:
Он обманул свою природу,
Он сам продал свою свободу!
Он – вор, он настоящий вор!
Все кончено, он прусский гренадер!

– Не унывай, дружище!
Считай, тебе ведь крупно повезло:
Уж скоро сядешь ты в седло,
Мы все такому обороту рады -
И скоро будешь ты у нас правофланговым на параде!

ПОБЕГ

Всех новобранцев в крепости держали под надзором,
У входа – караульный пост.
Он бегство не считал позором,
Он выбирал свободу – иль погост.
Чтоб бдительность начальства усыпить,
Михайло сделал вид, что он с своей судьбой смирился,
Все требования устава выполнял
И даже в службе отличился.

Но в глубине души замыслил он побег,
Ко времени тому уже порошей выпал первый снег,
В окно из крепости он видел поле, дальний лес,
Но времени осталось у него в обрез
И приходилось торопиться,
Ему уж по ночам не спится,

Он все проверил, рассчитал,
В одежде он пораньше ляжет спать,
Укрывшись с головой,
Чтоб вида не подать.

Побега день настал. С трудом
дождавшися полночи,
Он, убедившись, что казарма спит глубоким сном,
На цыпочках прошел к окошку босиком.

Луна в окно светила. Да, с нами Бог и крестна сила!

В окошко, вещи взяв, едва протиснувшись, пробрался,
На вал с трудом, с усилием взобрался,
Спустился в ров с водой,
Бесшумно переплыл его,
И караульный на посту не заподозрил ничего

Вот шаг, другой – и вот он в чистом поле,
Ну, наконец-то он опять на воле.

Он, спотыкаясь, нередко падая и поднимаясь, бежал
куда-то в темноту что было сил,
К тому же дождик тут опять заморосил,
Волненья пыл заметно охлаждал,
И вот он до Вестфальской уж границы добежал.

Рассвет забрезжил. И он еще ускорил бег и без того
предельно быстрый,
И в это время до слуха тут его донесся пушечный
тревожный выстрел.

За ним погоня началась азартно, с нетерпеньем,
Но наш герой, искусно обманувши пограничных
караулов бденье, вступил в вестфальские владенья.

Он в безопасности теперь, но все еще дышал,
Как загнанный преследуемый зверь!..

Тот день в судьбе скитальца оказался переменным,
И вскоре на пороге дома своей невесты он стоял
В одежде все еще военной.

ВЕЩИЙ СОН

Исход счастливый из его скитаний на чужбине
Не потому ль произошел, что им оставленный отец
молился эти годы все, как он считал, о непутевом,
о своем заблудшем сыне?

Михайло мучился от мысли непрестанно,
что бегством из дому нанес своему отцу
незаживающую рану.

Разрушив все отцовские надежды,
Весь его уклад, все упованье,
Он причинил отцу своему невыразимые страданья.

Отец остался брошен, одинок,
А сын в первопрестольную ушел,
Не заплатив оброк!